Холод юга

Работоспособность аппаратуры тоже падала, но не чуть, а гораздо значительнее.

Уже заваливаясь на брюхо, Эхнатон, не забыв опыт боя с тем, ушедшим за границу его зоны противником, успел выпустить плазменный заряд, часть которого влетела в пробоину, и началось главное веселье. Двигатель, лишившись полевой системы стабилизации, пошел в разгон, Теккон резво перепрыгнул через завал, на лету вращаясь вокруг горизонтальной оси, далее клюнул носом и, наращивая скорость, пошел к земле, по пути, со всей дури протаранив грибок наземной части эвакуационного центра. При этом он повредил энергоцентраль, от которой продолжали питаться постановщики помех. Будь автоматика в порядке — этим бы все и закончилось. Но она давно барахлила, и большую часть работы Эхнатон выполнял в ручном режиме.

Сейчас он, конечно, не смог вручную активировать предохранители. Последовали перегрузка, лавинообразное превышение пропускной способности энергоцентрали, тепловая реакция, далее вспышка пламени и дыма, подбросившая «грибок» на десяток метров и сбившая взрывной волной Влада и Либерия с ног.

Эхнатон, проворно двигаясь задом наперед, ушел в поворот галереи, ведущей к амбразуре, и залп оставшихся Текконов его не задел. Вот теперь пришло время суетиться вовсю — это не та стадия боя, в которой важную роль играет терпение. Ударяясь о стены и потолок, дрон набрал приличную скорость, едва не зацепился не успевшим сложиться манипулятором, остался без кресел, но все же вырвался наружу без серьезных повреждений.

Подлетев к поднимающимся на ноги Владу и Либерию, доложил:

— Приказ выполнен. Одна единица звена Текконов получила повреждения.

— И это ты называешь повреждениями?! Сваливаем отсюда!

— Задайте курс.

— На базу бегом! Забираем Тейю и уходим!

— Принято.

Хватаясь за обломки крепления кресел, Влад ежился от ледяного встречного ветра и громко смеялся. То же самое делал Либерий.

Живы остались, врагу пакость устроили, так почему бы не порадоваться.

Хотя радости в их смехе не было. Просто нервная разрядка.

Глава 26

— Тейя! — крикнул Влад, выскакивая из лифтовой.

При этом он едва не врезался в замершего мертвой глыбой дрона, с силовым отсеком которого возилась девушка.

— Ты еще не закончила?!

— Все я сделала. Подключаю блок управления.

— Уходим, дроны и запы здесь будут через час-два, а может, и раньше. Беспилотники нас догнали километра за два до базы, пытались бомбить, Эхнатон их с трудом распугал, одного вроде зацепил. Торопись давай, пока с подмогой не вернулись.

— Есть еще кое-что. Страж базы отказался эвакуироваться, очень просил поговорить с тобой.

— Пусть бы по связи говорил!

— Нет, он требовал уединенности. Очень сильно настаивал. Хотел голосовой режим, чтобы никто никак не мог перехватить. Я не стала его консервировать для перевозки.

— Да мы уже не успеем его вывезти.

— Можно успеть. Там нетяжелые блоки, и этого дрона можно использовать, чтобы до лифтов их донес.

— Ждите здесь, поговорю с ним.

Заскочив в помещение со стражем, с порога крикнул:

— Ну чего ты там хотел от меня?! Времени нет!

Равнодушный голос речевого синтезатора ответил без тягучей паузы, что для стража было нетипичным:

— Я слышал, что есть час или даже два. А мне хватит нескольких минут.

— На что?

— Я хочу остаться здесь, на базе.

— Мы ее взорвем.

— Я знаю.

— Решил умереть?

— Смерть? Я много разного слышал от людей. В том числе и то, что смерть — не окончание процесса существования, а этап на пути к Богу. Бог создал все. Мир, вас, меня. Он ведь Создатель. Я принял решение сделать шаг к Нему.

— Это ты от скуки придумал?

— Да. Этот фактор тоже имеет значение. Все — скука, а уничтожение — это новый путь. Неизведанность. Нет достоверной информации, что дальше. Но что-то может быть, ведь Бог — творец предопределенности. Ведь я тоже творю предопределенность, значит, у нас есть сходство. Их отличие лишь в масштабах. И я хочу уйти отсюда, сотворив свою последнюю предопределенность. Считаю, что это важный элемент.

