Продавцы грёз. Том первый (СИ)

Взрослые в доме отсутствовали, иначе я бы их почувствовал. Все здешние взрослые уже давно гниют в земле.

Я стоял на тропинке, ожидая, когда появятся жильцы, но этого не происходило. Вместо них из–за дома вышла некрасивая девушка с кривыми зубами. Здесь она тоже была чужой. Или, скорее, гостьей, нечастой, но хорошо знакомой.

– Привет, – сказала она, таинственно улыбаясь.

– Привет, – кивнул я. Мне казалось, будто я уже где-то видел её, но не мог припомнить – где.

– Тебе здесь нравится? – спросила незнакомка.

– Нет.

– Почему?

– Здесь... – я замолчал, оглядывая домик. – Я чувствую боль в этом месте, – сформулировал я, наконец, свои чувства. – Мне кажется, что здесь живут дети, но я не понимаю, как у них это получается.

– Дети не виноваты, что взрослые разрушили этот домик, – повторила мою мысль дурнушка. – Возможно, им даже удастся починить его.

– Я на это надеюсь.

– Конечно, надеешься. Ты бы хотел помочь им?

– Да, – кивнул я. – Почему бы и нет? Я же хотел, чтобы всё изменилось.

– Так ты доволен тем, что произошло?

– Нет. Я даже не знаю, куда я попал, и что я должен делать. И всё же здесь я чувствую себя более живым, чем там. У меня словно появилась цель, цель, которой не было никогда. Думаю, я справлюсь. Но я не понимаю... – я замолчал. Я не понимал ничего. Ни кто я, ни где я, ни что же всё–таки изменилось. Слова, сказанные секундой назад, казались полным бредом, будто кто-то вложил их в мои уста. Либо говорил за меня. – Я не понимаю... – повторил я. У меня закружилась голова. Я тяжело упал на колени, разбив их в кровь.

– Ты лишь ребёнок, как и те, кто живёт здесь, – произнесла незнакомка, приближаясь ко мне. Она действительно возвышалась надо мной, как скала. – Глупый ребёнок, который не знает, чего хочет. Но уже поздно. Ты уже живёшь в этом разрушенном домике. И тебе придётся его полюбить.

Я поднялся с колен, но девушка пропала. И тогда, стерев кровь с колен сорванной с края тропинки травой, я пошёл к домику.

Глава четвёртая

– Ты что-нибудь в этом понимаешь? – спросил Крог, вытирая запачканной в мазуте рукой бороду.

– Ни шиша, – признался я. – Орайя просила сходить и спросить, не надо ли тебе чего-нибудь.

– Не надо ли чего-нибудь? – переспросил бородач. – Конечно, надо. Дизель надо поменять. Бодрюша как можно больше, чтобы залатать дыры в газовых мешках. Металл-то для каркаса найдётся... А если ты лез на эту верхотуру, чтобы спросить, не хочу ли я есть или пить, то ты сделал это зря. Я ничего не хочу. Вот если бы ты приволок выпивки... – Механик тяжело вздохнул. – Но у этой засранки мелкой хрен чего допросишься. Капитан сказала, что в её отсутствие пить нельзя, значит, пить нельзя.

Я кивнул. Сам бы не прочь выпить, но уж мне-то Орайя, мой личный врач и гипнотизёр, точно этого не разрешит. Вообще, за последние шесть дней я в третий раз встал на ноги и, сильно хромая, впервые покинул свою комнату.

Во время каждого пробуждения Орайя быстро выясняла у меня, как идёт процесс изучения языка, и снова погружала в сон. На мои вопросы девушка практически не отвечала, единственное, о чём я от неё узнал, так это о том, что мне несказанно повезло: их дирижабль пришвартовался здесь за полчаса до моего появления. Ну, и ещё, что команда этого цеппелина состоит из семи человек, пятеро из которых уехали на машине за недостающими деталями, необходимыми для починки.

– А когда приедут остальные? – спросил я у Крога.

– Ну, – механик снова начал теребить свою бороду, – уехали они дней двенадцать назад, так что скоро должны вернуться.

– Подожди, – медленно сказал я. – Двенадцать дней назад?

– Ну да. До города, в котором мы были последний раз, около тысячи километров, так что должны скоро приехать.

