Никем не победимая! (СИ)

В зале абсолютная, завораживающая тишина. Вот шумно сглотнул Рощин; заскрипел под кем то стул… Надо исправлять ситуацию ! Поднялся; нагнулся, поднял одной рукой с пола не очень то и сопротивляющуюся Устинову; спросил участливо:

- Подскользнулась ?… Дарья понимающе подыграла:

- Сомлела товарищ командир… Ноги не выдержали…

Именно в этом месте и именно так ? – иронично, мысленно, спросил я глядевшую мне в глаза Дарью.

Так уж получилось товарищ командир… - ответила мне Устинова – вы уж не гневайтесь на меня неуклюжую… А на губах – та же улыбка…

Сел на стул; отложил гитару, взял баян. Надо как то сгладить эту, уж больно вызывающую выходку Дарьи. Полилась задушевная мелодия…

Часто сижу я и думаю – как мне тебя называть ?

Скромную тихую милую – как мне тебя величать ? – запел я, обращаясь к Тоне Москалёвой и повторил ей последнюю строчку:

Скромную, тихую, милую… Как мне тебя величать… По залу поплыла задушевная мелодия проигрыша, вызывающая внутреннюю теплоту

Я назову тебя реченькой – только ты дальше теки

Я назову тебя звёздочкой - только ты дольше свети… - запел второй куплет уже Инге, вызвав её смущение и румянец на щёчках

Я… Назову тебя звёздочкой. Только ты дольше свети… И снова плывёт по залу задушевная мелодия проигрыша…

Я назову тебя зоренькой. Только ты раньше вставай.

Я назову тебя солнышком, только везде успевай – запел теперь уже Грете Мюллер…

Я… Назову тебя солнышком… Только везде успевай… - нежно пропел, глядя девушке в глаза. Грета ответила пленительной улыбкой

Я назову тебя радугой только ты ярче гори

Я назову тебя радостью – только ты дальше иди – повернулся я к Устиновой. На губах у неё заиграла таинственная, загадочная улыбка

Я… Назову тебя радостью… Только ты дальше иди… Последний проигрыш и закончилась песня… Я с трудом удерживал себя не встретится с молящим, тоскливым взглядом Романовой…

Снова поменял инструмент – взял гитару, соответственно песне. Думаю это будет последняя… Зазвучали струны под негромкий перебор.

Оглянуться я не в праве – вспомнить прошлые года… - начал спокойно, негромко – задумчиво перебирая струны…

Что нашёл и что оставил. Что запомнил я…

Время мчится, будто всадник – на горячем коне…

Но сегодня мой избранник. Отшумевший в прошлом праздник…

Вспоминается… Мне… - выдохнул последнее слово, опустив голову… Небольшая пауза и…

Это ярмарки краски. Разноцветные маски… - яростно запел я, подняв голову и моё пение подхватили звуки рвущиеся со струн:

Деревянные качели. Расписные карусели…

Звуки шарманки. Гаданье цыганки. Медовый пряник…

Да воздушный шарик… - весело пропел я припев и повторил его снова. Девушки нестройно подхватили его хлопками в ладоши… Снова запел медленно, негромко, с лёгкой грустью:

Мчится всадник прямо в осень. Не замедлит свой бег…

Кто то скажет, кто то спросит – как прожил ты свой век ?

Я стараюсь, поспеваю. Но нахлынет печаль – пел-говорил я грустно.

Где то шарик мой летает. И медовый пряник тает… Ах как жаль.

Ах… Как… Жаль… - печально закончил я второй куплет. Пауза… Вскинул голову и отчаянно запел припев ! Мне подхватили звонкие голоса, среди которых, безусловно, выделялся голос Устиновой:

Это ярмарки краски. Разноцветные маски. Деревянные качели. Расписные карусели. Звуки шарманки. Гаданье цыганки.

Медовый пряник. Да воздушный шарик… И снова – зазвучал третий медленный куплет под перебор струн:

Оглянуться мы не вправе, вспомнить прошлое свое.

Что нашли и что оставили. Что запомнили – ВСЁ !

Бьют копыта звонко в землю. Отбивая счёт годам…

Но сегодня наш избранник - отгремевший в прошлом праздник.

Вспоминается… Всем… Н…а…м… - протянул последнее слово. Топнул ногой; вскинул голову и залихватски запел первую строчку, а вторую подхватили и гитара и звонкие голоса девушек.

