Золотые врата. Трилогия (СИ)

– Вы, ваше сиятельство, будто все наперед знаете.

– Эх, господин хорунжий, – князь не спеша выпил водку, – долгие лета – многие знания, многие знания – многие беды. Судьбы наши предрешены так же, как и судьба этой военной компании. Слышали такие слова: все, что с нами случится, уже записано на листах наших судеб и ветер времени, играя, переворачивает страницы.

– Красиво, – одобрил Головко, – это, ежели по нашему сказать: человек предполагает, а бог располагает.

– Верно.

– Вы и свою судьбу знаете, ваше сиятельство? – спросил слегка захмелевший корнет.

– Давайте, господа, без титулов. Зовут меня Николаем Михайловичем, прошу так и обращаться. Да, Алексей Васильевич, к сожалению, я знаю свою судьбу. Ждет меня смерть от камня , – спокойно сказал князь, – а вот Сильвестр, – он указал на секретаря, – хоть и не военный человек, как вы, и жутко боится всяческого оружия, погибнет от летящего металла . Как – не знаю, но от летящего металла .

– Ваше сиятельство, – жалобным голосом сказал секретарь, – вы же обещали не напоминать.

– Ну, прости ради Бога, дружок.

Корсаков рассмеялся, откинулся на спину, разбросал руки, глядя в высокое голубое небо.

– И когда же сбудется ваше предсказание, Николай Михайлович? Нет, не говорите! Даже думать о смерти в такой день не хочется.

Козловский грустно усмехнулся и промолчал.

Попетляв среди сжатых полей и начинающих желтеть березовых рощ, дорога нырнула в сосновый бор. Солнце накалило золотые стволы, пахло смолой и хвоей. Копыта коней мягко ступали в мелкой дорожной пыли.

Князь вынул из кармашка брегет, щелкнул крышкой. Затейливая мелодия вывела хорунжего из сонного состояния. Он восхищенно цокнул зыком.

– Вот ведь какая штука мудреная. И который же час, позвольте спросить?

– Почти три по полудни, – ответил Козловский, – часам к шести будем на месте, господа.

По деревянному мосту перебрались обмелевшую речушку. Дальше дорога раздваивалась. Казак, которому в Москве хорунжий презентовал соломенную шляпку, спешившись, рассматривал следы на перекрестке. Головко дал знак Сильвестру придержать коней, тот натянул вожжи, коляска остановилась.

– Что там, Семен? – спросил хорунжий.

– Разъезд, кажись, – казак, присев на корточки, растер в ладони горсть дорожной пыли, – чуток нас опередили.

– Ну так что?

– А вот, глянь, Георгий Иванович. Подковы не наши и гвозди вишь как лежат.

– Думаешь, француз?

– Да кто ж его знает. Вроде бы и далеко от француза оторвались, а там, как Бог положит.

Головко вернулся к коляске. Князь, достав табакерку, отправил в левую ноздрю понюшку табаку, подышал часто, утер слезинку и посмотрел на него.

– Не желаете, Георгий Иванович?

– Благодарствуйте, не приучен.

– Вот и господин Корсаков отказывается, – сокрушенно сказал Козловский, – эх молодежь. А зачем остановка, позвольте спросить?

– Похоже, впереди французский разъезд.

– Много их? – спросил Корсаков.

– Не больше десятка, господин корнет. Свернули направо не далее, как час назад, – ответил Головко.

– Куда ведет эта дорога, Николай Михайлович?

– Дорога? – переспросил, нахмурившись, Козловский, – это на Павлов посад, а нам левее, на Караваево. Там, на слиянии Клязьмы и Шерны деревенька моя, имение, еще дедом обустроенное. А вы, корнет, похоже, желаете француза догнать?

– Вы правы князь, – Корсаков пустил подбородный ремешок, снял и приторочил к седлу ментик, – не годится врага в тылу оставлять. Хорунжий, собери казачков своих, проверьте оружие, – он вынул из седельных кобур пистолеты, проверил шомполом заряд, – а вы езжайте потихоньку, князь. Уверен, мы скоро вас нагоним.

– Ну что ж, знать судьба такая, – прошептал Козловский.

Хорунжий с неохотой подозвал казаков, объяснил задачу. Казаки хмурились. Корсаков, горяча коня, вырвался к перекрестку.

– Ну, чего ждем, господа казаки?

– Езжайте, Георгий Иванович, – кивнул хорунжему Козловский, – что написано – то и сбудется.

