Наират-1. Смерть ничего не решает

Он закинул рубашку в угол, допил молоко, уже аккуратно, не пролив ни капли, и продолжил:

— А Кырым когда объявился и узнал, крик поднял. Потом год следом ходил, вынюхивал все, держусь или нет. И еще год приглядывался. Потом отстал. А тут сам приволок, сказал, что иногда можно, что не совсем намум, но если понемногу и изредка, то легче будет.

Ырхыз потер шрам, который сейчас выглядел самым обыкновенным рубцом, может, разве что, грубым, точно некогда его шили наспех и не заботясь о том, как после выглядеть будет.

— Хороший у тебя врачеватель. — Элья заставила себя сесть. — То дурманом травит, то эманом мозги выворачивает. От его ж приборов несет неимоверно.

— Какой есть, а лекарь. Хан-кам все-таки. Сволочь, конечно, но иногда помогает. А ты, значит, волшбу нюхом чуешь?

— Чувствую. Не нюхом… Ты не поймешь. И от его машины эманации слышу, и от того, что он тебе колет. И от головы твоей…

Оплеуха была не столько сильна, сколько неожиданна и потому особенно неприятна.

Раньше Элья не пропустила бы такой удар. Почувствовав его за несколько мгновений, немного сместилась бы назад и, подвернув голову, пропустила мимо, одновременно выбрасывая руку с ножом. Чтобы точно подмышку, и по рукоять.

Раньше. Но глаза больше не ловят малейшее движение врага, а вялое непослушное тело не успевает реагировать. И не хочет.

— Еще раз скажешь «не поймешь», получишь плетей. Ясно?

Элья кивнула.

— Сейчас вымыться принесут. И одеться. Будем тебя показывать хан-харусу Вайхе. Давно пора бы. Но до того и я тебе кое-чего покажу. Как раз к рассвету успеем.

Уже через полчаса Элья лежала в деревянной бадье, наполненной ароматным кипятком. Твердый край неприятно давил на бугры шрамов, затянувших лопатки. Мысль утопиться появилась ненадолго и ушла вместе с паром. Раздражение на себя и злость на тегина задержались чуть дольше.

Скрытая дверь находилась прямо перед входом в личные покои тегина, там, где замерли кунгаи-телохранители. В темной нише, затянутой грубым сукном, тоже стояла пара стражей.

— Можно пройти и по коридору, и через подвал, и со двора, — пояснил Ырхыз, нажимая на какие-то выступы под тканью. — Но так быстрее всего. Я хотел, чтобы вход вообще был в спальне, но не вышло.

Стена со скрипом подалась, приоткрыв проход.

— Придется протискиваться: что-то с механизмом. Напомни мне приказать выпороть мастера, он уже месяц починить не может.

В щель Элья протиснулась без труда. Ступени, освещаемые масляным фонарем в руках Ырхыза, вели вниз.

— Смотри, не покатись. Идти долго.

Цокают подковками сапоги тегина, покачивается впереди его затылок. Вот сейчас можно ударить. Или просто толкнуть ногой в спину, и пусть катится вниз кувырком, с глухими ударами тела о камень, с хрустом ломающихся костей… И что дальше? Чан с кипящим маслом в центре Ханмы? Четверик коней, раздирающий тело на куски? Или воронка в зубах, в которую палач вытряхнет пару склянок с муравьями? Выдумывать пытки здесь научились. А потому, ступенька за ступенькой Элья спокойно спустится следом. Куда угодно, лишь бы не к палачам.

Воздух становился хуже, плотнее, а ступеньки круче. Время от времени лестница делала повороты и, наконец, уперлась в земляной пол. Тегин привычным движением пригнулся, входя в низкий коридор, и отомкнул дверь.

Вонь ударила новой волной. А следом поднялся невообразимый рев, визг, мяуканье и клекот. Дневной свет ослепил на несколько мгновений.

— Да, к этому нужно немного привыкнуть, — громко произнес Ырхыз и заорал: — А ну молчать, твари!

Подхваченная тут же дубинка загремела по прутьям решетки.

— Элы, держись центрального прохода, к клеткам не подходи. Элы!

Но Элья стояла, ошарашенная рычанием, запахами испражнений и гниющего мяса.

Сплюнув, тегин еще раз стукнул по решетке, достал из кошеля свистульку причудливой формы и дунул что есть мочи.

Звук хлестнул, оглушая и парализуя, заставляя, позабыв про предупреждение, осесть на пол, зажать ладонями уши.

