Битые козыри

Арт услышал, как взвыл мотор «Спинэля», на котором Лиз оторвалась от взлетной площадки. Свернув в магнитный тоннель «Восток — Запад 24-бис», она понеслась к своей мамаше.

Ничего неожиданного в этом не было. Именно потому, что Арт предвидел бегство жены, он и скрывал от нее увольнение, состоявшееся еще два месяца назад. Если бы он предупредил ее, она ушла бы раньше, зато он продержался бы значительно дольше. Только своими туалетами прикончила Лиз его счет за такой короткий срок. И не зря у него покачнулось сердце, когда она потянула с витрины последнюю модель вечерней набедренной повязки из трех лепестков.

Когда-то этих лепестков было восемь или даже двенадцать. Долгое время их модернизация шла за счет укорачивания. Потом, когда дальнейшее укорачивание перестало открывать что-нибудь новое, модельеры стали сокращать число лепестков. Сокращали по одному, и каждый раз приходилось выкладывать кучу денег. Наконец дошли до четырех лепестков, и казалось, что на этом процесс сокращения закончился. Но какой-то новатор с помощью компьютера рассчитал и сконструировал трехлепестковую набедрянку, и Лиз, разумеется, не могла устоять. Ради того, чтобы один раз появиться в этой, расшитой золотыми нитями, ничего не прикрывавшей повязке, она смахнула со счета две трети того, что на нем оставалось. Правда, она не знала, что новых поступлений не будет. Но если бы знала, то улетела бы к мамаше еще месяц назад…

В свое время отец Зюдера предупреждал сына, что точные науки — шаткая основа для благополучия. Слишком много людей теснилось в лабораториях, университетах, институтах — каждый второй взрослый человек топтался у научной кормушки, но только единицы пробивались к завидным должностям и окладам. Отец убеждал Арта заняться солидным бизнесом — профессией вечной и прибыльной. «Когда у тебя будет свое дело, — говорил он, — любой компьютер будет твоим слугой. Только от тебя будет зависеть, как далеко ты продвинешься. А всю эту ученую шайку электронные умники обязательно раздавят».

Арт не послушался и имел для этого веские основания. Уже в колледже он отличался трудолюбием, терпением и способностью видеть то, чего не замечали другие. Он специализировался в оптохимии, и его имя стало часто мелькать в экспресс-кассетах научно-исследовательского центра «ГЭД корпорейшн». Он приобрел вес в кругах специалистов и приличный счет в банке. Зюдер снимал квартиру второй категории на десятой горизонтали четыреста двенадцатого этажа и мог удовлетворять любые прихоти Лиз.

И все же отец оказался более дальновидным. Как только сформировалось поколение думающих машин, которые не только сами себя производили, но еще неустанно совершенствовали следующие поколения, большинство служителей науки почувствовали себя крайне неуютно. Подверглось коренной переоценке понятие научной работы. Еще недавно оно охватывало умение наблюдать и регистрировать факты, проводить эксперименты, сопоставлять и оспаривать чужие мысли. Даже способность открывать ранее открытое, но прочно забытое или улавливать чужие ошибки считалась проявлением творческой деятельности.

ДМ со всеми такими обязанностями справлялись гораздо быстрее, никогда не ошибались, на месте не топтались, на пустую болтовню, интриги и так называемую личную жизнь времени не тратили. Пришлось отлучить от науки многих почтенных людей с высокими степенями и званиями. Их несостоятельность стала очевидной. Само собой разумелось, что работа, которую способна выполнять бездушная машина, к творчеству никакого отношения иметь не может.

Часть бывших ученых стала успешно обслуживать ДМ, выполнять их несложные задания, уносить, подносить, сменять запасные детали, устранять все, что мешало им думать. Ученые были очень довольны. ДМ никогда не выходили из себя, были очень корректны, не говорили фразами, требовавшими усилий для понимания, не повышали голоса до оглушения и не снижали его до трудно прослушиваемого шепота.

Первое наступление думающих машин Зюдер выдержал. Проблемы, которые решал руководимый им отдел, были никому неведомы. Он и сам не знал, когда и какое открытие его ждет. Он имел максимальную трудовую нагрузку и беззаботно смотрел в будущее.

Потом в его отделе, несколько неожиданно, появились два очень симпатичных парня, обладавших могучим интеллектом ДМ и умелыми руками изощренных экспериментаторов. Зюдер не сразу догадался, что новички — те самые мэшин-мены, о которых ему рассказывал Торн, когда советовался, с чего начать. Он знал, что за прошедшие годы Торн высоко вознесся, а его мэшин-мены завоевали рынок. Зюдер не раз видел их на экранах, но всерьез не принимал. Даже от настойчивых требований Лиз обзавестись своим Диком, ставшим необходимой принадлежностью во многих знакомых семьях, он отмахивался, считая это блажью, очередной мимолетной модой.

Зюдер не сразу догадался, с кем имеет дело, еще потому, что использование мими было строго ограничено бытовой службой. Ни на заводы, ни в лаборатории им доступа не было. О том, что Торн тайно выпустил небольшую серию полноценных мэшин-менов, чтобы компенсировать ущемленность и недовольство, которыми сопровождалась его унизительная работа на Кокера, Зюдер, конечно, не знал. Мими-ученые были засекречены, имели имена и фамилии. Ни один журналист не пронюхал об их рождении.

Новые помощники Зюдеру понравились. Их неутомимость, постоянная готовность провернуть колоссальную работу за короткий срок, поразительная понятливость и феноменальная память — все сделало из них незаменимых сотрудников. Они быстро освоили тематику отдела и стали решать задачи, даже подступа к которым Зюдер еще не видел. Они нашли выход из многих тупиков, в которые завела его фантазия, и открыли простор для многих новых интересных идей.

Но работать над этими идеями Зюдеру не пришлось. Вскоре он получил извещение, что фирма горячо благодарит его за многолетний труд, но, к сожалению, больше в его услугах не нуждается и переводит в резерв. Так называлась почетная отставка, сохранявшая за уволенным некоторые материальные блага, а за фирмой — право в случае необходимости вновь привлечь ценного работника к служебным обязанностям. Хотя случаев вызова из резерва не наблюдалось, иллюзия надежды оставалась.