– Эх, – с горечью пробормотал Головко, – дал же Бог командира. Вы не беспокойтесь, Николай Михайлович, мы быстро обернемся, – пообещал он, с места посылая коня в галоп.

Казаки пролетели следом, обдавая князя запахом лошадиного пота и взметнувшейся из‑под копыт пылью.

– Пожелайте удачи, князь, – крикнул, поднимая коня на дыбы, Корсаков.

– Езжайте уж, корнет, – пробормотал Козловский, – ваша смерть еще далеко.

После двадцати минут скачки, корнет осадил коня. Дорога, выходя из леса на простор полей, просматривалась далеко и была пустынна, будто по ней испокон веку никто не ездил. Семен, не спешиваясь, проехал вперед, высматривая следы.

– С ночи никто не ездил, – доложил он хорунжему.

– Не иначе, лесом пошли, – сказал Головко.

Корсаков выругался, привстал на стременах.

– Да, но в какую сторону?

Хорунжий пожал плечами.

– Воротимся к мосту, где князя оставили, если след, в лес ведущий есть – казак его всегда отыщет.

Рассыпав казаков вдоль обочины, они повернули назад, двигаясь неспешной рысью. К дороге выходило множество тропинок, но то были звериные тропы, которые можно оставить без внимания. В одном месте Семен спешился, ведя в поводу коня, углубился в лес, но вскоре вернулся.

– Натоптали, вишь, тропу – чисто тракт проезжий, – пожаловался он хорунжему, – небось местные по грибы‑ягоды шастают, но француза тут и близко не было.

Головко догнал едущего впереди Корсакова.

– Что на сердце у меня неспокойно, Алексей Василич. Может, поспешим?

– Успеем, – беспечно отозвался корнет, – князь торопиться не будет – кони устали, да и сам в летах немалых.

– Я не к тому. А ну, как француз на него наскочит?

– Ты сперва найди их, французов.

– Ваше благородие, – позвал Семен, – следы. Вроде, те же, что у моста. Точно, конные шли. Поначалу гурьбой, а потом цепочкой растянулись.

– Семен, вперед пойдешь. Возьми еще Митяя. Остальные с тылу. Ну, Алексей Василич, с Богом?

– Вперед!

Плавный ход коляски укачал князя Козловского и Сильвестр, в очередной раз оглянувшийся, чтобы спросить, не надо ли чего, промолчал, причмокнул, понукая лошадей и поудобней устроился на козлах. Еще какой‑нибудь час‑полтора и они будут в имении. Там, все же, спокойней, чем на лесной дороге. Ладно французы – европейская нация, а ну, как мужики озоровать начнут под шумок? Ограбят, а то и жизни лишат не за понюшку. Сам‑то он с малолетства при князе. Николай Михайлович самолично его в секретари себе готовил: наукам обучал, даже языку французскому, как в благородном обществе принято.

В тени деревьев было относительно прохладно, солнечный свет, пробиваясь сквозь листву, делал дорогу пятнистой. Впереди путь перебежала лиса, мелькнула рыжим мехом в орешнике и затерялась в чаще. По зиме надо бы охоту сладить, подумал Сильвестр. Эх, жалко князь постарел, а ведь раньше, бывало, и на волков облавы устраивали, по полсотни гостей наезжало, да все со своими сворами, доезжачими, загонщиками.

Сильвестр посмотрел в лес, откуда вынырнула рыжая плутовка и почувствовал, как сердце ухнуло в пятки и дыхание перехватило: поверх подлеска, смутно видимые на фоне темной чащи, на него смотрели всадники в темно‑зеленых мундирах. Лихие усы перечеркивали суровые лица над оранжевыми, с зеленой выпушкой, воротниками.

Перепуганному секретарю даже показалось, что он разглядел жестокие прищуренные глаза под низко надвинутыми кольбаками.

У секретаря мелькнула мысль, что надо бы равнодушно отвернуться, сделав вид, что ничего не заметил – не станут французы нападать на коляску с явно штатскими лицами, но руки помимо воли тряхнули вожжи, а из пересохшей глотки вырвался отчаянный крик.

– Н‑но, пшел! Пошли, родимые!

Привстав на козлах, он хлестнул что было мочи лошадей. Кони взялись вскачь, тревожно кося черными глазами на перепуганного возницу. Вся напускная чопорность и слетела с Сильвестра, как пух одуванчика от порыва ветра – теперь это был просто деревенский мужик, в панике пытающийся спасти свою жизнь.