Среда обитания

Они пересекли осыпь и зашагали от камня к камню. Их было пара сотен, и, проходя мимо, Крит перечислял имена и называл обстоятельства гибели: «Дон, сунулся в Яму без огнемета… Таити и Нева, захотелось покувыркаться, сняли броню… Теруэль, попался здоровой стае манки… Сува, отказал разрядник… Калгурли, крысиный ловец, завяз в зыбучем песке… Сирия – хорошая баба была, да пауки съели!.. Малаита – сгинул у Ключей, а как, о том неизвестно…» Крит показал на плиту, в которую был вплавлен излучатель:

– Моя работа! Память о Чогори и трех его Охотниках. Не тех парней он нанял – молодые были, только из учеников… Не знаю, как погибли, – ни костей не нашел, ни браслетов, а от Чогори – руки, башку и этот разрядник. Громкая история была! Чогори – человек известный, гранд Первой Алюминиевой… Не слышал, Дакар?

Он покачал головой.

– Нет, откуда… – Потом спросил: – Останки этого Чогори – здесь, под плитой?

Крит удивленно покосился на него – кажется, не понял вопроса.

– Почему они должны быть под плитой?

– В мое время умерших хоронили в земле. Были особые места – кладбища, и над каждым покойным лежал камень с именем и датами жизни.

– Дикий обычай, – прокомментировал Охотник, – такой же дикий, как смерть от болезней, которую ты описывал. Человек – даже капсуль, моча крысиная! – должен умирать по-человечески, по своему желанию, без боли, под сонную музыку. А когда умрет, ему уже все равно – под камнем гнить или в компост превратиться. В компост полезнее для общества.

Дакар решил не ввязываться в споры. В подземелье и обычаи подземные… В этом мире ежегодно умирали сотни миллионов или даже миллиард – куда их девать, все эти трупы?

Через полчаса, отшагав изрядное расстояние, они углубились в лабиринт глинистых холмов, засыпанных камнем и щебнем долин и оврагов, поросших гигантскими мхами – где до колена, а где и до пояса. Здесь, на нижних уступах, почти у самого дна, было душно и сыро; на камнях конденсировалась влага, а в разломах и каньонах встречались мелкие лужицы. Кроме запахов сырости и гниения, в воздухе висела кислая вонь, словно в окрестностях трудилась дюжина кожевенных заводов с дубильными чанами. В одном из мест, где запах был особенно силен, Крит остановился и показал на норы в склоне пологого холма:

– Гнездовье манки. Здесь я отыскал голову Чогори.

Входные отверстия были круглыми, метра полтора в диаметре. Пахло от нор ужасно, но никакой активности в их глубине не замечалось.

– Притаились? – спросил он Охотника, разглядывая покрытую костями и нечистотами почву.

Крит оскалился в усмешке.

– Нет там никого! Нет и никогда не будет, пока я жив и навещаю этот холмик! Сжег я их, Дакар. Всех сжег – самок, самцов, детенышей… Должно быть, семь или восемь десятков. Теперь тут безопасная дорога, и мы…

Охотник вдруг окаменел, расширив ноздри и втягивая смрадный воздух. За камнями, торчавшими выше темных нор, метнулись белесые тени – одна, вторая, третья… Перемещались они стремительно и не были похожи ни на людей, ни на животных – бежали на двух ногах, но сильно наклонившись и вытянув передние лапы. Полумрак делал неясными очертания фигур, но вряд ли ростом и массой они превосходили человека, даже казались меньше.

Ду-дут! Ду-ду-дудут! Выстрелы хлестнули короткими очередями.

– За мной, Дакар, – негромко приказал Охотник и ринулся вверх по склону. Он припустил следом.

У камней, скорчившись, с пустыми выкаченными глазами, лежали два тела, и от них тянулась кровавая дорожка. Сдвинув очки на лоб и проследив ее взглядом, Крит нахмурился.

– Одного упустил, гниль подлесная! Кажется, ранил… А твари они живучие, партнер!

Не отвечая, Дакар с ужасом уставился на трупы. Тела этих существ были покрыты грязной беловатой шестью, густой и одинаково короткой на груди, конечностях и черепе; ноги и руки мощные, с выпирающими буграми мышц, круглая голова утоплена в плечи, шеи почти не видно. Их морды – или все-таки лица?.. – заставили его содрогнуться: глаза с огромными зрачками, морщинистые веки, лишенные ресниц, две ноздри в шерстистой маске – вместо носа, массивные челюсти, огромные пасти… Ни люди, ни обезьяны! И, насколько помнилось ему, на питекантропов с картинок тоже не похожи – пасть лягушачья, зубы острые, словно у хищника. Зубы морлока, плотоядной твари…

Крит подтолкнул его в спину.

