Возмездие теленгера

– Черт! – выругался Брагин. – По-моему, мы не туда идем.

– Ты не находишь, что все это странно? – поддержал его Костя.

– Думаешь, нас специально водят за нос?

– Было бы неудивительно, – Костя почему-то подумал о Большакове. Кто еще мог так легко свернуть шею человеку? – Думаю, проход с другой стороны. – Он выглянул в окно. – А вдруг за нами наблюдают?

– Все может быть, – Брагин высказал то, о чем они боялись думать. – Засада! Я давно хотел сказать об этом.

– Тогда вперед! – сказал Костя, и они повернули туда, откуда пришли, потому что уже догадались, что путь в нужную им полубашню не такой короткий, как казался вначале.

* * *

Где и когда он потерял Брагина, Костя не заметил, вроде был только что рядом, а потом оглянулся – его уже нет.

– Саша! – осторожно позвал Костя, и ему почудилось, что за плавным поворотом стены форта он услышал знакомый голос.

Костя бросился в ту сторону, сжимая в руке пистолет, пробежал два-три каземата, однако, к большому своему сожалению, никого не обнаружил. Голос между тем слышался совсем рядом, почти над головой. Звук прилетал через амбразуру. Слова разобрать было трудно. Потом к первому голосу присоединился еще один. Спорили двое, и это уже был явно не Брагин. Брагин пропал, растворился в многочисленных коридорах и закоулках форта. Разбираться с этим явлением не было времени, вначале надо было узнать, кто разглагольствует на крыше.

Для того чтобы попасть наверх, Косте пришлось карабкаться по ажурной лестнице, которая предательски раскачивалась и стонала под ногами, иногда от нее отлетали металлические части и с грохотом падали вниз. Больше всего Костя боялся, что его обнаружат прежде, чем он минует ненадежную лестницу. Однако похоже было, что спорящим на крыше было все равно. Они, как токующие тетерева, ничего не слышали, кроме собственного крика. Под эти крики он, собственно, и добрался до распахнутого люка и увидел широченную спину Большакова. Напротив него, у самого края форта, стоял не кто иной, как Петр Сергеевич Кононов в своей неизменной кожаной тужурке и бескозырке, ленточки которой гордо развевал ветер.

Таким злым и гневным Костя его еще не видел.

– Да ты все испортил! – кричал он срывающимся голосом. – Ешкин кот! Испоганил такую идею! У меня на тебя виды были, а ты все испортил!

Неожиданно Большаков стал оправдываться, как малолетка, как в деревне оправдываются те, кто здорово набедокурил. Петр Сергеевич, однако, его не слушал, а кричал, переходя на все более тонкий фальцет:

– Да кто ты такой вообще? Такое ощущение, что ты не мой друг Андрюша Большаков, с которым мы десять лет сидели в школе за одной партой, а черт знает кто! Ты вообще понимаешь, о чем я говорю?!

– Понимаю, – набычившись, оправдывался Большаков.

Он даже стал меньше ростом и сутулился больше обычного, к тому же дрожал, как паралитик. Даже его фирменный бас потускнел под напором Петра Сергеевича.

– Я говорю о будущем, о Родине! – кричал Петр Сергеевич. – А ты мне, что надо всех убить?! Да зачем? Какой смысл?!

– Я не могу… – вдруг обычным своим басом сообщил Большаков, и Костя вздрогнул. – Я не могу, потому что… потому что…

– Да что «потому что»?! – грозно спросил Петр Сергеевич и, казалось, стал выше и массивнее Большакова.

– Потому что я не Большаков! – неожиданно воспрянул духом Большаков, только Петр Сергеевич этого не заметил.

И Косте захотелось крикнуть: «Беги, Кононов! Беги, если успеешь!»

– А кто?! – удивился Петр Сергеевич. – Кто ты тогда, ешкин кот?! Кто?!

И тогда Костя увидел, как Большаков ударил Петра Сергеевича железной свайкой по голове – раз и еще раз, как Петр Сергеевич упал, как ноги у него стали царапать пыльную поверхность крыши и как Большаков ударил его еще два раза, уже лежащего, и произнес:

– Я же тебя просил: никогда не спрашивай меня об этом! Просил! – а потом воровато оглянулся и, не заметив Костю, столкнул тело Петра Сергеевича в воду.

Раздался громкий всплеск, и наступила тишина, только невдалеке пронзительно кричали чайки.

