Пульт мертвеца

Рыбакова сдвинула брови.

— Ладно. Давайте попытаемся подойти к этому с другого конца. Если верить тому прошению, которое было подано вами и содержало просьбу о предоставлении вам осмотреть генератор Облака. Они обманули вас тогда, почему бы им, в таком случае, не обмануть вас еще раз?

— Да, вы правы, мы тоже думали над этим, — вынужден был согласиться Айзенштадт, и я почувствовал, что его профессионализму брошен вызов. — Если вернуться к этому и проверить все записи, то можно обнаружить следующее: гремучники пообещали проводить нас к истокам — именно это слово употребили они. «Истоки» — мой скромный словарный запас говорит о том, что они имели в виду нечто, откуда проистекает их мир, их жизнь, нечто, что явилось первопричиной его. В тот момент мне показалось, что речь шла о генераторе, но, как я понял позже, в действительности, они имели в виду то, для чего существует Облако.

— Другими словами, оно существует для защиты от нападений извне, — высокомерно бросила Рыбакова. — Как я и говорила.

Айзенштадт посмотрел на Фрейтага.

— И снова необязательно, губернатор. Возможно, что они поддерживают Облако для того, чтобы защитить нас.

Рыбакова уже раскрыла рот для того, чтобы возразить… но не стала. Она раздумывала.

— Да-а… — задумчиво протянула она. — Вряд ли это можно считать комплиментом — скорее наоборот, это низводит нас до уровня каких-то подопытных кроликов, или же, немногим лучше, редкой дичи, которую следует оберегать от браконьеров.

— Либо в качестве достаточно редкого и ценного объекта изучения, — предположил Айзенштадт. — Этим объясняется и то, почему они так долго скрывали свою разумность от нас.

— Возможно. Вряд ли это способно поднять нас на уровень более высокий, нежели подопытные кролики.

Она послала в пространство неодобрительный взгляд, относившийся, по-видимому, либо к гремучникам, либо к предполагаемым захватчикам.

— Разве не они заявили вам, что ничего не желают знать о нас на одном из ваших первых с ними контактов?

— Точнее, что они ничего больше не хотят знать о нас, — поправил ее Айзенштадт. — Если у них за плечами уже более, чем семидесятилетний опыт изучения нас, то вполне вероятно, что больше им уже и не требуется.

Рыбакова в очередной раз фыркнула.

— И опять одно утверждение, которое, несмотря ни на что, способно лишь ввести в заблуждение. Не нравится мне тот подход, который, как я вижу, готов сформироваться здесь.

Подобная фраза, если она прозвучала из уст профессионального политика, означала и резкое неприятие его точки зрения, и одновременно столь же резкую иронию, но, если судить по реакции Айзенштадта, стрелы пролетели мимо.

— По крайней мере, они заведомой ложью явно не злоупотребляют, — спокойно пожал плечами он. — Не забывайте, что они уже продемонстрировали нам пример гуманного отношения к человеческой жизни. Помните, когда тот охранник… Как же его зовут, Джилид, не подскажете?

— Миха Куцко, — напомнил я, и тут же меня пронзило острое осознание собственной вины — за все прошедшие недели я начисто позабыл и о нём, и об остальных, кто пребывал на борту «Вожака».

Айзенштадт кивнул.

— Да, Куцко. Так вот, когда этот Куцко провел свой маленький эксперимент с целью убедиться, насколько быстро гремучники способны усвоить информацию, ведь им тогда ничего не стоило прикончить его самого, вместо того, чтобы выводить из строя его игломет.

— Защищаете концепцию научного подхода к вам, понимаю, — съязвила Рыбакова. — Доктор, я понимаю, что вам удобнее не превращать их в наших закоренелых врагов. Впрочем, интеллект этих гремучников не стоит сейчас в качестве первого вопроса на повестке дня. — Она повернулась к Фрейтагу. — Что сейчас, действительно, важно, так это найти способ обезвредить агрессора. У вас есть какие-нибудь мысли, адмирал?

Фрейтаг смущенно развел руками.

— Я прогнал несколько предварительных вариантов развития событий, но ни один из них не показался мне многообещающим.

— А что вас смущает? Скорость, с которой они несутся сюда?

