Все женщины — химеры

А к середине ночи королевские отряды подошли к замку. Со стен с ними переговорили, но выдать беглецов отказали. Фицрой, чуткий, как волк, проснулся сразу, едва заслышал трубный звук рога у ворот, сбегал туда и вернулся встревоженный и помрачневший.

— Лорд Квенард нас не выдаст, — сказал он невесело, — но единственная дорога перекрыта. Они могут выждать, когда мы сами сдадимся. А могут и взять штурмом, их достаточно много. Действуют достаточно умело.

— Пойдем, — сказал я, — посмотрим.

— На стену замка?

— Из окна, — сообщил я.

Он с недоверием смотрел, как я снял прицел с винтовки и поднес к глазам.

— Что-то видно?

— Посмотри сам, — сказал я.

Он приложил окуляр к глазу, подражая моим движениям, отшатнулся и чуть не выронил трубку.

— Колдовство!..

— Это наше колдовство, — сказал я. — Белое. Почти прозрачное. Смотри, смотри… У короля Антриаса хорошие военачальники. И здесь они впереди, не спят. Теперь вижу, созрели, созрели…

— Для чего?

— Для большой победной войны, — сказал я.

Он проговорил, не отрываясь от трубки:

— Думаешь, нападет на Нижние Долины?.. Хотя нам какая разница?

— Точно, — ответил я. — Это не наше королевство и не наша война. А король Антриас, каким бы его ни рисовали пылким и горячим, к войне готовился тщательно. Армия у него подготовлена настоящая. Королевская. Без особой оглядки на вассалов.

Он спросил с недоверием:

— Это ты понял по той группе воинов?

— Достаточно и одного, — ответил я. — Одного воина.

Он протянул мне прицел ночного видения.

— Очень полезная штука. Все как днем, а еще так близко, что просто страшно, вдруг ударит… Хорошая вещь. Полезная. Кажется, я кое-что в тебе начинаю понимать…

Я поинтересовался опасливо:

— Шутишь?.. Я сам в себе ничего не понимаю!

Он хохотнул:

— Сложная натура? Но уже вижу, ты знаешь о войне намного больше, чем знаю я. Когда ты успел?

— Дурное дело, — ответил я с достоинством, — не хитрое. А война — дело дурное. Я же мудрец, разве по мне не видно?..

— Нет, — ответил он. — Что-то совсем не видно.

— А так? — спросил я. — Если в профиль?.. Или анфас?.. Ладно, а на коне?

— На коне любой дурак смотрится, — возразил он. — Что делать будем? Мне пока ничего в голову не лезет, кроме как погибнуть красиво.

Я изумился:

— Это ты-то хочешь погибнуть красиво?

Он поморщился.

— Я хочу жить красиво. Но если другого выхода нет, могу и погибнуть красиво. Я весь такой разный. А ты думай! Может, Рундельштотта разбудить?

— Пусть отдыхает, — сказал я. — Он человек не военный. Мне тоже как-то ничего умного в голову не прет. Разве что попробовать их обмануть? Вдруг получится?.. Такой человек простодушный и доверчивый, как я, и других считает доверчивыми… В общем, устрою диверсию со стороны ворот, а вы оба спуститесь из окна на ту сторону.

Он охнул:

— Из окна?.. Там решетки!

— Ах да, — сказал я. — Тогда с крыши.

— С ума сошел? Это еще выше!.. А там внизу вообще… как? Там же пропасть!

— У той пропасти есть дно, — сообщил я. — И называется оно плато. Или равнина, не помню. Мне кажется, если нет других вариантов…

Он спросил с надеждой:

— А взять и всех перебить каким-нибудь колдовством? Или стать невидимыми и улетать?

— Скажи как, — предложил я, — сразу принимаю!.. Можешь нести меня по воздуху вниз головой, разрешаю.

— Я думал, ты понесешь, — возразил он. — Нежно.

— Удирать нужно быстро и прямо сейчас, — напомнил я. — Я там пошумлю, я вы пока красиво так это спуститесь… Гордо и красиво. Можете даже величественно, не возбраняется. Все равно в темноте никто не увидит.

Он зябко передернул плечами.

— Удирать гордо и красиво? Так не бывает.

