Продавцы грёз. Том первый (СИ)

Ржавчина хлопьями прилипла к голому торсу, попытавшись стряхнуть её, только размазал. Плевать. Ещё раз оглянувшись, неуверенно сделал первый шаг. Здесь делать явно нечего, нужно попытаться найти людей. Или хотя бы что-то пригодное в пищу.

Вторая вспышка головной боли произошла через десяток шагов. И эта была гораздо хуже первой и продолжалась куда дольше. Перед глазами натурально мельтешили красные пятна разной величины и яркости. Я шипел сквозь зубы, стоя на четвереньках, и изо всех жмурился, будто бы это могло облегчить боль.

На несколько секунд мельтешение прекратилось, и все красные пятна остановились перед моим взглядом… Нет, не так. Они будто повисли в моём мозгу, как трёхмерная картинка – какие-то передо мной, какие-то сзади, с боков. Странно, но я был абсолютно уверен, будто эти пятна ещё и находятся от меня на разном расстоянии. Если судить по цвету, одно пятно довольно близко…

Справившись с болью, я выпрямился на все свои сто восемьдесят сантиметров и закричал. Я драл глотку, вкладывая в крик недоумение и панику, обуявшие меня. Орал, пытаясь справится с шоком, который испытывал.

Странно, но крик помог. Я избавился от мешанины мыслей. И, наконец, прооравшись, я повернул к самому близкому пятну и побрёл ему навстречу.

В любом случае, это направление ничуть не хуже других. Любые направления сгодятся, когда не знаешь куда идти. Так почему красное пятно, привидившееся мне во время вспышки головной боли не может быть ориентиром? Как в шутке про окружённый отряд, который теперь может атаковать в любом направлении.

Сумасшествие… я гоняюсь за красными пятнами…

Но и ситуация сумасшедшей некуда – уснул я в своей кровати, а проснулся… здесь… То есть вообще не понятно где и, судя по обломкам техники, когда.

Может, я действительно лишился рассудка?

Нет, я помню, кто я. Алексей, двадцать один год, студент, не женат. Даже одинок, но именно “не женат”, а не в “активном поиске”. Сто восемьдесят сантиметров, семьдесят восемь килограммов, телосложение – “когда-то не слишком регулярно занимался в качалке, но забросил и перешёл на пиво”. Волосы светло-русые, глаза зелёные (хотя сейчас я это проверить не могу – рядом нет самой завалящей лужи). Короткая борода, не слишком густая. На месте. Особые приметы… ржавчина на животе. А нет, вот он, полученный ещё в детстве крестообразный шрам на бедре от укуса собаки. Это я. Это моё тело.

Я сделал ещё десяток шагов, когда мне показалось, что услышал какой-то звук. Быстро оглядевшись, будто бы углядел краем глаза какое-то движение.

– Эй! – крикнул я, сжимая кулаки.

Но в чёрно-ржавом остове раскроенного буквально пополам танка (или чёрт его знает, что это за штука) как будто больше ничего не шевелилось. Кстати, я очнулся рядом с ним…

– Здесь кто-то есть? – заорал я.

Ответом мне была полная тишина.

Выругавшись, я вернулся к “танку” и внимательно оглядел его ржавые останки.

Ничего, пустота. Хотя, если честно, если бы там сидел даже крокодил, который немедленно попытался меня сожрать, я бы и ему обрадовался, настолько меня удручало полное отсутствие жизни и звуков кругом.

На всякий случай ещё раз оглядев танк, я повернулся к нему спиной и зашагал в выбранном направлении.

***

Итак, я умирал. Это совершенно ясно.

Как только смог признаться себе в этом, стало даже немного легче. Надежда, в конце концов, утонула в потоках чёрной тоски и безысходности.

Но мои ноги продолжали совершать движение за движением, впрочем, я уже как минимум несколько часов шагал абсолютно механически, не различая, куда иду, и, главное, зачем продолжаю двигаться. Мозг, всё ещё пытавшийся что-то выдумать, найти какой-то выход, словно отключился, смирившись. Я даже порадовался этому. Выхода не было, нет, не будет, точка. Незачем напрягаться, лучше расслабиться и ждать смерти.

