Украинский гамбит. Война 2015

– Война войной, а жизнь берет свое, – произнес он философски, следя за птичками.

– Что? – удивившись, переспросил Костя, усаживаясь рядом.

Он давно подозревал, что Божко в душе сентиментален, но тщательно прячет от всех эту свою черту характера.

– Я говорю, – поправился Игорь, – ранило меня не ко времени.

Сашка с укоризной заметил:

– Можно было еще из катера сбежать.

– А Завета?.. – удивился Костя. – Ты о ней подумал? – И подмигнул ей, чтобы она не обижалась на Тулупова.

Уж она-то выглядела эффектно в лагере американцев – подтянутая, легкая, стильная, и казалось, что волнение придало ей чувственности, а глаза в тени черных волос стали еще темнее и привлекательнее.

– Да-а-а, – согласился Игорь и потрогал перевязанную руку, – влипли мы по самое не хочу. – И тоже улыбнулся Завете, но тепло, по-дружески. – Куда же мы без тебя, сестричка?

– Хватит себя хоронить, – заметила Завета. Она не присела, а стояла, с любопытством разглядывая лагерь. И добавила загадочно: – Еще не вечер.

Вот это правильно, с облегчением подумал Костя. Редкое совпадение мнений. По крайней мере, с американцами есть шанс договориться. Самое большее – потреплют нервы. Оружия у нас не было, а то, что снимали, так ведь это наша работа, не хуже и не лучше, чем любая другая. Разве француз, немец или итальянец поступил бы по-другому? Все ищут жареные факты, и все рискуют, и мы ищем, и мы будем рисковать – такая у нас профессия.

– Идет, – сказал Сашка и сделал постную физиономию, глядя на которую невозможно было догадаться о том, что Сашка печется о своей шкуре.

Вместе с лейтенантом подошел маленький сухой полковник в пилотке и сказал что-то настолько важное, что Завета невольно вздрогнула. Костя поднялся и весь обратился в слух.

– Я начальник штаба, – представился полковник.

– Мы обнаружили на вашей камере записи, – перевел Билл. – Предварительный анализ показал, что эти записи способствовали разгрому четвертой дивизии бундесвера. Пока мы не можем предъявить вам обвинений в сборе разведданных в пользу России, но ваши материалы будут изучены командованием, и решение будет принято позже. К сожалению, вас придется задержать на трое суток для выяснения деталей. По нашим законам вам грозят десять лет тюремного заключения. Кроме этого вы должны будете выплатить штраф американскому правительству.

Все были поражены. Даже Сашка Тулупов не посмел, как обычно, хмыкнуть. Из всего услышанного Костя понял, что американцев не заинтересовали съемки российских войск. Возможно, они уже об этом знали. А вот танковая дивизия немцев сыграла с нами злую шутку. И зачем я тогда приказал заснять их лагерь? Но даже при таком повороте дел обвинение в шпионаже предъявить нам будет затруднительно, насколько я понимаю в юриспруденции, думал Костя, хотя у американцев наверняка свои соображения. Так что полковник зря старается и зря берет нас на понт. Хотя второй раз я Сашку снимать танки не послал бы. Впрочем, если бы знать, где упадешь, соломки подстелил бы.

Маленький сухой полковник козырнул и ушел. Лейтенант Билл Реброфф скомандовал подчеркнуто сухим тоном:

– Господа, прошу следовать за мной.

– Слушай, а что с нами теперь будет? – спросил Костя, догоняя его.

– Меня из-за вас едва не отдали под суд. Разжалуют до рядового точно, – чуть усмехнувшись, ответил лейтенант. – Всплыло, что мы с тобой пили виски.

– Ну и что? – удивился Костя. – Это предательство?

– Нет, конечно, мы не такие дегенераты, как ты думаешь. Но, как выразился наш полковник, тенденция сближения с противником. Стокгольмский синдром. Через три-четыре дня я начинаю воспринимать вас как друзей.

Казалось, что он сам не верит своим словам. Костя посмотрел на него внимательно, но лицо у лейтенанта было непроницаемым.

– По-моему, ты воспринял сразу же.

– Это потому, что у меня родители русские. В этом все дело. Признаться, мне было приятно общаться с тобой и твоими друзьями.

– Так бывает, – согласился Костя.