— Вы покажете, — сказал я, — что бывает!.. Выскользнуть из кольца врагов, оставив их дураками, это не меньший подвиг, чем погибнуть гордо и красиво. Как-нибудь расскажу тебе про Одиссея, этот герой не уступал по силе и отваге Ахиллесу и совершил немало воинских подвигов, но прославляем его именно за воинские хитрости! Потому что красиво погибнуть может каждый, почти каждый, а вот одурачить противника…

Он смотрел на меня в сомнении.

— Ты какой-то совсем старый, Юджин.

Я пугливо пощупал себя за лицо.

— Правда? Вдруг постарел?

— Не на морду, — ответил он сердито. — На морду ты еще мальчик, но рассуждаешь как-то противно.

— Главное, — сказал я наставительно, — победа. Победа важнее, чем красивая гибель!

— Да ну, — ответил он с сарказмом. — Даже если получена ударом в спину? Или ниже пояса?

Я промолчал насчет истины, что историю пишет победитель, а тот никогда не скажет в мемуарах, что победил ударом в спину. Фицрой старается быть честным даже с собой, я сказал ему торопливо:

— У меня есть ответ, Фицрой!

— Давай.

— Слишком развернутый, — пояснил я, — а сейчас надо торопиться. Обвяжи вот это вокруг пояса…

Он в недоверии смотрел на тонкий шнур, едва ли толще лески для рыбной ловли, который я потянул за крохотный крючок из круглой коробочки размером с монету.

— Шутишь?

— Ага, — сказал я злорадно, — испугался?.. Подложи этот ремень, чтобы не перерезало пополам, а то голова упадет на одну сторону, а жопа на другую. Ты первый, но если боишься, то сперва спустим Рундельштотта…

Он сказал зло:

— Хорошо-хорошо!.. Но когда разобьюсь, буду к тебе приходить каждую ночь и душить…

— Буди Рундельштотта, — сказал я, — и пойдем на крышу.

Он охнул:

— На крышу? Ты не шутишь? Чтобы падать так уж падать?

— Зато какой вид откроется, — сказал я. — Не пожалеешь!.. Пока будешь падать, столько увидишь!.. А вдруг еще и летать научишься?

Он отмахнулся и ушел будить Рундельштотта, я заспешил на крышу замка. Там удобная площадка с каменным бордюром, я вытащил из кармана коробочку с альпинистским карабином, там чуточку вздрогнуло под пальцем, а головка веревки, что для меня все равно не веревка, а леска для рыбной ловли, выстрелила в стороны тремя штырьками.

Я осторожно касался сенсорной метки, штырьки послушно выдвигались дальше и дальше, пока я сам не решил, что уже с запасом. За спиной послышались шаги, Фицрой привел, поддерживая, задыхающегося Рундельштотта, придержал его за плечи.

— Ну?

— Готово, — сказал я бодро.

Рундельштотт увидел, как я закрепляю на зубец башни крюк, разом все понял, заявил сварливо:

— Нет таких веревок, что выдержит наш вес. Вообще на такой высоте… веревка оборвется под собственным весом!

Я сказал Фицрою:

— Видишь, что значит быть великим ученым! Он даже не помнит, что и это валялось в его лаборатории в углу среди прочего хлама. Нить Ариадны, которой какого-то волчару связывали.

Фицрой с великим уважением посмотрел на Рундельштотта.

— В ученые пойти, что ли…

Рундельштотт фыркнул:

— Что, и это было в моей лаборатории?

— Точно, — заверил я, — только вы уже вышли из того возраста, чтобы забираться к женщинам по стене в спальни, потому и забыли. Давно забыли, уж простите…

Фицрой дал закрепить вокруг пояса такую странную веревку, вздохнул.

— Учти, — предупредил он загробным голосом, — сегодня же приду тебя душить!

— Когда веревка оборвется, — ответил я, — не забудь посмотреть налево… Изумительнейший вид!

— Душить буду всю ночь, — сказал он. — Долго и больно!

Я дождался, когда он перелез на ту сторону ограды и завис над пропастью, Рундельштотт озабоченно качал головой, а я нажал на кнопку, и рулетка под весом Фицроя пошла стремительно разматываться.

Выждав пару секунд, я нажал на кнопку снова, притормаживая спуск, но, как догадываюсь, до подножия скалы далеко, потому отпустил снова, и так несколько раз, а за спиной тяжело вздыхал Рундельштотт, наконец сказал с тревогой и надеждой:

— Все еще не оборвалось?

— Уже скоро, — заверил я. — Нет, не оборвется скоро, а брякнется на землю. Надеюсь, не слишком больно.