Рапсодия гнева. Трилогия (СИ)

– Смотря кто, – бесстыдно осклабился Фролов.

– Все самцы одинаковые… – огрызнулась Таня. – Только одно на уме. А если тебя будет домогаться голубой?

– По роже… – стер улыбку с лица Саша. – У меня с ориентацией все в порядке.

– У меня тоже. – Таня даже отвернулась, пытаясь унять подкатившее чувство обиды. – Я не зоофилка, чтоб терпеть домогательства американцев.

– Круто! – весело усмехнулся Женька. – Брак с американцем приравнивается к зоофилии.

– Было бы куда круче, если бы он приравнивался к некрофилии, – серьезно сощурился Саша. – Но в любом случае это сексуальное извращение. Уродов плодить.

– Ну… – Джек хмуро отхлебнул из стакана. – Уроды среди них далеко не все.

– Пока да, – пожал плечами Фролов. – Только надолго ли? Ну так что, Танечка, просить у жены еще один комплект постельного белья?

– Да. Все равно у подруги я больше жить не могу, она с парнем сошлась, а квартира однокомнатная.

– Хорошо, сейчас смотаюсь. Джек, помоги Женьке протянуть переноску к пристройке, а то негоже гостью при керосинке держать. Я еще попробую маленький телик у Марины выпросить. Сговорились?

Все согласно кивнули.

Когда Саша вышел во двор, у самой калитки его догнал Джек.

– Я нашел еще четыре конторы, – негромко сказал он. – Представительство Фонда Сороса, галерея импрессионистов, брачное агентство и салон красоты для собак. Покопался в их файлах немного… Тебя больше всего заинтересует представительство фонда и брачная контора. Фонд Сороса у вас тут занимается очень благородным делом – поднимает культуру. Десять тысяч долларов выплачено антирусскому клубу фехтования, занимающемуся ролевухой по Толкиену, и столько же агентству моделей трансвеститов. Провайдер ИНБЮМа тоже на американских деньгах кормится, на шару подключают студентов и школьников. Брачное агентство вообще штука особенная. Они занимаются не только сводничеством, но и трудоустройством за рубежом. В основном работа для женщин. Якобы гувернантки, но я еще попробую прошерстить личные дела, посмотрю, кто где устроен и кем.

– Молодец, Джеки. Кстати, тебе не кажется, что это война? Что нас конкретно атакуют на совершенно новом фронте?

– Да мне плевать. Денег бы на этом заработать…

– Тоже стимул. Не хуже других. Но на войне почти всегда можно заработать денег, веришь?

– Что-то не видать.

– Так мы воевать-то еще и не начали, а полтишку уже срубили. Ладно, ты вот что… Не забывай про жучок, хорошо? В нынешней обстановке мне очень желательно знать все, что замышляют уроды из миссии. Я к ним под вечер, скорее всего, заявлюсь.

– Блин, чуть не забыл! – неожиданно вспомнил Джек. – Тебе какой-то ментяра звонил, гаишник. Сказал, ты знаешь кто. Просил подойти на площадь до восьми часов.

– Н-да… – нахмурился Саша. – Это что-то новенькое. Ладно, спасибо.

Он открыл калитку, а Джек усмехнулся и пошел в дом допивать ледяной лимонад.

Погода портилась не на шутку, ветер сменился и начинал наносить сыроватую морскую прохладу. Пока она еще смешивалась с изнуряющей духотой, но, если тучи не разойдутся, майку снова придется менять на рубашку.

Низкая крышка неба серым одеялом прибивала к остывающему асфальту автомобильную гарь. Машины урчали, сопели – горячим по горячему, черным по черному. Словно кит в разволновавшемся море, прополз троллейбус, громыхнув штангами на стрелках, – одинокий в душном городе. Труженик среди лоботрясов «Жигулей», «Волг», иномарок. Старый, но еще поживет.

Фролов тоже внезапно почувствовал себя старым, но в этом сам виноват, сказывалась многолетняя привычка брать на себя чужую ответственность. Он внезапно почувствовал себя одиноким в людском потоке – тоже сам виноват. Отгородился от прошлого трухлявой стеной, а сам остался внутри вместе с воспоминаниями. Теперь эту стену надо было ломать. Сам бы не стал – попросили. И отказать не мог.

Но противно касаться прогнившего, ненужного, невесть зачем возведенного.