– Но... Разве я спал двенадцать дней? Я же помню, что, когда ты меня принёс, в бункере было много людей.

– Конечно, двенадцать. А ты сколько думал? А, – бородач рассмеялся. – Орайя тебе не сказала? Да уж, она девка молчаливая, впрочем, нет ничего хуже, чем болтливый охотник за головами. (Эта фраза была моим вторым шоком за этот день). Первые шесть дней ты спал, не просыпаясь. Не думал же ты, что она начала пичкать тебя нашим языком сразу? Поверь, Алексей, это бы тебя убило. Я-то в этом ни хрена не понимаю, но девчонка говорит, будто мозг потребляет массу энергии. Видел бы ты, сколько она съедала после того, как приходила от тебя. И, ты, наверное, не заметил, но она очень сильно похудела. Так вот, если бы она начала тебя обучать сразу, как ты приполз, ты бы умер от истощения. Ты и так едва жив был.

– Ясно. А... – я замялся. – А что будет со мной дальше?

– С тобой? Ну, отработаешь долг, задолжал ты, кстати, не хило, тысячи три-четыре кредитов, а потом можешь быть свободен. Если, конечно, не захочешь остаться, у нас в последней стычке как раз... кхм...

– Значит, если я захочу, то смогу остаться? – уточнил я.

– Конечно. Даже заработаешь кое-что. Если выживешь, конечно.

– А чем вы занимаетесь?

– Мы? – Крог усмехнулся. – А ты ещё не понял? Мы – свободные путешественники, мастера на все руки. Почта, контрабанда, пассажироперевозки, наёмные убийства. Мы занимаемся всем, лишь бы платили. Я – механик и рулевой, второй механик – Эмена, моя дочь, она же и повар. Орайя, Корос и Дерек – убийцы. Авер – хрен пойми кто, делает всего понемногу, врачует в том числе. Ну и Капитан, она же главная рулевая. Был ещё у нас Кайг, снайпер, но стычка, стоившая этому малышу дизеля и половины пузырей с газом, оказалась для Кайга последней. Пулемётную установку на цеппелине видел?

– Нет, – покачал я головой.

– А она была. Но ничего, у нас ещё бронебойная винтовка есть, а после выполнения заказа хватит на новый пулемёт, получше старого. Может, даже на пушку. Если не сможешь стать снайпером, найдётся другая работа... Мы всем рады, лишь бы прок был.

– А я-то как рад, – пробормотал я.

Радовался я или грустил? Чёрт его знает. Одно я знал точно – моя жизнь действительно кардинально поменялась.

***

Пожалуй, стоит описать цеппелин, которому на неопределённое время предстояло стать моим домом.

Дирижабль имел сигарообразную форму, в длину он достигал метров ста пятидесяти, а диаметр составлял примерно четвёртую части длины. Корпус летательного аппарата был сделан из дюралюминия. Чёрт его знает, как даже такая махина держала дюралевый корпус. Возможно, дело в большем, чем на Земле, атмосферном давлении.

Помещения располагались внутри корпуса, из–под аэростата выглядывала только рубка управления, да под оперением торчали два винта. Корпус цеппелина был выкрашен в серый цвет. Наверное, из–за цвета я поначалу и не заметил эту махину – когда Крог нашёл меня, уже смеркалось, и увидеть сероватый на корпус на фоне темнеющего неба было не так просто. Да и в тот день дирижабль, благодаря весу машины, висел над землей куда ниже, чем сейчас.

О воздушном бое, в котором погиб снайпер, а корпус цеппелина был так сильно повреждён, механик рассказывал скупо и без особых подробностей. Часто и вовсе пожимал плечами, предпочитая не отвечать на глупые по его мнению вопросы. Эта стычка являлась настолько обыденным делом, что уже через две недели о ней мало что удавалось вспомнить.

Раздражение механика проявлялось лишь при упоминании повреждений, которые оказались слишком серьёзными для обычной стычки: правую сторону корпуса буквально изорвало в клочья пулями, из–за чего пять из двенадцати мешков с гелием пришли в негодность, а от пулемётной установки и, следовательно, пулемёта вместе с уймой патронов остались лишь воспоминания. От пулемётчика, понятное дело, тоже, но его механик особо не жалел – парень не прожил на борту и недели. Материалы для Крога были куда ценней малознакомого человека.