К-9: Ученик. Учитель (СИ)

— Если больно, значит -- жив, – задумчиво выдал Хаук, глядя вверх и потирая ушибленное плечо. Голос все еще подводил, но уже подчинялся.

Будто в насмешку, «вход» над головой сомкнулся окончательно. Подземелье вернулось во мрак, система холодно предупредила об автоматической смене режима зрения через три… два…

Монохромные цвета сделали мир сюрреалистичным, совершенно чужим. Но все лучше, чем тошнотворная мешанина температур. Пустыня, конечно, вряд ли порадует многообразием, но Хауку с лихвой хватило веселья на Плато.

Интересно, с каких пор песок так умеет? Он должен был ссыпаться вниз, накрыв пленника с головой. А потом помочь, добавив пару-другую сантиметров над полом. Там, наверху, сплошные камни и скалы. Коготь «кошки» легко дотянулся бы до любой из них, чтобы поднять Хаука на поверхность.

Но, видимо, в Пустоши и песок своенравен.

Хаук раздраженно шаркнул ногой по земле, поднимая в воздух те невезучие песчинки, что рухнули сюда вместе с ним. До смешного мало, кстати. Хотелось бы знать, что за чертовщина тут происходит. Но для начала нужно другое.

Нужно спокойствие.

Одиночество и воспоминания о цветном хаосе на Плато Крошаксов накатывали мелкой дрожью и путали мысли. Бесили. Злили до скрипа на зубах.

– Дурь! – Хаук от души саданул по ближайшей стене и тут же прикусил язык. Замер. Насторожился, вслушиваясь в заметавшееся по туннелям эхо. Многоножки, конечно, глухие.

Но черт их знает.

– Джей, чтоб тебя! – уже тише продолжил Хаук, добавив пару непечатных. – Меня не натаскивали с пеленок, как ту мелкоту!

Ругань сквозь зубы привычно помогала взять себя в руки. Хаук терпеть не мог ныть, а вот обложить ситуацию отборным матом – это всегда пожалуйста. Удача не боится жестких слов. Или у Хаука просто извращенное везение.

Разговор с собой воскресил в памяти совершенно иной день. Вернее, ночь. Ту, в Пустоши, под куполом, медленно тонущем под телами имитирующих голоса тварей. Тогда Джей велел задавать вопросы, чтобы найти ответы. Чтобы понять, что происходит на самом деле.

– И что происходит на самом деле?

Хаук говорил едва слышно, скорее шевелил губами, чтобы сосредоточиться на иллюзии собственного голоса. Разбить лежащую на плечах тишину. А взгляд тем временем внимательно прыгал с камня на камень, с выступа – к очередной непроницаемо-черной расселине.

– Ты облажался и влип в обещанную задницу.

Пожалуй, сказанное стоило именно услышать, а не просто понять.

– И что делать?

– Поменьше глупостей.

Хаук вздохнул и спросил себя о песке. Согласился, что песок – это вряд ли песок. Скорее он просто провалился в один из многочисленных входов. Сеть подземных пещер каньона, если вспомнить лекции Джея, стала сетью не сама по себе. Ходы-тоннели создали истинные хозяева этого места. Второй из двух живущих здесь видов многоножек. Гиганты, успешно защищающие свою территорию уже не один год. И он, Хаук, здесь чужак. А значит, при встрече придется драться.

– При встрече ты будешь материться и драпать, – ехидно поправил внутренний всезнайка. Чтоб его.

Долго находиться в тоннелях – собирать еще больше неприятностей на уже потрепанную шкуру. Так что решение нашлось само собой. Хаук прекрасно помнил карту и примерное расположение всех входов-выходов из подземелья. Надо всего-то дойти до ближайшего, выбраться на поверхность, а уж там найдется способ вернуть вещи и вернуться на маршрут. Джей дал сутки, значит, времени еще навалом.

Хаук выполнит это задание.

С первого раза.

Плевать, что в итоге все равно ждет разнос. Это лучше, чем сдаться на полпути и терпеть потом целый рой ядовитых насмешек. Это в лучшем случае. Нет, учитель не поймет и не примет бегства. Будет разочарован – а этого Хаук не допустит уж точно.

Джей провожал жесткими словами, действительно оборвал связь и оставил в одиночестве. Но Хаук нутром чуял, что драгоценный учитель где-то рядом. Наблюдает. Наверняка злорадствует и смеется над глупостью. Потому что «Пустошь изменчива» – опытный центр знает это лучше любого другого.