Вскочила со стула Инга; метнулась на середину вестибюля и продолжая петь, начала плясать что то немецкое, задорное. Руки в бока; топнула в пол пятка, стукнул носок… Руки в стороны: каблучки выбивают дробь… На половине припева запыхалась петь и плясать; замолчала и полностью отдалась танцу. Закрыла глаза и плясала самозабвенно: вращения вправо-влево; прыжки и перескоки вправо-влево… А я повторил ещё раз припев, только уже без слов – одна музыка… Вижу – девочка устала. Закончил припев эффектным ударом по струнам. Музыка замолкла, оборвалась; Инга замерла. Отрыла непонимающе глаза – в награду ей послышались аплодисменты… Она смутилась; автоматически сделала книксен; смутилась ещё больше и убежала, плюхнулась на стул. А вот Дарье никто не хлопал… - шевельнулась во мне недобрая мысль. Ну и ладно; ну и пусть – она, как я вижу – совсем не в обиде…Закончим ? Все веселы: и у меня раздражение из-за выходки Романовой исчезло, но что то не даёт мне радоваться: что то гложет, держит в напряжении - не отпускает радоваться, как остальные… Спою ка я ещё одну – под настроение. Снова негромко зазвенели гитарные струны: зазвучал мой голос:

Я каждый день хожу одной дорогой. И каждый день – в глазах её печаль…

Стоит она с протянутой рукою. Стоит она, укутанная в шаль.

Стоит она – без родины без флага. В платочке сером – с песней на устах..

Как проклинал судьбу свою бродяга. И как с сумой тащился на плечах – негромко пел я, глядя куда то в даль, словно вспоминая…

Так пой же, пой мне песню эту… Вот так и я, судьбу свою браня…

Брожу один по белу свету. Без друга, без жены, да без коня… - закончил я припев и начал второй куплет:

Навис туман над высохшей рекою. Белеет церковь – где то, на краю…

И нищенке, с протянутой рукою. Монетки я с гербами подаю…

Возьмёт она – глаза её слепые. Рука дрожит, крестя меня во след…

И в этом есть, наверно вся Россия. И ещё будет сотню тысяч лет !

Так пой же пой мне песню эту… - пел я со печалью и тоской.

Вот так и я – судьбу свою кляня… Брожу один по белу свету…

Без друга… Без любви… Да без коня - закончил скорбно, невесело. Тряхнул головой, улыбнулся – Инга аж дёрнулась от моей улыбки…

- Не обращайте внимание: это так – личное, да и всё уже в прошлом… - улыбнулся уже по настоящему добро, совладав с собой.

- Ну всё – концерт окончен. Мне ещё поработать надо да и вам нелишне подумать – не упустили ли вы чего ? Встал; надел чехол на гитару и вышел из женской обители…

- Товарищ майор… - разрешите обратиться ? – окликнули меня со спины. Антонина Москалёва… Будет проситься к нам ? Угадал…

- Слушаю… - ответил нейтрально. По скользнувшей по лицу недовольной гримасе капитан ждала не такого ответа. И всё же, справившись с собой: не она мне нужна, а я ей, спросила негромко:

- Ты не рад меня видеть ? И что мне ей ответить: правду, как есть или солгать – как ей хочется услышать ?

- Извини, но у меня сейчас нет желания вести светские разговоры… - ответил ей так, как посчитал нужным. Может быть это отобьёт у неё желание, с которым она приехала сюда… Да… - видимо школа жизни у неё была ещё та – справилась и с этим закамуфлированным показом к ней равнодушного отношения. Теперь уже ровным тоном попросила:

- Товарищ майор – возьмите меня к себе в ваше подразделение… Вот как завернула: возьмите к себе, но в ваше подразделение…

- Тоня… Зачем тебе это нужно ? Ты у себя – начальник госпиталя, а здесь ты будешь в лучшем случае рядовым врачом…

- Ты знаешь… голос её дрогнул – во первых я поняла, как я хочу быть рядом с тобой ! А во вторых… Мне стало ужасно страшно, когда эти… из французского легиона прорвали нашу оборону ! И если бы не твои бойцы… А у тебя такого не будет – я уверена ! Согласен…

- Относительно – быть со мною рядом… Во первых – это надо заслужить. Во вторых – у тебя не та специализация, чтобы находиться со мной рядом в боевых операциях…

- Ах Миша… Ты прекрасно понимаешь о чём я говорю… А вот уже и фамильярность пошла в ход; намёки на детские отношения…

- Так насчёт этого тебе ещё сложнее ! Чтобы быть возле меня рядом – это нужно заслужить делом, а не прошлыми воспоминаниями. А я сейчас – человек войны и полезность любого человека оцениваю с точки зрения пользы в военных операциях. А что можешь дать мне ты для успеха и победы в бою ? Потянулась неловкая пауза…