Потом Большаков выпрямился и увидел Костю.

– А ну-ка!.. – Он торопливо направился к нему, размахивая окровавленной свайкой. На лице у него была маска ярости. Он еще не отошел от убийства Петра Сергеевича и хотел убивать, убивать и убивать.

Костя отступил к лестнице, памятуя, что она предательски ненадежна, и поднял пистолет, держа его двумя руками. Широченная грудь Большакова закрывала все пространство. В такую мишень трудно было не попасть с расстояния в шесть-восемь метров.

– Стойте, Андрей Павлович! – крикнул Костя. – Я буду стрелять!

– Стреляй! Стреляй, поганец! – с улыбкой на лице крикнул Большаков и швырнул свайку.

Костя уклонился влево, свайка просвистела рядом с его ухом, и тогда он выстрелил, целясь в грудь Большакову, туда, где у обычного человека сердце, хотя знал, что это бесполезно и даже глупо. У него было всего лишь одно мгновение и шанс из ста тысяч и, конечно же, он его не выиграл, хотя, должно быть, его шанс заключался в чем-то другом.

– Глупый мальчишка! – крикнул Большаков. – Ты думаешь, что меня убьешь?!

Тогда Костя прыгнул вниз, в надежде, что ветхая лестница выдержит его вес, но не выдержит грузного Большакова и он будет искать другой путь. Однако Большаков и не думал останавливаться, он храбро шагнул следом, изрыгая проклятья на голову Кости, и едва тот успел отскочить в ближайший каземат, как вся чугунная конструкция рухнула от крыши до подвального этажа. Где-то среди ее обломков промелькнуло массивное тело Большакова, и клубы вековой пыли скрыли картину его погребения.

Костя, конечно же, знал, что гранбота невозможно убить никакими известными способами, разве что ядерным фугасом, да и тогда Большаков наверняка выживет.

– Ты меня напугал! – откуда-то из коридора выскочил Брагин. – Кто сорвался? – Он подбежал к черному провалу полубашни и посмотрел вниз, но, разумеется, ничего не увидел, кроме торчащих во все стороны обломков лестницы и арматуры, которой она крепилась к стенам полубашни.

– Большаков… – объяснил Костя. – Точнее, тот, кто стал Большаковым.

Ему даже стало немного жаль, что пропала самая большая угроза, из-за которой все время приходилось быть начеку. Только он так подумал, только расслабился, чтобы начать жить по-новому, как чугунные куски лестницы зашевелились. Нет, зачарованно подумал Костя, не может быть. Живучий гад, понял он, отскакивая в сторону. Брагин гадливо дернулся вслед.

– За мной! – крикнул он. – Я нашел проход!

Костя пару раз оглянулся: чугунные остатки лестницы оседали, как горка песка, когда ее подкапываешь снизу.

Однако они не успели добежать даже до ближайшего поворота, как их обстреляли, но не прицельно, а так, на всякий случай, поверх голов, когда стреляют, лишь бы очистить себе дорогу, и пули, с визгом рикошетя от стен, заставили их рухнуть на пол и расползтись по углам. Потом в каземат выскочил кайман с автоматом наперевес. Костя выстрелил в него навскидку, целясь в голову, и понял, что кайман охотится не за ними, а спешит туда, где разбился Большаков. Не дожидаясь, когда кайман оживет, они побежали дальше.

В следующее мгновение целая толпа кайманов ворвалась в каземат, однако Костя с Брагиным уже продвигались путем, которым когда-то пользовались корректировщики огня, чтобы попасть на крышу. Это был узенький, как крысиная нора, ход шириной не больше метра. Он их и привел в надстройку на полубашне. Внутри ничего не было, кроме голых стен, из которых торчала ржавая арматура. Трудно было даже предположить, что это и есть засекреченный пункт связи.

– И это все? – растерянно спросил Брагин. – Где же твоя красная кнопка?

– Ну да, так она тебе и будет на самом видном месте! – ответил Костя, который тоже растерялся, только не подавал вида, что отчаяние вновь овладело им.

– Ну хотя бы какой-то знак! – расстроился Брагин еще сильнее, и Костя подумал, что он идет тем же самым путем, что и все остальные, то есть не верит и не может поверить в невозможное, которое просто так не укладывается в голову. Для этого надо было увидеть ракету в форте Милютин.