Искалеченный мир

— Всем всё ясно? — Лихо невесело усмехнулась. — Сдаётся мне, что после деактивации привычного нам всем явления не будет никакого всеобщего слияния душ в едином порыве. Восторженно осознавших, что их задницы спасли от неминуемого трындеца… И никто не рванёт семимильными шагами к светлому будущему, стараясь бежать впереди паровоза. А будет долгая и изнурительная пахота, направленная на то, чтобы жить стало хоть немного полегче.

Она помолчала, всё так же невесело усмехаясь каким-то своим размышлениям. Потом продолжила вслух, не смотря ни на кого, не ища ни поддержки, ни осуждения:

— Про то, чтобы сдвигать горы и поворачивать реки вспять, — я молчу… Не доживём мы до этого. Книжник, вне всякого сомнения, много правильных фолиантов проштудировал, но и я тоже кое в чём просветилась. Так и будет, точно вам говорю. А значит, мальчики, всё самое трудное у нас впереди. И как бы парадоксально это ни звучало — сейчас мы отдыхаем в последний раз. Хотя — такого отдыха не пожелала бы даже самой распоследней сучьей душонке…

Глава пятнадцатая

…Новосибирск остался позади. «Горыныч» полз еле-еле, и сидящая за рулём Лихо откровенно заскучала. Тысячу с лишком километров, миновав Петропавловск и Омск, они проехали вполне приемлемо. Дорога оставила после себя если не самые наилучшие воспоминания, то, по крайней мере, минимум негативных эмоций. А вот теперь весь этот зыбковатый позитивный настрой потихоньку улетучивался.

Неизвестно, как оно там будет дальше, но первый десяток километров трассы Новосибирск — Кемерово был предельно убогим. Напоминающим даже не дорогу, а жалкое подобие колеи, в которой даже внедорожник бултыхался уныло и раздражительно. Успокаивало только одно: если бы на месте «Горыныча» была какая-нибудь другая, гражданская драндулетина, то скорость передвижения снизилась бы по меньшей мере вдвое.

— Четвёртый день сегодня уже. — Алмаз похлопал глазами и начал загибать пальцы, ведя подсчёт. — Точно — четвёртый.

— Так и радуйся, — меланхолично заметила Лихо. — Когда ещё такое будет?

— Да, — вклинился в разговор Книжник. — Четвёртый день без приключений.

— Ещё один страдалец, — вздохнула блондинка. — Ещё есть кто-нибудь?

— Да не в этом дело, — досадливо отмахнулся Алмаз. — Мы ведь уже привыкли, что всегда что-то вдребезги наворачивается, бах-бух-бряк какой-нибудь происходит. Лихо кого-нибудь в раскрут берет, Шатун морды плющит. А вдруг — тишина… На целые четверо суток. Стрёмно.

— А ты думаешь, что меня это никоим образом не колышет? — Блондинка саркастически посмотрела на стеклореза. — Вот так вот сижу, лелея в душе ростки пофигизма… Сама всё заметила и точно такого же мнения, как и ты. И что теперь? Предложения есть?

— Да я так, чтобы совсем не расслабляться, — пробубнил Алмаз. — А то ведь привыкнем ещё к таким шикарным условиям. Надо же — четыре дня. Даже в тех Суровцах такого никогда не было. Раз в день хоть какая-нибудь развлекуха, да приползала… А тут — вообще как вымерло всё. Может, действительно? Ведь никто же не говорил, что перед финалом такого быть не должно. Если уж целые города курочит, то почему бы не случиться вот такой закавыке? Я голосую «за»! Кто «против»?

— Да никто не против, — сказал Книжник. — Поживём — увидим.

Он пребывал в довольно благодушном настроении, дважды посидев за рулём «Горыныча» и в совокупности проведя за ним примерно одну шестую из пройденного за последние четыре дня расстояния.

— Устами будущего министра образования — глаголет истина. — Лихо усмехнулась уголком рта. — И если меня не подводит память, то где-то здесь должна начинаться территория, имеющая многозначительное название «Зайти — не выйти». Так ведь, Книжник?

— Ага. Начинается.

— А если так, то, скорее всего, скучать не придётся. Посмотрим…

Время тащилось медленнее медленного, внедорожник катил, переваливаясь с боку на бок, как самый натуральный дракон, покидающий конкурс красоты. И клянущий себя за неумеренность, по причине которой летательные способности оказались временно утраченными.

Проехали Кошево, и через некоторое время заброшенная лента Транссиба, идущая параллельно дороге, убежала вправо, пропав из вида.

— Книжник, расскажи анекдот, что ли, — без особой настойчивости попросила Лихо. — А то засну сейчас, без вариантов. А женщина, засыпающая за рулём, — это пострашнее глупостей Алмаза, которые он имеет обыкновение озвучивать, пытаясь заставить меня трепетать перед его интеллектом…

Алмаз пробурчал что-то невнятное, засыпая на соседнем сиденье. Книжник задумался, выбирая анекдот посмешнее. Потом нерешительно кашлянул и предложил:

— А хочешь… я тебе стихи почитаю? Нормальные стихи.

— Сам музу насиловал? — заинтересовалась блондинка. — Или списал у кого-нибудь в небезуспешной попытке выдать за свои вирши? Колись, очкастый.

— Ну списал…

— Ай, правду сказал! — Лихо звонко щёлкнула пальцами. — Ладно, давай, охмуряй слабую женщину… Шедеврами мировой поэзии, посвящёнными ей одной — неповторимой и божественной…

Книжник кашлянул и начал читать:

— Считай, что я растаяла, окончательно и бесповоротно. — На долю секунды лицо Лихо стало каким-то беззащитно-трогательным, мечтательным. — Но вместе с этим прошу учесть, что предыдущее высказывание не подразумевает выдачи никаких авансов с любовно-лирической составляющей.

— Аист летит, — вдруг сказал Книжник, пропустив мимо ушей последние слова блондинки. — Аист, настоящий… Они до Сдвига, насколько я знаю, в Тихолесье водились, но я их там ни разу не встречал. А чтобы здесь, на Западно-Сибирской равнине…

Большая птица, изредка взмахивая чёрно-белыми крыльями, величественно парила метрах в ста над землёй, отлично видимая на фоне ослепительно-бирюзового, с примесью легчайшей оранжевости, безоблачного неба.

— Картинка из прошлого. — Книжник завороженно смотрел вверх. — Как в Новгороде…

— Кто-то уже забыл, чем закончилась идиллическая размазня в Нижнем? — Шатун тоже смотрел в окно. — А то сейчас как начнёт понужать, да от души. Будет тебе романтика.

— Слышь, ты — вещий ворон, — Лихо покосилась через плечо. — Дай человеку душой расслабиться.