Но, распрощавшись с самим собой, я всё ещё продолжал идти, не в силах остановиться – тело продолжало свои жалкие потуги выжить. А ведь ещё пару дней назад с таким трудом мне удавалось заставить себя подняться с песка и продолжать движение. Тогда, наверное, с этим справлялся инстинкт самосохранения. Теперь же и он, кажется, пропал. Чёрт, я даже не мог в поисках воды заставить себя приблизиться к очередному ржавому корыту, бывшему когда-то боевой техникой, просто шагал вперёд.

Вообще, я думал, что отброшу копыта ещё пять дней назад, от жажды. Но – о чудо! – прошёл сильный ливень. С каким удовольствием я погружал голову в развороченное железное тело какого-то запредельного боевого монстра, как, захлёбываясь, глотал мутную, провонявшую химией и ржавчиной, воду, и как потом выблевал всё, что успел проглотить до момента, когда желудок свело чудовищной коликой. Придя в себя, я понял, что наглотался мха и ещё какого-то дерьма, покрывавшего ржавый остов. Но, оклемавшись, я снова бросился пить, пить, пить...

Тогда я благодарил небеса, всех богов, которых знал, и мать природу вместе с ними за дарованную мне жизнь. Сейчас я проклинал их всех вместе взятых за продление своей агонии.

Нет, умирал я не от жажды. После ливня мучившая меня жара резко спала, время от времени начинал моросить дождик, так что с запасами воды проблем больше не возникало.

Проблема была в другом – уже неделю, с тех пор, как оказался здесь, я голодал. Какое-то время старался жрать траву и мох, напитавшиеся влагой во время дождей, но каждый раз моя трапеза заканчивалась неудержимыми приступами рвоты.

И дело не в отвратительном запахе и вкусе местной растительности, я оголодал настолько, что для отвращения просто не осталось места. Мой организм отторгал любой съеденный кусок, и я ничего не мог с этим поделать. После каждого приступа рвоты я чувствовал себя ещё более обессиленным, чем раньше.

Наконец, поняв, что такая еда впрок не пойдёт, перестал есть вообще, и ни разу не ел уже три дня. Позавчера мне стало даже немного лучше, чувство голода притупилось, почти даже исчезло, ко мне даже вернулись силы... Но сегодня… сегодня голод и усталость словно возросли в сотни раз. Я едва ковылял. Возможно, к концу дня сил останется только на то, чтобы ползти.

Зачем об этом думать? Зачем вспоминать все муки, которые я перенёс? Лучше вспомнить что-нибудь хорошее...

Но в голову лезли только тонны ржавого металла, осыпавшиеся окопы, разгромленные бункеры, песок и жёлтая пожухлая трава, торчащая пучками посреди практически безжизненной пустыни.

Вспоминался отвратный вкус коричневатого мха, жестокие боли в желудке, голод, усталость и холод. О, как я мёрз ночами... Мёрз чудовищно, сжимаясь в комок, чтобы сохранить хоть каплю тепла в своём окоченевшем и одеревеневшем теле, в мышцах, бьющимся в судорогах – вот такая у меня была дрожь.

А головная боль? Сегодня она почти не напоминала о себе, но в первые пару дней мигрени сводили меня с ума. Пару раз я даже терял сознание. И каждый приступ головной боли сочетался всё с тем же с диким жжением в левом глазу. Я не мог объяснить природу этой боли, как, в общем-то, и то, как я вообще оказался посреди этой пустыни.

Хотя бы красные пятна меня покинули, кажется, навсегда. С другой стороны, несмотря на их отсутствие был практически уверен – с выбранного направления я не сбился ни на йоту.

Но сегодня всё кончится, я умру.

«Хоть бы просто заснуть и не проснуться», – подумал я. Да, это и вправду была бы отличная смерть. Но, скорее всего, я буду мучиться ещё долго. Лежать не в силах подняться, страдая от холода и жажды. Дёргаться, стараться ползти дальше. Извиваться, скрести по земле ладонями, стараясь продвинуться хоть на шаг вперёд. И все эти старания будут тщетны.

Эти мысли подстегнули меня, я даже принялся лихорадочно раздумывать о том, как выжить, как уцепиться за те крохи сил, что ещё были во мне, но это продолжалось недолго. Спустя сотню или две шагов меня снова захлестнула безнадёга.

И, что удивительно, я начал вспоминать.