— Эй, Элы, ты-то чего?

Тегин, наклонившись, погладил по лицу.

— Выходит, прав был Урлак, когда предназначил тебя в зверинец. Зверек ты, Элы. Симпатичный, покалеченный, говорящий зверек. И Вайхе прав. И Кырым. Но, что бы там ни говорили, я люблю своих зверят. И не буду больше свистеть, обещаю. Хотя по-другому их иногда не успокоить. Пошли.

Сильные руки рывком подняли Элью и развернули.

— Смотри, — сказал Ырхыз. — Все здесь сделали для меня.

Этот зал был огромен и несуразен по форме: длина его во много раз превышала ширину. Потолок прорезали узкие окна, благодаря которым в зверинец проникали свет и воздух. Между вольерами, разделяя их на два ряда, тянулся широкий проход. Сами же клетки оказались не так и малы, во всяком случае, куда больше той, которая размещалась в фургончике Арши.

— Вот здесь у меня вроде как уранк, — пояснил Ырхыз, легонько постучав по прутьям. Куча соломы между глыбами камня зашевелилась, выпуская существо с птичьей головою и телом выдры.

— Камни не жрет и не родится из них. Во всяком случае, сколько ни лизал вот этот. — Дубинка указала на соседа, горного козла с закрученными винтом рогами. — Сколько ни лизал, новых уранков не сделалось.

В голове постепенно прояснялось, уходила тоска и замутненность, хотя не так быстро, как хотелось бы. Ырхыз же продолжал рассказывать.

— Вот это — степной дудень либо вермипс. — Прицепившись к решетке потолка, вниз рогатой головой, висел огромный, размером с теленка, жук. — Иногда скрипит лапами по панцирю. Звук отвратный. А панцирь у него — тверже железа, я проверял. И никого крупнее крысы не ест, а от собак вообще уползает. Но прикончить может запросто: сидит себе, а потом вдруг как двинет рогом — и насквозь. Я его назвал Лылахом. А здесь…

Почти не слушая, Элья смотрела на длинные ряды клеток. Десятков пять, не меньше. Горящие глаза, клыки и зубы, птичьи и скорпионьи хвосты, когтистые лапы.

— …сцерх. Не подходи близко, он дикий и умный. Вроде как и ящерица, а вроде и нет. У меня у первого появился, его даже отец с ваханом Гыром приходили смотреть. А вот — кхарни… Вирья звать. Вирья, иди сюда! Не бойся!

Из деревянного домика, поставленного в центре клетки, выглянул человек. Элья даже моргнула, пытаясь сообразить, чудится ей или нет. Но он был, невысокий, худощавый, светловолосый. Маленький. Карлик? Нет — ребенок, мальчик.

— Вирья из Кхарна, — пояснил тегин, протягивая сквозь решетку флягу. Паренек принял, кивнул благодарно и, не сказав ни слова, отошел к домику. Он не выглядел несчастным.

— Его родители вроде как шпионами оказались. Ну Лылах и приговорил.

— А мальчишку ты, значит, пожалел?

— Неа. Просто когда еще теперь появится возможность чистокровного кхарни получить? Пойдем, уже немного.

Тянет за собой, а Элья идет. Зачем он вообще привел сюда? Напугать? Показать, что ее ждет, когда тегину надоест новая игрушка? Заставить быть послушной? Или просто похвастаться коллекцией?

Пустые вольеры, пустые тюрьмы, возможно, одна для нее. А почему нет? Кормить будут, заботиться тоже. Ырхыз любит своих зверят.

— Сюда я жду вериблюта. Обещали достать к лету. А вот это, — тегин подошел к большой двухэтажной клетке с массивными насестами, — это как раз для крылана и планировал. Давно хотел, с самого начала войны. Но попадались совсем дохлые, даже до Ханмы не доезжали. Ну их Кырым и прибирал. А тебя я не отдам. Ты — моя.

Именно. Его. Как вещь или животное. И лучше быть вещью. Вещи хотя бы не обязаны демонстрировать любовь к своим хозяевам.

— А тебя самого когда-нибудь держали в клетке? — неожиданно для себя прошипела Элья.

— Ага, — весело кивнул тегин. — Лет восемнадцать. А ты, никак, из-за родичей запереживала? Ну-ну. Мало они тебя, мало.

Он надвинулся рывком, схватил за плечи и притянул почти вплотную. Запах кислого молока и вчерашнего намума перекрыл вонь зверинца, а бешеные синие глаза оказались опасно близко.