Ключ власти

Придушил бы точно. Ловцы меру знают, чтоб сдать добычу живьём для допроса.

Выручила Анчутка — в прыжок оказалась рядом и хлестнула языком по щупальцам ловца. Обрубки задёргались, брызгая липучим соком, а витки на шее, отсечённые от тела, продолжали сжиматься.

Хуже другое — едва появившись, ловец завизжал неживым, пронзительным звуком. Это верещание, казалось, могло проходить сквозь камень. Потерпев неудачу, ловец ощетинился стилетами шипов — в каждом порция отравы. Не поймать, так убить.

Отдирая от себя извивающиеся жгуты, Хайта кивком и голосом скомандовала пате:

— Смерть! Вещь — ломать, открыть!

Откуда взялся тут ловец с родной планеты, думать было некогда. Зато ясно — он охраняет здесь главную ценность. И он многоцелевой пате не противник.

Как меч со скоростью пули, язык Анчутки выстрелил в нишу, ломая шипы, пробил кожу ловца и поразил главный нервный узел. Умолкший ловец ещё дёргался, издыхая, а пата уже выхватила ларец из выемки в стене, облапила передними и вторыми, мощно хрястнула углом об пол, прислушалась пальцами — как он устроен? — и ударила второй раз, уже с расчётом, да так, что в плите пола появилась трещина. Крышка ларца отскочила, изнутри выпал матерчатый свёрток — Хайта поймала его на лету, развернула…

Есть! Оно!

Почти точно такой же кусок металла, как хранившийся у господаря Карамо, только вместо рыбы на нём вырезан человечий череп.

— Уходим! — На бегу растянув края брюшной сумки, Хайта запихала туда сокровище. Часть ключа власти исчезла в её теле почти без следа — только живот стал чуть выпуклей.

За оконной занавесью глухо раздались выстрелы — один, другой, третий. Мосех нахмурился, прислушиваясь. Потом, рывком поднявшись с ложа любви, как лев метнулся к окну, отдёрнул занавесь и выглянул сквозь решётку. Горели огни на стене, на фоне их пробегали фигуры стражников. Слышались невнятные выкрики. Лули заворчала, повернулась с боку на бок, сонно приподняла голову:

— Что?..

В дверь покоя нетерпеливо застучали, затем ворвался запыхавшийся офицер стражи и, преклонив колено, заговорил торопливо:

— Сиятельный муж храма, прошу вашей милости… беда!

— Говори. — Жрец мгновенно обвязал бёдра и стал облачаться.

— Взломана камера свитков, стражник убит. А тварь в стене мертва — её жгуты отсечены…

— Ларец святыни?

— Вскрыт и пуст. — Офицер склонился, чтобы не встретиться глазами со жрецом. — Пощады, сиятельный муж… Вор проник незамеченным, хотя мы неусыпно бдели…

Первым желанием Мосеха было — убить офицера, свернуть шею, размозжить его безмозглую голову об пол. Но этим дела не исправишь. Сдержав порыв, он спросил со злобой:

— Кто посмел?!

— Заметили двоих — молоденькую девушку, нагую и тёмную, словно кайдальская дикарка, а с ней зверюгу, как бы помесь свиньи с волкодавом… на восьми ногах, — добавил офицер, переведя дыхание. — Они скрылись.

— Всех караульных — бить по пяткам. Ты — лишён оплечья. Почему воры не схвачены?!

— Ушли со стены, как скатились по лестнице. Дальше свет не достаёт, куда целиться? — оправдывался офицер. — Я велел послать погоню…

Взгляд жреца невольно метнулся к стене, закрытой полосатой занавесью. Тот, за тайной дверью, наверняка слышал предсмертный зов ловца и проснулся…

…вот, он уже скребётся! Звук, донесшийся из-за занавеси, заставил офицера боязливо втянуть голову: «О, боги, неужели храмовник освободит это?.. Тварь-то нас не помилует!» — а Лули, взвизгнув, прикрылась покрывалом и шмыгнула прочь с ложа, как вспугнутая кошка.

«Нет, — унял себя Мосех, хотя душа его кипела гневом. — Бегом воры далеко не уйдут. Лазы кротов — не близко. Брата посылать не стану».

— Спустить гарцуков, — приказал он. — Дать им след — и спустить немедля!

Обратный путь — торный, все его повороты и ямы знакомы, а псы на приближение Анчутки разбегались. Для быстроты, и чтоб набраться сил, Хайта скакала верхом на пате.

Обидно было за оплошность — хоть себя кусай! Учил главный лазутчик: «Торопись, но не спеши, изучи всё тщательно, а лишь потом лезь».