– Пошли, нечего их разглядывать! Если подранок к своим добежит, еще налюбуешься! И на живых, и на мертвых!

Вслед за Охотником он поднялся на вершину холма, спустился вниз и отшагал с километр по дну извилистого оврага, где в зарослях мхов копошились мелкие членистоногие, то ли пауки с клешнями, то ли крабы без панцирей. Крит двигался в быстром темпе, почти бежал, но эта нагрузка его не тяготила – дыхание оставалось ровным, мышцы не знали усталости, пот мгновенно высыхал – или, возможно, его поглощала подкладка костюма. Минут через десять тропа, проложенная в зарослях, вывела их на открытое холмистое пространство, где груды глины и песка перемежались с каменными глыбами. Вокруг камней почва словно расплескалась, и он подумал, что эти обломки, видимо, оторвались от свода и рухнули вниз с огромной высоты.

Крит остановился, нюхая воздух и прислушиваясь. Он тоже замер, напрягая слух и стараясь не дышать носом – здесь, на дне кратера, все еще разило вонью. Он молча слушал тишину, с каждой секундой все заметней и ясней различая негромкие звуки, шорох осыпавшегося песка, шелест мхов в овраге за спиной и далекое невнятное верещанье.

– Крысиная моча! – выругался Охотник. – Идут за нами, манки отвальные!

– Кто они? Откуда? – спросил он.

– Дикари, людоеды, а откуда, ты у Мадейры спроси. Он тебе выложит сорок гипотез… – Склонив голову, Крит снова прислушался. – Бормочут твари, мясу радуются… двое своих на обед и нас двое… Большая стая! Сотни полторы… Сожгу? Нет, не сожгу, сделаем иначе. С пустым огнеметом обратно идти никак нельзя… Давай, партнер, за мной!

Охотник свернул с натоптанной тропинки. Преследуемые верещанием, которое делалось все громче, они запетляли в лабиринте скал и глинистых возвышенностей с зеленоватыми пятнами мха. Под ногами скрипел мелкий щебень, и этот звук словно отдавался эхом, умножаясь и наплывая со всех сторон; потом слева и справа замелькали быстрые тени, блеснули огромные выпуклые глаза, пахнуло кислой застарелой вонью. Две или три мохнатые твари приблизились к ним, он выстрелил, но не попал – их движения были на редкость стремительны.

«Морлоки, – кружилось в голове, – морлоки…» Правда, ни Крит, ни сам он не походили на элоев – в этом будущем, напоминавшем роман Уэллса, люди были так же агрессивны, как в далеком прошлом, так же привержены уничтожению и разрушению, разрядникам и огнеметам. Нет, не элои, совсем не элои!

Они выбрались на плоский участок, заваленный костями. Чьи кости, он не разобрал, едва поспевая за Охотником, – тот ринулся к холму, подковой обнимавшему кладбище непогребенных останков. Холм был крутым и тоже с норами, как в гнездовье манки, но отверстия нор казались больше, не метр-полтора, а величиной в половину тоннеля – того, которым они шли к Керуленовой Яме. Отверстий было четыре, и Крит устремился к крайнему.

– Не отставай! Камни слева видишь? В них спрячемся…

«От кого?» – подумал он на бегу и оглянулся.

В тридцати шагах от них грязно-белым облаком мчалась стая, скопище жутких косматых существ, послушных ярости и голоду. Мерцающие глаза, скрюченные когтистые пальцы, клыкастые рты, удушливый смрад, безостановочное бормотание, в котором слышались угроза и алчная хищная жадность – догнать, не упустить… Звери? Полулюди? Он выстрелил в их толпу, один из монстров рухнул наземь, и десять соплеменников тут же вонзили в упавшего клыки.

Крит подтолкнул его к камням, в узкий проход между массивными глыбами, где и собаке не развернуться. Задержавшись перед этой щелью, Охотник что-то делал со своим протезом – послышался щелчок, затем его рука взметнулась, словно рычаг катапульты, из пальцев вылетел блестящий шар и скрылся в одном из отверстий. Сила и точность броска казались удивительными – до этой норы было метров шестьдесят.