Красные цветы на клумбах посреди площади полыхали ужасом и непониманием грохочущего вокруг них пространства. Даже подрагивали в низком сизоватом дыму. Час пик. А прямо у клумбы полновластным хозяином всего этого движения стоял белый «фольксваген» патруля дорожной инспекции. Бока припечатаны желтыми трезубцами на голубом фоне, прозрачная дуга мигалок затаила в себе красное и синее пламя. Молодой инспектор в фуражке-бандеровке пробовал как-то воздействовать на поток машин, но тот жил своей собственной жизнью, изредка выплевывая из себя указанных жезлом неудачников.

Саша двинулся по переходу, развязно похлопывая шлепанцами, подошел к патрульной машине и, открыв дверцу, уверенно уселся на заднее сиденье. Лейтенант, сидевший за рулем, ничуть не удивился – ждал.

– Привет, братишка, – с улыбкой повернулся он. – Давно не виделись, а?

Саша ничего не ответил, только улыбнулся в ответ. Ломать трухлявую стену оказалось куда сложнее, чем думалось.

Радиостанция тихо шипела выкрученным до отказа шумоподавителем, время от времени голос дежурного врывался в эфир, ему отвечал кто-то далекий, еле слышный. А за стеклами патрульной машины медленно и почти неслышно двигался город – машины, люди, словно сонные рыбы в дымной воде. Аквариум.

– Чем живешь? – видно было, что лейтенанту эта встреча тоже давалась с трудом.

Непонятно, о чем говорить. Улыбка маской прикрывала метавшиеся блики воспоминаний.

– Да так… – расплывчато ответил Фролов. – Все очень сложно, Андрей, веришь?

– Проблемы?

– Как всегда, не мои.

– Это ты умеешь, – усмехнулся бывший корректировщик. – А у меня все как по маслу. Женился, сначала дочка родилась, теперь пацан. Уже полгода. Ты бы хоть позвонил, поздравил. Не чужие ведь.

– Прости, братишка. После того как мне шею прострелили, все пошло как-то криво. Короче, колбасило не по-детски. Если бы не Маринка, я бы спился давно, а то и похуже.

Лейтенант положил руки на руль и уставился на площадь сквозь лобовое стекло. Голос дежурного наконец умолк, и теперь только шипение рации невидимым пологом отделяло бывших соратников от напористого городского шума.

– Говорят, что виноват был твой новый корректировщик? – осторожно спросил Андрей.

– На войне всегда виновата война, – уклончиво ответил Саша. – А пацан был совсем молодой, необстрелянный. Ну… Закурил у меня за спиной. Бац… Знаешь, как это бывает. Мне сквозь шею, ему в лицо. Породнились. – Он вздохнул. – Пуля кувыркнулась после меня и… Голова у пацана, как тыква, разлетелась. До самой шеи. Я лежу, хриплю, а перед глазами его гортань развороченная. Головы уже нет, а она воздух хватает, старается. И подкуренная сигарета шипит в крови. Я после этого бросил.

На стекло упали робкие капли дождя, мелкие, словно бисер. Саша даже вздрогнул, будто брызнула не вода, а еще горячая кровь.

Андрей выдержал паузу и сказал негромко:

– Догадываешься, почему я тебя позвал?

– Понятия не имею, – честно признался Фролов.

Лейтенант сдвинул ручку на руле, и «дворники» лениво размазали капли по стеклу. Все стирается. Даже воспоминания, если их не бередить понапрасну.

– Америкосы стоят у Графской пристани, – коротко отрезал он, словно давая корректировку на цель. – Поработаем, братишка?

– Ты сдурел? – вздрогнул Саша. – У тебя жена, двое детей… Блин! С ума сошел, честное слово!

Андрей сжал руль и четко, размеренно выговорил:

– Они снова пришли к нам. Те же десантники. Тот же полк, я узнал. Специальный полк для миротворческих рейдов в бывший Союз. Понимаешь? Они снова пришли, и все повторится снова. Там, где они, там всегда горе и смерть. Никогда по-другому не было. Сейчас тоже не будет. Они обязательно кого-то убьют. Или случайно сработает пушка на корабле, или их вертолет свалится на оживленную трассу, или кого-то попросту придавит бортом, или швартовый конец сорвется. Иначе не будет. Если в дом принесли ружье, оно обязательно выстрелит. Это закон.