Алёна (СИ)

Глава 28

И на этот раз Алёна подъехала к областному суду на такси. Ничего за год не изменилось. Здание суда стояло нерушимо, как та самая пирамида - "дыра смерти". Только вот зашедшая в это святилище правосудия Алёна была уже не той простодушной девочкой.

– Мне к Горн, - сообщила она не терпящим возражений тоном дежурному милиционеру. Трудно сказать, что именно подействовало - наглый тон или странный, обещающий большие неприятности прищур васильковых глаз наглой девицы, но дежурный подхватился и мало того, что пропустил - назвал и этаж и номер кабинета.

Судья в это время изволила обедать.

– Кого ещё? - с набитым ртом начала, было, служительница Фемиды, но осеклась. В дверь вошла девушка, ставшая для судьи постоянным кошмаром, совестью, воющей неприкаянной собакой по ночам.

" Мама умерла" - вспоминала она безнадёжные слова той девочки.

"Прошу изменить меру пресечения" - просила прокурорша. "Я отказываюсь от обвинения!" - закричала эта государственная обвинительница, когда она отклонила это ходатайство. Прокуроршу выперли потом с работы. Говорят, жива, и неплохо устроилась. А я… А я довела бы дело до обвинения, если бы не такой "подарок" отца этой девочки. Зато осталась при должности. И в фаворе у губернатора, требовавшего "оперативно и примерно покарать мерзавца". Но начала попивать. А для одинокой женщины это страшно. " Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок!". Так всхлипывал Булгаковский прокуратор Иудеи. И кто, уже из трусости предавший своих друзей, родных, свое дело, свою совесть и свою Родину, не подпишется под этими словами? Лия Горн подписалась бы. Потом дошли сведения о пропаже этой девочки. Предполагали самое страшное. Но время шло, всё как-то улеглось. А совесть - совесть она почти закормила и стала вообще толстой и неприятной клушей. Сознавая это, видя даже просто физическую неприязнь, Лия озлобилась. Это отразилось на работе, и в течение года Горн стала считаться самой принципиальной и самой "жёсткой" судьёй. И вот сейчас…

– Мстить пришла? Давай. Только быстро, пока я опять не струсила. А то…

– Не грозите. Тогда мы с мамой ещё боялись, а теперь…

– Смелая? Ну, давай. Я себя уже исказнила, давай теперь ты.

– Вы?!!! Исказнились? Судя по… Ладно. Я и не за этим. Скажите… Когда мама вышла после допроса, ей стало плохо. И больше всего её… Она повторяла: "Что не скажут - не верь". Что за вопрос такой?

– Это касалось… Ну… Отношений в семье. Ведь твой отец… Покойный…Твою маму… Тоже покойную… По пьяному делу…

– Да. Было. И что тут такого?

– Вопрос был: " За что?"

– Ну и?

– Ответила одна из потерпевших, не помню фамилию. Она сказала, что…, в общем, что твой отец… ну, тебе не отец. Что даже не похожа ты.

– А вы такое оскорбление…

– А что я могла? Она же потерпевшая. Тоже сына потеряла…

– Вот оно что… Вот что тебя так ударило, мама… - девушка встала со стула и пошла к выходу.

– Подожди, ты куда? А как… ты? А как… я?

– Каждому по грехам и мука, - занятая своими мыслями девушка вышла из кабинета, даже не заметив, как злорадно блеснул камушками - глазами её Куки.

Следователь прокуратуры, откинувшись в кресле, рассматривал девчонку, задающую наглые вопросы. Он был далеко не трус, по крайней мере, не считал себя таковым. Уже, с переводом в областной аппарат, с назначением следователем " по особо важным делам" начала прорезаться заносчивость, чувство превосходства перед простыми смертными.

– Да, я. И прекрасно его помню. Его же суд прекратил потом из - за самоубийства виновного.

– Из-за самоубийства невиновного.

– Ого! Вот что, милая девушка. Вы пришли туда, где такими словами не бросаются. Суд прекратил дело за смертью, понимаете, а не за недоказанностью, или тем более, за невиновностью.

– Вы мне скажите лучше, - отмахнулась девушка от юридических тонкостей, - вы сами верите, что мой отец…

– Отец! Ну конечно, отец! Как я сразу-то… Но послушай, ты же пропала? Ты же и сейчас в розыске! Ты только подожди секундочку - следователь потянулся к телефону.

