Родительский день

ать наперед. Возможно, ничего сочинять и не придется, может, с домом и впрямь не всё чисто, и они уедут из Загривья, отказавшись от покупки, Марина навсегда, а он… Он должен все-таки написать книгу про дивизию-призрак, и будет иногда выезжать сюда, на гриву, как когда-то на Карельский, — с палаткой и металлоискателем…

А в палатку будет приходить Клава. И всё ты затеваешь лишь для этого, — вклинился во внутренний монолог насмешливый голос здравого смысла.

Ну… да… Да! Ну и что?!

Он осторожно присел на бревна рядом с небритой личностью.

— В десять отопрут, сучары… — медленно и уныло сказала личность словно бы и не Кириллу, словно бы адресуя свою тоску в мировое пространство, всей желающей посочувствовать галактике. — В десять… Сталбыть, цельных восемь часов во рту ни капли… Сдохну.

Ни капли?? Хм…

Ну, значит, судя по амбре, доносящемуся от этого индивида, некогда он работал сцепщиком на узловой станции, и обнаружил бесхозную цистерну спирта, утерянную вследствии извечного российского разгильдяйства, и возликовал, и залез на нее с ведром, и провалился в люк, но не утонул, а упрямо плавал и пил, пил и плавал, пока цистерна не показала дно, а вода, из которой, как известно, на семьдесят процентов состоит любой человек, — не заменилась в данном отдельно взятом человеке целиком и полностью на этиловый спирт. Так он с тех пор и живет. Тем он с тех пор и пахнет.

У ног личности прикорнула маленькая кудлатая собачонка — и, казалось, тоже мучалась жесточайшим похмельем.

На вопрос о прочих родственниках Викентия — кроме живущего в Сланцах Николая — личность отрегировала так:

— Гы-ы… Глупый ты… Глу-пый. Молодой потому как… Тут чужих нас-лед-ни-ков не бывает. И не будет. Пон<Я>л, нет? Вот и говорю — глупый… Свои тут все. Сво-и. Пон<Я>л? И Никола сланцевский свой, хоть и живет на отшибе. Пон<Я>л?

Кирилл смотрел на него с изумлением. Дух, как из винной бочки — но ни язык, ни мысли не заплетаются… И во взгляде ни следа пьяненькой мутности.

— И чужих тут не будет, пон<Я>л? Не бу-дет. И тебя, гы-ы, не будет… Разве тока своим станешь… Ты вот… — тут алкаш (алкаш ли?) прервался, наклонился к собачонке, отцепил запутавшийся в шерсти репей; жучка отреагировала индифферентно.

Продолжил:

— Ты вот Клавке Старицыной мозг<И> замутил, так? Ну и бери ее, и живи, чего по кустам грешить? Своим будешь, пон<Я>л?.. А кикиморы твоей не боись расфуфыреной, мы своих в обиду не даем…

Как?!

Откуда?!

Нет, можно, наверное, было увидеть, как Клава поспешает за ним на гриву, но…

— Гы-ы… — личность откровенно потешалась над его изумлением. А потом вдруг метнула колючий шарик — прямо в собеседника. Уверенным трезвым движением. Кирилл невольно опустил взгляд — и увидел на джинсах, между молнией и прицепившемся репьем, липкое пятно… Черт…

— Гы-ы-ы-ы… — лжеалкаш ржал уже в полный голос, глядя, как Кирилл лихорадочно счищает носовым платком предательскую улику. Не репей, понятное дело.

Ничего он не пил, окончательно уверился Кирилл. То-то алкогольный