– Но ведь я давал присягу. Я разделяю идеалы американского народа и правительства. Мне нравится Америка. Это большая и очень хорошая страна.

– Которая почему-то нападает на другие страны, – не удержался Костя.

– Это целесообразная необходимость, – защищался Билл Реброфф.

– Как я тебе сочувствую! – хмыкнул Игорь и взглянул иронически с высоты своего роста.

– Не то слово! – добавила Завета.

– А я умилился, – признался Сашка, – американцы оказались не такими сволочами, как я думал.

– Ну да… – в конце концов растроганно согласился Билл Реброфф. – Я объяснил полковнику, что вы не представляете опасности для США, а он свое: записи бундесвера, то да се… Так что не обессудьте. Вы же снимали танки?

– Снимали… – вздохнул Костя.

– Ну вот видишь… – развел руками Билл Реброфф, полагая, что уже ничего невозможно изменить.

– Ну и что теперь будет? – спросил Игорь. – Повезете в Штаты?

– Это на усмотрение командования, – признался Билл Реброфф. – Может, вас в Европе немцы будут судить.

– И все-таки я не понял, – сказал Костя. – Зачем из-за этого такой сыр-бор?

Лейтенант поморщился, но промолчал.

– Зачем вы потеряли столько людей из-за каких-то журналистов? – повторил вопрос Костя. – Нелогично.

– Ладно, – махнул Билл Реброфф, – все равно узнаете. Всему причина ваши соотечественники…

– Бандеровцы что ли? – перебил его Игорь.

– Ну да, – нехотя согласился Билл. – «Оранжевые». В общем, это было главным условием операции «ковер демократии». Вы им нужны. На вас сделана ставка, не только конкретно на вас, но и на всех тележурналистов, которые попадут в плен. Но вы предпочтительнее…

– Чего?.. – удивилась даже Завета.

– Вы что, передадите нас националистам? – спросил Костя.

Почему-то он был уверен в таком исходе, ведь ясно же было, что из-за снимков этих чертовых танков осудить не могут, а других причин не было. Поэтому насчет шпионажа – это явно надуманный предлог.

– Ну да, – кисло согласился Билл Реброфф. – Была б моя воля… Но главное не это. Вы снимали на пленку наших союзников. Три часа назад они все погибли. Целая дивизия. Вы понимаете? Пять тысяч человек и куча техники.

– Понимаем… – упавшим голосом ответил Костя. – Но при чем здесь националисты?

– Вы их основной козырь в операции «ковер демократии».

– Лучше бы назвали дорожкой, – мрачно пошутила Завета.

– Чего? – в свою очередь не понял Билл Реброфф.

– То есть вы готовите провокацию? – наконец-то догадался Костя.

– Не провокацию, а операцию «ковер демократии». Нам нужно оправдать свое присутствие здесь и дальнейшее развертывание Третьего экспедиционного корпуса. А «ковер демократии»…

– Название дурацкое, – перебил его Сашка.

– Не в названии дело, – заметил Билл Реброфф, – а в сути. Русские убивают украинцев. Геноцид? Геноцид! Поэтому идея состоит в том, чтобы русское Центральное телевидение само показало факт этого самого геноцида, и тогда весь мир скажет, что русские в очередной раз плохие, это развяжет нам руки, а России будет труднее отстаивать свои позиции и она не ввяжется в войну на стороне Украины.

– Но ведь это же подло?! Ведь здесь идет гражданская война! Здесь убивают всех подряд! – воскликнула пораженная Завета. – А те же самые бандеровцы устраивают провокации.

– А кого это волнует? – удивился Билл ее наивности. – Кого? Вашингтон? Не волнует! Уолл-стрит? Тоже. Париж? Париж будет делать то, что мы ему скажем. Остаются Германия и Италия. Германия всегда была вашим врагом. Мы пообещаем ей половину пахотных земель Украины. Куда она денется, эта Германия. Италия – проститутка, куда Европа, туда и она. Я уж не говорю о средиземноморских странах. Они слишком бедны, чтобы иметь собственное мнение.

– Тогда – никого, – согласилась Завета с его цинизмом.

– Поэтому, извините, такой расклад. Людей мы много потеряли, пятьдесят три человека, и все из-за вас и этой самой операции. Ладно, пойдем выпьем. Я заказал обед. Три дня в условиях войны – это очень много. Как говорится, много воды утечет.