Орфей

…Кружится, кружится, все легче, легче… ой! Воздух, кажется, посвистывает, пропуская в небо. Все выше и выше, и вниз страшно посмотреть. Но волшебный полет прерывается. Неуловимая секунда неподвижности — и вниз. К земле, от которой страшно, к зелено-серой. И вот он, настоящий свист воздуха. Рев… «Ну? И откуда она тут могла сверзиться? На сто метров вокруг никаких высоких зданий, деревьев, чего-то такого. Да бросьте, что я не вижу, как тело деформировано — вон, все в буграх да шишках от раздробленных костей. Почернело моментально. Что?.. Да нет, здесь километром пахнет, я ребят вскрывал, у которых парашюты не… Да какой вертолет, в ночной рубашке она с вертолета прыгала?» (Лариса Ивановна Бульцина. Несчастный случай, списанный в разряд странных. 1 августа).

…«Доктор, не помогает». — «А ничего страшного, милочка моя, я вам сейчас пропишу…» — «Доктор, у меня неоперабельный?» — «Чушь какая. Ты, голуба, трахайся поменьше. С эрозией незалеченной разве можно? Будет болеть. Ну, вы, девочки, как кошки, ей-Богу… Вот, держи, и с любовью воздержись!» — «Доктор, это же на наркотик рецепт. Вот штамп специальный, я знаю». — «Слушайте, Наталья Дмитриевна, не сердите меня! Идите, идите! Умные все стали… И дверь закройте, вот так. И чтоб ни-ни! Недельки через три покажетесь. До свиданья, до свиданья… Але! Какого! А, это ты. Ну. Ну. Ну. Ну и что? Что ты нервничаешь, у меня вон буквально минуту назад была. Ее тоже в стационар класть нечего, недельки две доходит — и алаверды. Между прочим, любопытный случай. Неклассический. Ну, всех благ». (Наталья Дмитриевна Красавина. Рак матки, метастазы в почках, печени, прямой кишке. 3 октября).

…А где тут моя заначка, моя заветная? Вот она, в уголочке. Фу, мерзко все ж таки до чего. Что за зелье-то? Плевать. Ну, бдагословясь… О… о?.. О-оо! Огонь! Огонь во мне! Все внутренности насквозь! О-о! О-ооооо!.. (Самуил Израэлевич Арон. Бытовой несчастный случай. Двести сорок граммов крепкой серной кислоты внутрь. 11 октября).

…Рот зажат, не крикнуть. Руки заломлены, не шевельнуть. Зачем она пошла тем переулком! Ох, город, большой город, добьешь ты девчонку из леса… Хоть бы кончал, гад, скорей, вонь невыносимая. Больно как… Горло! Петля! Зачем?! За… (Шафалович Ксения Тарасовна. Жертва маньяка-душителя. Преступник не обнаружен. 29 ноября).

…Необъяснимо. Отказали двигательные функции. Остановилось дыхание. Последний раз сократилось сердце. Пропал слух, утратилось осязание. Полторы минуты агонии. Отключился мозг. Все. Необъяснимо. (Владимир Владимирович Марченко. Необъяснимо. 11 декабря).

Только и всего.

Я составил вымытые тарелки в сушку, протер стол. Ай да я. Ежка спала без задних ног, роман дальше пятой страницы не надорвала даже. Я ей свеженький экземпляр зацепил. В телевизоре все каналы выключились… нет, один еще работает. Фильм про животных. Дюгонь аккуратно, как подстригальная машинка, ест траву по краю протоки.

Хорошее, «только и всего». Ничего себе «только и всего». Как со мной самим все было. Как будто я — на месте каждого из них. Но и выход я, кажется, знаю. Не выход — ход. Ход ферзем. Страшненько, конечно. И если сработает, страшно, и если не сработает — еше страшнее. А больше ничего не поделаешь. Потому что что-то делать так и так надо.

Я почти совсем убрал музыку в комнате. Пересчитал оставшиеся деньги. Это всегда увлекательное занятие. Сегодняшний вечер мог бы прокормить меня там, в лесу, месяца два. Когда собирается объявиться Сергей Иваныч? Три дня, что дадены мне «на баню», окончены. Да и должны они уже успеть программу действий в отношении нас с Ежиком определить. Меня передернуло. Я-то ладно…

Много денег. Все еще много. Я сровнял толстую пачку сотенных. Гонорар от неведомого мне издательства. Я даже не знаю, как теперь платят, что эта пачка — бутерброд с маслом или — крохи, слезы, подано на бедность. Вот зачем Сергей Иваныч мне привез? Не из врожденной щепетильности, точно. Деньги — это же свобода. Как ни крути. Ха! Свобода? У меня? Да не смешите.