Однако — сходила не зря! Ни один ловкач-разведчик такой сказочной добычи сто годин не брал!

«А я — смогла, смогла! Эхайя! Даджака зу! Теперь мне — воля! Я заслужила право на оружие, на золото!.. Но — ловец? Откуда там сторожевая пата? Не иначе, из-за гор, где стан… Раз в одном посольстве слуги в серьгах и раскраске, то и в другом такое может быть».

Она приласкала, поцеловала Анчутку в темя, зашептала ей в свиное ухо:

— Ты моя милая, моя чудесная, царское золотко…

Та всхрапнула на бегу, вскинула морду и лизнула «маму».

Позади, вдалеке, раздался гнусавый, протяжный вой рога. Сквозь шорохи ночного города слабо послышался топот множества ног, окрики, затем медный бой гонга. Всполошилась охрана, пустилась вдогон. И царских солдат в красных перевязях наверняка за собой увлекли… Как же! кража и убийство, это не простят.

«Нет, тут что-то странное, — мелькало на скаку в уме у Хайты. — Пат надо растить, воспитывать, а то вместо ловца выйдет хищный урод. При патах должен быть биомеханик, как у одиночной паты — своя „мама“. Кто ловцом-то заправлял? он же тупой. Фаранцы в юбках? у них и ружья никудышные, куда им!.. А чтобы стан отдал дикарям спеца — это лишь в сказках, которые бабки малявкам рассказывают…»

Мечты развевались в скачке как растрёпанные волосы — улучить минуту, выложить добычу господарю Карамо, он сумеет по заслугам наградить! Видный муж — собой хорош, умён, ласков, ему экипаж летуна подчиняется, он отрядом воинов командует, посвящён в древние тайны… даже не понять, мудрец или воитель.

«…или к своим отнести? О-о-о, нет, здесь старый стан — старые злы, не отблагодарят, как подобает. И… бросить юницу Лис? Я не смогу…»

Погоня отставала. Сколько их ни будь, у каждого лишь две ноги, а у Анчутки — восемь, и силища на пять матёрых кабанов. Как дверь вынесла! а как лари ломала! крошка, лапочка…

Причальная башня Селища росла, становилась всё выше, дирижабль выглядел гладким железным облаком с огнями-звёздами. Вот-вот — и стена, через которую надо махнуть.

И тут Хайту встретил тонкий свист, ушам мирянина не слышный.

Она в тревоге осадила пату. Сама Анчутка ощетинилась, с угрозой поворачивая рыло.

Две тени, мрачные как уголь, возникли впереди, и молодой мужской голос с усмешкой спросил на языке шахт:

— Как прогулялась, резвушка? Не устала? А вот мы тебя заждались. Идём с нами, господарь-лазутчик жаждет знать, с какого стана ты гостья. И почему мирянам служишь…

— А вы, бойцы, — напрягшись, дерзко спросила Хайта, — из чьих нор?

— Ты наглая. Кто первый должен называться?

— Предала — и обычай забыла, — прибавил второй. — Так у нас напомнят. Оставь пату и топай сюда, а руки держи на затылке. Бежать не вздумай — ты и пата на прицеле.

— Ня, — тихо уркнула Анчутка. — За меня. Закрою.

Её нервные узлы рассчитывали бросок. Прицел — это пули. Можно выдержать. Скок, скок, скок — подойти на длину языка, рассечь обоих. Они опасные.

Хайта изготовилась скользнуть со спины паты назад и распластаться по земле, но вдруг Анчутка повернула уши и взволнованно пискнула:

— Мама, сверху!

В следующий миг и Хайта уловила сзади — в воздухе! — шуршание и мягкий стрёкот.

Большие крылья, твёрдые и быстрые словно клинки.

«Птицы?»

Вмиг со дна памяти явился голос Лисси, читавшей ей на ночь Святое Писание, чтобы приучить к своей вере: «Летела Птица-Гроза, любимая у Бога, и тьма вокруг неё, блеск ярых молний, вихрь сокрушительный, гром повергающий. Клюв её как меч, заострены перья, когти готовы вонзиться».

— Смотри! — указывая, поднял руку чёрный боец.

— О, пресвятые звёзды… Бей!

Захлопали выстрелы, от летучих теней раздалось щёлканье, скрежет — а шелест крыльев уже рядом! Над головой Хайты пронеслось вытянутое тело, ветерок подул на голову частыми взмахами — качнувшись на лету от попадания, тень ринулась к бойцу и будто села ему на плечи. Короткий вопль, биение рук, бойца подняло над землёй, его ноги задёргались — и безголовое тело рухнуло вниз.