Пол тоннеля ложился под ноги хрустящей мелкой галькой, едва покрывающей сглаженный временем камень. Иногда в ней угадывалось что-то еще, чьи-то останки, но Хаук предпочитал не обращать на них внимания. В монохромном мире что стена, что иссохшийся панцирь выглядели одинаково, различаясь лишь формой. Где-то в глубине души Хаук понимал: эта одинаковость вовсе не на руку. Пусть многоножки не охотятся в своих тоннелях, здесь их дом – место для сна и будущего потомства. Сеть тоннелей, разбитая на склады и кладки. Когда Хаук читал книги, ему казалось забавным, что многоножки охотятся на песчаных крабов, а те, в свою очередь, на многоножек. И оба закусывают вторым мелким, но многочисленным видом тварей.

Сейчас Хаук сам оказался «мелкой тварью», по ошибке попавшей в чужое логово. И думал уже не о том, что оба вида поддерживают равновесие, пожирая друг друга, а о том, что эти виды все же хищные. Хоть и не едят людей.

Вряд ли местные хозяева будут разбираться при встрече. Разве что потом, когда атака кислотой и клешнями превратит чужака в кровавое месиво: «жрать – не жрать?»

Хаук остановился, сделал глубокий дрожащий вдох. В голове упорно крутились самые неприятные знания из прочитанного. Воображение само по себе строило перед глазами наихудшие варианты. Придуманный страх усиливал страх настоящий, загонял в тиски монохромного мира. Тишина уже не просто давила на плечи – душила. Коридор как будто сужался с каждым судорожным вдохом. Сердце билось где-то в висках, и из-за его грохота обострившийся слух не слышал мира.

Паника брала верх. Хаук понимал это, но не знал, как справиться. Привычные злость и ругань давали сбой, звучали слишком неубедительно при дрожащем голосе и коленях.

В прошлый раз помогал Джей.

И словом, и действием, даже когда оказался далеко. Даже когда сам оказался в дерьме по самые уши. Сейчас Хаук вдруг отчетливо понял цену тому спокойствию. И силу духа, способную его удержать. Силу, присущую даже девчонке. Джейд. Джейд, которая взяла себя в руки и сражалась с ними на равных, несмотря на раны и самочувствие.

А еще был Микки, который кричал и трясся от ужаса, но как связной действовал четко, без всяких ошибок.

Выходит он, Хаук, хуже и бесполезнее даже того имперского?

Обида горечью полоснула по нервам, обожгла глаза, зато забрала с собой дрожь. Стиснув зубы, Хаук поднял руку к очкам и резким движением переключил режим, стараясь не медлить. Джей никогда не медлил. Хотя уж его-то скорость продиктована уверенностью, а не страхом испугаться еще больше.

Мир тут же взорвался красками температур, подкатил к горлу тошнотой. Хаук с трудом сглотнул, но сдержался. Постарался отсечь себя от воспоминаний о Плато. Если он хочет стать полноценным «внешним» наравне с Джеем, то иного пути все равно нет – только справиться, выиграть у себя самого.

Очередная волна паники угасла вместе с тошнотой. Страх остался, но теперь он не глушил мир вокруг, почти не сбивал дыхание, просто заставлял быть настороже и ловить каждый звук.

Джей говорил, что страх – это нормально. Если его контролировать. Обостряет чутье, обостряет рефлексы, спасает жизнь.

Что есть у Хаука, если забыть об ужастиках подземелья и о рисунках огромных тварей? Достаточно, чтобы сгореть от стыда за собственное беспомощное нытьё поначалу. Испугался, как неопытный малолетка. Растерялся, да. Это, черт бы побрал, не оправдание.

Многоножки не патрулируют тоннели.

Многоножки не охотятся в логове.

Многоножки вообще спят в дневное время суток. Исключение – кладки, где всегда есть охрана.

То есть здесь и сейчас Хаук в полной безопасности. Худшее, что с ним может случиться, – неправильный выбор дороги. Ну, обвал еще. Кладку-то видно издалека, и Хауку точно хватит ума не совать туда нос.

Шаг. Сотня, другая, третья. Глаза привыкли к пестроте, теперь она стала однообразной и скучной. Организм, наверное, просто смирился. Иногда тоннель разветвлялся, иногда расширялся в целый зал и дробился на множество проходов. В такие моменты Хаук останавливался и царапал на полу примерную карту. Ориентировать её на стрелку компаса Джей приучил еще в самом начале.