— Главным образом, это. Не следует забывать, что они сейчас делают до двенадцати процентов от скорости света — это тридцать шесть километров в секунду. Ни одно из наших вооружений неспособно не то, что уязвить их, а даже засечь их траекторию.

— А как насчет того, чтобы ударить им прямо в лоб? — полюбопытствовала Рыбакова. — Курс-то их нам все же известен?

— Минутку, — возразил я. — Не рановато ли строить планы нападения на них? По-моему, мы даже и не пытались вступить с ними в переговоры.

Все трое уставились на меня. Рыбакова — с раздражением, у Фрейтага на лице тоже было раздражение, но чуть виноватое, а вот Айзенштадт мне искренне сочувствовал.

— Проблема в том, Джилид, — сказал он, — что скорость их исключает всякую возможность вступить с ними в любой контакт. Потребовалось бы воспользоваться сконденсированной пульсацией и, чтобы выстрелить в них этот сгусток импульсов, мы должны были бы сделать это именно в момент прохождения их мимо нас и с очень близкого расстояния, практически мы должны были бы приблизиться чуть ли не вплотную к их кораблю. Кроме того, эти импульсы весьма чувствительны к разного рода воздействиям, вызванным изменением магнитного потока, которым они управляются.

— Но нет сомнения и в том, что они способны как-то компенсировать это, — не соглашался я. — Они смогли бы все же поймать их, пусть даже в самый последний момент.

— Не сомневаюсь, что смогли бы, — согласился Фрейтаг, как всегда под угрюмостью пряча смущение. — Но вглядываясь вперед, они, в основном, следят, не появилось ли перед ними очередное скопление комет или метеоров, но никак не пульсирующих радиоимпульсов. Кроме того… — казалось, он собирается сказать что-то важное. — Было бы неплохо каким-то образом намекнуть им, что мы их обнаружили. Это помогло бы нам избежать всякого рода неприятных сюрпризов с их стороны.

Я посмотрел на него, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

Взгляни на них, подстерегающих меня из засады, на насильников, набрасывающихся на меня, безвинного и безгрешного…

— Нельзя, — тихо произнес я. — Это будет ни больше ни меньше, чем массовое убийство.

— Это называется — уцелеть, — резко заявила Рыбакова.

— С каких пор это так называется? — требовательно спросил я. — Ведь мы же не стоим перед необходимостью отреагировать на что-то совершенно внезапное. По-моему, у нас еще достаточно времени — если не ошибаюсь, они и будут-то здесь не раньше, чем лет через десять.

— Позже, — буркнул Фрейтаг. — Мне кажется, можно рассчитывать даже лет на двенадцать, если принять во внимание, что им неизбежно придется на подлёте сюда включить торможение, и произойдет это на значительном удалении от нас.

— Что означает для всех, кто прямо или косвенно вовлечен в принятие решения по этому вопросу, возможность взвесить все за и против, — успокоил меня Айзенштадт. — Возьму на себя смелость предположить, губернатор, что эти «все» будем не только мы, а кто-то еще?

Рыбакова кивнула.

— Патри несомненно пожелает созвать комиссию для рассмотрения создавшегося положения и выработки соответствующих рекомендаций. — Она повернулась ко мне. — А ваша работа, Бенедар, будет заключаться в том, чтобы оказывать помощь в дальнейшем изучении гремучников. Но в том случае, если она еще понадобится доктору Айзенштадту.

— Понадобится, — подтвердил Айзенштадт, едва она успела закончить фразу. — И он, и мисс Пакуин показали себя людьми, действительно незаменимыми.

Рыбакова сделала над собой довольно значительное усилие, чтобы произвести впечатление человека откровенного, этого усилия ей, однако, явно не хватило.

— Прекрасно. Дайте мне знать, если кто-то из них окажется для вас лишним. Благодарю вас, доктор, и вас, адмирал. Поздравляю вас обоих с успехами, достигнутыми на этом поприще и не сомневаюсь, что руководство Патри сумеет придать этому поздравлению более конкретные формы. Всего вам хорошего! Доктор Айзенштадт, держите меня в курсе дела относительно того, как будет продвигаться ваша работа.