Я - обычный

— Ну а тело, — почти сдался я. — Что с телом делать? Уровень физической подготовки…

— … целиком и полностью зависит от уровня развития человека. Тупо накачать мышцы может любой слабоумный, ярким примером тому являются уборщики, где тело поставили выше разума, а получили только отражение существующей реальности, точное, до невозможности и отражающее всю ущербность и порочность нашего строя. Тело — это лишь инструмент, в умелых руках оно может творить чудеса, не обладая какими либо уникальными свойствами, а дурак загробит лезвие или сломает бур. Умелые руки, — это твой мозг, а инструмент, соответственно, тело. К чему я это тебе толкую, — Синицын на секунду замолк, пристально взглянув на меня, распластанного на операционном столе. — Да к тому, что без осознания собственной уникальности ты не сможешь стать лучшим. Если раньше ты смог выжить, пользуясь только своими вымышленными способностями, мозг усиленно трудился подпольно, то теперь они должны открыться явно.

— Открыться? — Сморщился я. — Я стану Cупергероем? Смогу летать и видеть сквозь стены? — Вся моя прошедшая жизнь стремительно рушилась, падая осколками удивительной по красоте мозаики на камни и разбиваясь в мелкую крошку. Кто я был на самом деле? Кто были мои родители, или опекуны? Неужели все, что окружало меня до этого, было ложью от начала и до конца, и я лишь эксперимент, лакмусовая бумажка, на радость своих хозяев удачно меняющая цвет? Кто я, черт возьми, кто?

— Решимость заглянуть в ту часть мозга, которая была заблокирована многие сотни и тысячи лет, и несла скорее дублирующую, чем функциональную составляющую, вызов высшим силам. — Торжественно произнес профессор. — Почему она была отключена? Какие неведомые силы ограничили хомо-сапиенса? Неужели он сам решил отгородиться от внешнего мира, лишиться чего-то волшебного и уникального, на живую отрезав половину своего мозга, своего имени, своей сущности? Задумайся сам. Продолжительность жизни человека, в современных условиях крупного мегаполиса составляет максимум семьдесят лет. Отринем все это, возьмем чистый горный воздух, здоровую пищу и правильный образ жизни. Отыгрываем еще пятьдесят. Максимум сто пятьдесят лет отпущено человеку на существование. Почему, почему тогда, ответь ты мне, упрямец, внутренние органы человека могут функционировать дольше, чем их владелец? К примеру, возьмем самую важную составляющую, в поддержании жизнедеятельности живого существа, а именно сердце. Само по себе оно уникально не только тем, что является не только насосом, постоянно перекачивающим кровь по организму, но и своим ресурсом. В идеале триста лет, почти на сто процентов больше чем способен прожить даже самый правильный долгожитель! Я не знаю, что произойдет дальше. Может ты, — профессор хохотнул, — сможешь летать. Может быть, видеть сквозь стены, или откроешь в себе какие-то другие невероятные способности, но если все пройдет успешно, мы получим супер-человека в капельнице. Уникально! Грандиозно! Двести миллилитров разгонной жидкости и ты — сверхчеловек, на пороге своего персонального мира. Сильные мира всего, все спрятавшиеся в убежищах, под толстыми стенами из стали и камня, все они вознесут меня на пьедестал еще при жизни, и ноги будут целовать, лишь бы я позволил им сделать инъекцию своего чудодейственного химического раствора. Ты же особо не тешь себя надеждой на спасение, даже со всеми своими новыми способностями, о которых ты до сих пор лишь смутно можешь догадываться. Считай себя лабораторной мышью, не более. Да и потом, помни об ошейнике. Даже самого умного человека на земле легко погубить, путем избыточной кровопотери. Организм возможно и попытается задействовать способность регенерации живых клеток, которая у нормального человека тоже заблокирована, но попросту не успеет. На сегодня довольно, спи.

В руку мне воткнулась тонкая игла шприца.

