Искалеченный мир

Вадим Громов

ИСКАЛЕЧЕННЫЙ МИР

Глава первая

Облака были самого обычного колера: желтовато-серого. Нормальные такие облака, от созерцания которых на душе сразу же и безоговорочно воцарялась законченная безоблачность, без малейшего намёка на пертурбации и прочие жизненные безобразия. Такой вот каламбур образовался, бывает… Желтовато-серые — конечно, самое то; и, если кто начнёт ныть, что бывает лучше, — дайте ему прикладом по темечку, чтобы мозги на место встали. Ну не бывает — и всё тут! До Сдвига, рассказывают, сплошь и рядом белые облака по небосклону шастали, при грозе — серые, чёрные, но никак не всех цветов и оттенков, с палитры шизанутого на весь кумпол рисовальщика.

Вот если вдруг малиновые потянутся или (тьфу-тьфу!) золотистые… тогда — да! Тогда финиш и полный загиб организма по всем статьям и категориям. Если, конечно, предварительно не принять меры безопасности. А желтовато-серые, да ещё и в июле — полная расслабуха и шалтай-болтай.

Алмаз лениво поелозил плечами, устраиваясь поудобнее, и бросил скучающий взгляд на остальных, пребывающих в точно таком же плотном безделье. Шатун привычно делал вид, что беззастенчиво дрыхнет, скрестив руки на мощной груди, даже в таком состоянии продолжая оставаться тем, кем он всегда и был. Гибридом связки «Ф-3» — родичем легендарной «лимонки» и стеклянной цистерны с горючкой, к которой, собственно, это дело и было присобачено. При первой же необходимости — рванёт, полыхнёт и переполошит так, что малиновые облака, по сравнению с окаянством Шатуна, покажутся безобидной развлекухой.

«Хамелеоны», висящие у кого на шнурках, у кого на цепочках, твёрдые образования каплеобразной формы, размером со сливу, появившиеся после Сдвига и по какому-то капризу того же Сдвига наделённые способностью чуять любые мутировавшие организмы Материка, были унылого цвета мышиной депрессии. Тускло-серого. Что дополнительно радовало. Вот, когда нальётся радужным свечением, тогда — аврал, ищи во все глаза, откуда очередная членовредительская неприятность прёт-вылезает.

Книжник, периодически поправляя сползающие с переносицы очочки, втрескался в пухлый том, на некогда глянцевой обложке которого теперь лишь смутно угадывалась суровая разборка суровых гомо сапиенсов с не менее суровой монстрятиной. Монстрятина пёрла напропалую, брызгая мутными слюнями, раздрызгавшись щупальцами — на пол-обложки, и три автоматных дула, отоваривающие помесь кракена с газонокосилкой щедрыми порциями свинцовых драже, не производили на вражину никакого впечатления.

Алмаз саркастически хмыкнул, поправив лежащую на груди неизвестно какую уже по счёту модификацию «калаша» с хорошей оптикой и ещё некоторыми полезными приспособами. Делающую выживание обладателя столь нужной вещи в окружающей действительности более уверенным и простым.

Книжника в их слаженный коллектив пристроил-впихнул родственник, чтобы в хилого книгочея — перефразируя известное изречение — «хоть по капле, вдавливали настоящего мужчину». Настоящий мужчина вдавливался в Книжника изумительно неохотно и вовсе уж — мизерными порциями. Коллектив поначалу попытался воспротивиться такому нововведению, но со временем привык, притерпелся и даже начал находить положительные моменты в присутствии худосочного, как выражалась Лихо — «милиталирически» настроенного, соратника.

Книжник перелистнул страницу, взволнованно потирая лоб. Судя по его реакции, у суровых гомо сапиенсов закончились патроны, и они пошли в рукопашную, отбиваясь всеми частями тела, включая пупок, копчик и третий глаз. В дозор этого книгочея брали довеском, чтобы не слишком расслаблялся и окончательно не пропал в пучине увлекательного чтива, зачастую не имеющего с реальностью ничего общего. Разве что чтиво не всегда было легковесным и развлекательным, скорее даже сегодняшний эпизод — исключение из правил. Обычно очкарик штудировал что-нибудь вроде «Большой Советской Энциклопедии», сохранившейся в здании библиотеки посёлка Суровцы. Читать он научился лет с пяти, и ещё через несколько месяцев кличка Книжник приклеилась к нему навсегда. Вторым увлечением Книжника, впрочем не идущим ни в какое сравнение со страстью к чтению, был просмотр досдвиговой кинопродукции, но на этот раз — исключительно развлекательной направленности. Боевички из разряда «всех убью — один останусь», вроде «Крепкого орешка», «Коммандо» и прочих экшен-изысков с сигалами и вандаммами. Герой-одиночка, живописно ломающий конечности, гектарами накладывающий поверженных душегубов и в конце — обязательно детерминирующий главгада зело впечатляющим образом.