– Никуда я не убегу от вас. Подождите со своим розыском! - резко приказала Алёна и тянущаяся к телефону рука вдруг онемела. Пока не прочувствовав взаимосвязи, собеседник девушки начал растирать правую руку левой, недоуменно глядя на эту обнаружившуюся пропажу.

– И где это ты была целый год?

– Вы, - девушка подалась через стол, - Вы верите, что это… совершил он.

– Конечно, - продолжая растирать руку, подтвердил "важняк". - Если бы я не был уверен, то… Господи, да что же это! Она же холодная! Он вскочил, было, куда-то бежать за помощью, но вдруг почувствовал, как онемела левая нога.

" Инсульт! - мелькнуло в сознании. Правая рука - левая нога".

– Девушка, звони в "Скорую"! Спасай! Инсульт! Эй, там, - закричал он, стуча в стенку здоровой рукой. Нет! Он на выезде. Да звони же и беги к шефу. Да кого-нибудь позови!

– Вы знали, что моего отца избивали в тюрьме? Он говорил Вам об этом? Отвечайте, и всё пройдёт. Если нет, ещё и ослепнете.

– Да что же это! У меня тут, а она! Господи. Господи!!! - это он взвыл в ответ на наступившую темноту.

– Это чтобы поверили. Говорите и всё пройдёт.

– Что? Что говорить-то? - перешёл вдруг на быстрый свистящий шепот следователь.

– Вы верили, что это мой отец совершил преступление?

– При чём здесь вера? Убеждён был! И сейчас… Да и некому было больше.

– Зачем - же отца тогда в камере надо было избивать?

– Это не я. Это - они. Для чистоты. И для оперативности! Знае…те, как на нас сверху давили! Такой резонанс, а мы по очевидному делу копаемся… Вон, даже в суде, Зойка отказалась от обвинения, так её уволили под чистую.

– Как это, отказалась? Когда я была…

– Ну, вот так и отказалась. И если бы не потерпевшие, отца твоего должны были бы и выпустить.

– Им Бог судья. А вот, кто бил… Кто?

– Нестеренко и Хлыстов. Они и сейчас там же, только уже капитаны.

– А начальник тюрьмы?

– Изолятора? Тот же. Подполковник Барский.

– Где мои братики?

– Это - уже не знаю. Это - забота суда была.

– Почему - суда?

– Ну, вы же остались сиротами, когда… когда дело в суде было. Поэтому в деле должно быть сообщение.

– Дадите посмотреть дело.

– Ты… Вы что? оно же в архиве суда.

– Всё равно где. Мне ненадолго. И потом… адрес Севера.

– Даже так? Ну что же. У меня записан. И телефон тоже. Хотя, сегодня он занят - одного их крутого юбилей стравляют. В гостинице Октябрь. Всё сняли. От крыши до подвала. Размах… А с делом… Знаешь, я позвоню, скажу, что ты у нас практикантка, чтобы дали почитать. Прямо там, в архиве, а? Только вот глаза, а? И руку…

Тьма расступилась и важняк увидел склонившуюся над ним девушку.

– Вот так. И уже ничего не болит, и уже всё в порядке.

Следователь попытался пошевелить рукой, затем ногой и глупо заулыбался, когда всё это ему удалось.

– С такими способностями Вам бы сюда. Или ещё куда - вражин раскалывать. Ну, шучу, шучу же - он поднял трубку, набрал номер. После короткого разговора недоумённо уставился на посетительницу.

– Вот ведь какая петрушка получается. Два месяца назад его истребовали наши эээ коллеги. Саша Свиридов. Он раньше у нас работал, поэтому могу порекомендовать. Но не больше. Ну, честное слово! Сейчас.

Судя по телефонному разговору, он действительно мог "не больше". Тем не менее, таинственный Свиридов дал согласие принять девушку. А, узнав, кто она, согласился принять немедленно. Назвал адрес, этаж, кабинет. Даже через какой подъезд входить.

– А вот это - телефон Барского. Прощайте, и… не держите на меня зла.

Когда же Алёна ушла, важняк нервным рывком схватился за телефонную трубку.

Здание "коллег" следователя находилось практически в центре города, по крайней мере, на одной из центральных улиц. В нём действительно было несколько подъездов. Девушка зашла в названный и сообщила дежурному свою фамилию. На требование документа пожала плечами: "Какие документы? Паспорта нет ещё, да и не предупреждали".