Глава 35

Очнулся я от того, что кто-то отчаянно хлестал меня ладонями по щекам. Дернувшись, было, но вновь с разочарованием ощутив, что связан по рукам и ногам, я открыл глаза. То, что я увидел перед собой, отпечаталось в моей памяти на всю жизнь, и сцену эту я буду воспринимать с благоговением и трепетом, весь отпущенный мне на этой земле срок. Передо мной стоял мой единственный шанс на спасение, а именно Басурман, я почему-то был уверен, что это именно он, и Маликов, человек которого я уже мысленно похоронил.

— Вы-то тут откуда, — ахнул я, озираясь. — Как?

— Каком кверху, — отмахнулся инженер, перепиливая пластиковые жгутики на моих запястьях. Идти сможешь?

— Не уверен, — признался я. — Я так уже не менее суток распят, так что ног и рук не чувствую. Опасаться уже начал, как бы гематомы не вышло.

Со всей своей непосредственностью инженер беспечно потыкал кончиком ножа мне в лодыжку.

— И, правда, онемело. Ничего, сейчас расходишься.

— Не так все просто, — я попытался указать на ошейник с пневматическими шипами у себя на шее, но вышло несуразное дерганье, впрочем, мутант и Маликов и так все поняли.

— Еще один ошейник, — прищурился инженер, отстегивая кожаные ремни. — Интересно. Не такой, как на жрунах, прости, людях. — Денис виновато взглянул на мутанта, но тот лишь рыкнул, втягивая ноздрями воздух.

— В соседнем помещении жирдяй. — Кивнул я. — У него пульт управления и папка с документами. Кожаная такая, со стальными заклепками. Мне жизненно необходимо и то и другое.

— Понято, — кивнул Маликов, — и уже виновато заискивающе в сторону мутанта, — Басурман, миленький, разберись.

Мутант мотнул искореженной башкой и бесшумно скрылся за дверью.

— Как вы сюда вошли? — поинтересовался я. — Там же охрана?!

— Марик? — Улыбнулся инженер. — Басурман оторвал ему голову.

Покойный Марик солгал. Бой, разыгравшийся за нашими спинами, шел не так, как расписывал теперь уже мертвый мерзавец. Как только мы скрылись в здании, мутанты и оставшиеся бойцы Горина начали перегруппировку, медленно, но верно отходя из зоны огневого поражения, захватывая по пути все новые и новые жизни броненосцев. Немало тому помогала и все еще функционирующая и чудом сохранившая боезапас спарка на восьмидесятке, стрелок, которой прилежно вывел из строя оставшиеся автоматические пушки.

Маликов, не имеющий никакой физической подготовки, да и оружие державший в последний раз почти двадцать лет назад на учебном полигоне, отстал от группы и также попытался уйти в здание, где исчез наш маленький отряд. Уже там его нагнал Басурман, бросившийся на выручку к попавшему в беду человеку. Потеряв человеческий облик, но сохранив сострадание и отвагу, мутант уволок Маликова, оглушенного от грохота взрывов и рева автоматных очередей, вглубь покинутого здания, где они и отсиживались до вечера. В пылу боя, и радуясь нашему кретинизму, служба безопасности и панцирная пехота прохлопала двух неудавшихся диверсантов, позволив им отлежаться и сориентироваться на местности.

Перед странной парочкой стала нешуточная задача, а именно, что теперь делать и куда податься. Выходить наружу, следовательно, подписывать себе смертный приговор, а вот спускаться внутрь, тем самым ходом, которым когда-то бывший человек, а ныне опасный разумный хищник воспользовался, чтобы обрести свободу, почему-то показалось им наиболее разумным. Неспособные общаться и обмениваться планами, они, не сговариваясь, умудрились понять друг друга. Нечленораздельный рык Басурмана и бессвязные бормотания Маликова диалогом назвать было сложно, и откуда появилась эта решимость, каждый из них, наверное, диву давался.

Спускались вниз по вентиляционной шахте, точнее спускался Басурман, а Денис висел на веревке, зажмурив глаза и крепко вцепившись руками в автомат. Как им это удалось, не свернув себе шею и не включив датчики сигнализации, которые почти наверняка имелись в том лазе, мне лично было не понятно, но десять минут мучений для мутанта и столько же времени страха для инженера, и они, о чудо, оказались на нужном подземно ярусе.