— Слушай… — вдруг томно протянула Лихо, эротично наматывая на палец платиновый локон и призывно глядя на очкарика. — Книжник… Ты правда меня любишь? Без памяти, а?

— А? Что? — Книжник вынырнул в действительность, непонятливо уставившись на Лихо, в глазах у которой во всю прыть наяривал «камаринского» батальон бесенят самого шпанского облика. — Кого люблю?

— Меня, — невинно хлопая глазками, повторила красотка. — Любишь — нет? А то уже не знаю, надеяться мне или оставить всё как есть, поискав кого-нибудь подоступнее…

Шатун приоткрыл один глаз, надеясь на продолжение диалога. Алмаз потёр подбородок, ожидая того же самого. Хохмочка была уже приевшаяся, но иногда выдавала самые неожиданные результаты, примерно в пропорции пятнадцать к одному: Алмаз как-то, от нечего делать, вел скрупулёзный подсчёт на протяжении полугода и вывел данную закономерность. Но сегодня был не их день.

— Да ну тебя, — разочарованно отмахнулся Книжник, снова погружаясь в атмосферу кипучей схватки.

Лихо уселась со скрещёнными ногами, ещё пару раз стрельнув глазками в давно и прочно избранную жертву, но безрезультатно. Очкарик нетерпеливо добирал то, чего ему не хватало в жизни, то, к чему его почти не подпускали: приключения, стычки, адреналин. Адреналина — без натяжек — хватало, достаточно отойти всего-то на пару километров от места их дозора. Но Книжник и окружающая реальность в самых жутких её проявлениях — две категорически несовместимые вещи. Как Шатун и романтика. Как Алмаз и нечищеное оружие. Как Лихо и серьёзность.

— Тьфу на вас! — спустя некоторое время сообщила Лихо, прекратив будничное обволакивание Книжника своими чарами. — Никакого внимания даме… повеситься можно от апатии к прекрасной женщине со стороны сильной половины человечества.

— Иди, повесься, — меланхолично посоветовал Шатун, закрывая глаз. Неукоснительное соблюдение привычного ритуала шло по накатанной. Через полминуты Алмаз скосил глаза вбок, где раздавалось сосредоточенное пыхтение Лихо, отжимающейся на одной руке. Все как всегда… Седьмой год в одной компании, не считая Книжника, который попал сюда года два с половиной назад. Граница поселка, дозор, заезженные шуточки, никаких тебе развлеч…

— Стиляга пляшет, — напряжённо обронил в пространство Книжник, мгновенно потеряв интерес к чтению. Жизнь подкинула эпизод поинтересней, чем стороннее участие в фэнтезийной мясорубке.

Шатун открыл глаза, цепко окидывая взглядом окрестности. Алмаз приник к оптике, рассматривая неожиданного разрушителя рутины. Лихо продолжала отжиматься, прекрасно понимая, что здесь вполне обойдутся без неё.

Развлечение было даже не столько неожиданное, сколько дохленькое.

Причём в буквальном смысле слова. «Стилягой» объект прозвал Книжник, насмотревшийся своих киношек и уловивший некое сходство между танцами в одном из них и вихлявой походкой идущего к дозору мертвяка. Как бы сказал всё тот же любящий поэтические метафоры Книжник: «Не сильно побитый жизнью жмурик».

— Первый, это шестой. У нас «пешеход», — неторопливо сообщил в рацию Алмаз. — Как слышите?

— Слышу, шестой, — хрипнул динамик. — Проблемы или сами поладите?

— Какие проблемы, первый? — с ноткой уязвлённости откликнулся Алмаз, иронично переглянувшись с Шатуном. — Первый раз, что ли, говно пинком учить? Всё будет быстро и ласково… Отбой.