А то рвануть? Вот прямо сейчас? Ежку разбужу, выберемся тихо-тихо, половица не скрипнет, замок не щелкнет. Может быть, можно будет купить паспорта. Может быть, сумеем обойтись без них. Может быть…

Я тщательно убрал пачку денег. В карманах у меня и Ежки должна остаться мелочь, сотни на две еще. Мелочь. Нахал. С деньгами ты отныне будешь обращаться бережно. Можно сказать, скупо. Хранить свою свободу. Вашу с Женей. Хоть такой кусочек.

Возможно, в этот раз мне увиделось вероятие. Просто из серии «что было бы, если бы». Не отпустили же их там действительно по домам. Да по домам они сами не пойдут. Их даже убеждать не придется в том, что я видел. Если бы рассказать решился. Ноя, конечно, не…

Шестеро. Шесть — число гармонии. Построенный предыдущими дом должен быть наполнен любовью и значимостью межличностных связей, сделаться частью общности, в которой порядок обеспечивает внутреннее равновесие. Очень мило, но ведь с тобой и Женей будет восемь, а суть Восьмерки — пожинание плодов ранее посеянного. Что ты посеял? Что пожнешь?.. Да погоди ты, еще ничего не известно, еще надо дожить…

Мигнув, отключился и этот канал. Я не знал, что за «си-ди» стоит в проигрывателе, и заглавная ария из «Призрака оперы» Уэббера стала приятным сюрпризом. Вот бытовую технику нужно будет взять обязательно…

А все-таки телефон ожил вновь. Этот. Здесь, в этой безусловно оборудованной квартире. Самый худший из вариантов. Что-то он мне еще скажет… Длинный без пауз звонок. Как тот. Тогда. Очень давно.

— Ну, ты что, тупой? — сказал телефон. У него был наглый знакомый чем-то голос. — Ты, твою мать, будешь брать трубку или где?

— Да я, видишь, уж взял.

— Ни хера я не вижу. А до этого я сейчас два раза набирал?

— Два? Точно?

— Ну, блин!

— И именно вот сейчас, в эту самую минуту?

— Да я по целой минуте ждал, по двадцать гудков! В сортире ты, думал, а то в койке.

— Значит, сейчас. А не вчера и не десять лет назад?

— Да ты е… Ты издеваешься там, что ли?!

— Утихомирься. Давай по буквам. Ты кто? Чего тебе от меня надо?

— …в пальто! Кто тебя с «Объекта» на «Объект» возил? Ну? Жопа без ручки? Вспомнил?

Не может быть. Как его… Хватов? Хватов. Михаил. Мишкой мне все хотелось его назвать. Тот, что неудачно хоронил Гордеева. То есть удачно, но в смысле… ясно, короче. Уже легче.

— И чего ты, блин, упертый такой, как баран? Чего не подымал телефон-то? Рядом же сидишь. Значит, слушай, красавец, я минуточек через двадцать семь подскочу…

— Ты на время посмотри… — Я прикусил язык, но было уже поздно.

— А чего время? Буду ориентировочно в девять ноль восемь — девять ноль девять. Вы с подругой не проснулись?

Я взглянул на часы, которые над телевизором, затем на всякий случай в ту часть просторного окна, что не прикрыта занавесью. Все оставалось на местах и проистекало своим чередом. Часы в виде безвкусной огромной копии наручных с браслетом показывали без десяти три ночи, и за окном соответственно была темнота.

— Значит, через двадцать семь минут. В девять утра. Эй, ты меня не разыгрываешь?

— Ну, блин…

— Ничего, ничего, продолжай, будь любезен.

— Чего продолжать-то? Я буду и ты будь. Готовы будьте. Шеф распоряжение дал.

— Приятно слышать, что нас не забывают.

— Вот и хорошо. У меня все.

— Погоди. Число какое сегодня?

— Сегодня?

— Да, с утра. Какое было?

— Вы там чего, трескаете беспробудно? Или…

— Не хами. Ну, какое число-то?

— Ну, двадцать четвертое, и чего?

— Спасибо тогда. Даже как-то жить захотелось.

— Ты псих.

— Не больше, чем ты. Последний вопрос. Твой шеф будет?

— Шеф появится, когда необходимо.

— Это я про него уже понял. Эй!

— Ну, чего тебе?

— Поторопись.

Я дважды посчитал дни, прошедшие с нашего появления тут. Для верности загибал пальцы. А если он тебе сейчас врал? С чего бы ему врать. И подумай, что тебе еще привиделось в «накате», кроме сообщения о безвременных кончинах.