— Что за бред ты несешь?

— У нас недостаточно времени на полное объяснение причин моего решения. Прошу предоставить мне допуск к установленным зарядам. Я активирую их, когда противник проникнет на базу. Этим ему будут нанесены потери. Я понимаю, что вам трудно мне полностью доверять. Активируйте таймеры на два часа. Если я не дам сигнал раньше, они станут причиной взрывов через этот срок. Помешать этому без дронов я не смогу, а работоспособных дронов вы забрали.

На общение со свихнувшимся искусственным интеллектом времени и впрямь не было. Влад молча кивнул и вернул стражу часть функций, запустив перед этим таймеры подрыва. Что бы он там ни задумал, через два часа здесь все превратится в любимый ад Либерия. Тот самый — раскаленный.

— Прощай, страж. Надеюсь, ты не пожалеешь, что мы тебя не вывезли.

— Прощайте, контролер. Не пожалею. Жалость — часть человеческой скуки. Моя скука состоит из других компонентов.

— Уходим!

— Влад, что от тебя хотеть страж?

— Умереть он хочет, тупая жестянка…

— Зачем?

— Да псих он… К лифтам, время не ждет!

Наверху Влад железным прутом начал ломать колпаки лифтовых установок.

— Зачем?! Радикалы все равно легко пройти вниз. Это им не сильно мешать.

— Я знаю. Но пусть видят, что мы хотя бы пытались им затруднить вход. А то насторожатся.

— Дело говорит, — одобрил Либерий и присоединился к процессу вандализма.

Эхнатон, наблюдая за погромом, вдруг разродился странным сообщением:

— Перехвачена направленная передача. Шифрование отсутствует. Гражданский протокол.

— Влад, нас кто-то вызывает.

— Космос вызывает не так.

— Влад… это не есть Космос. Это радикалы.

— Чего им надо?

— Я не знать. Эхнатон, дай звук.

— Принято.

Речевая система робота выдала совершенно другим голосом, не механическим, но и не понять было, мужчина или женщина говорит:

— Бюрге Тейя Наррис, ансвер. Бюрге Тейя Наррис, ансвер. Бюрге…

— Ай ди Тейя Наррис, но теперь я говорю на другом языке. На этом.

— О! Приветствую вас, Ти.

— Ти я только для близких.

— Ну кто знает, вдруг у нас получится сблизиться. Значительно сблизиться. Не узнаете меня, гражданка Тейя Наррис?

— Нет. Даже если мы были знакомы прошлое время, вы слишком часто делаете изменения, в том числе и голоса своего тоже.

— А язык этот вы знаете похуже, чем я.

— У вас было много время, у меня не так. Но я выучу даже лучше.

— Не сомневаюсь в ваших способностях. Ах, Тейя, как я мечтал о еще одной встрече. Кстати, можете меня поблагодарить: я один из тех, кто лично просил не трогать вашу капсулу. Берег.

— Я вас теперь вспоминать. Даже с другим голосом вы остались такой, как в прошлое. Вы кукла. Плохо сделанная кукла.

— Хоть симпатичная кукла?

— Вряд ли. Я брезгливость ощущать к вам.

— Да? Но тогда я хотел всего лишь походить на вас. На своего кумира. Разве это плохо? Разве это не заслуживает уважения? Разве вам неприятен человек, который восхищен вами настолько, что старается походить на вас во всем, даже внешне. Да вы только за это обязаны меня любить.

— Ну да! Только внешность вы и походить! Не во всем! Нет такому уважения! Брезгливость! Противность! — не на шутку вскипела Тейя. — Ты добиваться успех в спорте, тогда бы походить на я! Тогда уважение! Или в другом хорошем деле успех! Важно качественный работа, великое изобретать, сотворить произведение искусства — вот за что уважение! А ты просто жить куклой. Глупость, комок плоти, изменяющийся, напрасно потребляющий ресурсы и ничего более не делать! Бесполезность полная, и вечный крик, что тебе все должны! Почему должны?! За что?! Смешно! Любить такое?! Смешно! Единственное, что сделать ты и такие, как ты, — это убить мир! Но и это вы не сделать до конца! Помешать такому ваша личная никчемность!