Хроноагент. Гексалогия

Наконец я показываю главное событие. Сергей Николаев уходит с разведданными о танковой группе Гудериана, нависшей над флангом нашего фронта. А я связываю боем десятку «мессеров», не давая им обнаружить и преследовать Серегу, вызываю огонь на себя.

Вот удирающий от «ЛаГов» нашей дивизии «Юнкере» освобождается от бомбового груза над поселком, где расположен госпиталь. Пятисоткилограммовая бомба попадает в дом, где развернута операционная. Там в это время работала моя Ольга. А вот и мой последний бой над Рославлем. Горящий «Як», направляемый моей рукой, пикирует прямо на бензохранилище. Взрыв…

– Вот и все, – говорю я. – Очнулся уже в НульФазе. И первым, кого я там увидел, была она.

Я показываю на Лену, которая с Наташей уже вернулась и, стоя сзади нас, вновь переживает военные действия с участием Андрея Злобина, то есть меня. Анатолий некоторое время молчит, потом спрашивает:

– А когда ты воевал в сорок первом году, ты знал, что в итоге попадешь в эту вашу НульФазу?

– Нет. Для меня это было полнейшей неожиданностью. Я рассчитывал вернуться в свое время. Лена может рассказать тебе, как я возмущался, когда узнал, что назад мне дорога закрыта, окончательно и бесповоротно.

– Тогда я не пойму… – Анатолий мнется.

– Ты договаривай, не стесняйся, – помогаю я ему. – Толя, а если бы ты попал в такую ситуацию, ты бы действовал иначе? Уверен, что нет. А в моем случае тем более. Ведь я в миру был профессиональным военным, летчикомистребителем. И попав в сорок первый год, я там работал, исполнял свой долг, так же как и в Афганистане, и в других местах, куда меня забрасывала судьба. Воевать вполсилы невозможно. А что касается последнего эпизода, то здесь, ты сам видел, у меня оставался единственный выход: продать свою жизнь подороже. В такой ситуации и ты поступил бы так же.

Анатолий с сомнением качает головой. Я похлопываю его по плечу и поясняю:

– Ты думаешь, это подвиг, героизм, и на такое способен не каждый? Нет, Толя. Скажу больше: подавляющее большинство поступков, которые потом называют героическими, подвигами, совершаются именно так. У человека просто не остается выбора. Представь себя в кабине горящего самолета. Тянуть до своих – сгоришь заживо. Выбрасываться нельзя, внизу враг. Да и не на чем выбрасываться, парашют уже сгорел. Что делать? Заживо гореть не хочется. Я тогда решил спикировать до земли и прекратить эту пытку. Как раз в это время я обнаружил бензохранилище и довернул самолет на него. Погибать, так с музыкой. Вот и весь героизм.

– Да, музыка получилась громкая, – соглашается Анатолий и тут же возражает: – Допустим, что это действительно от безысходности. Согласен. А когда вы вдвоем атаковали двадцать четыре «мессера», это что было? А когда ты остался один против десяти, чтобы товарищ доставил разведку? Это – не подвиг?

– Неудачные примеры, Толя. Первый случай был не подвигом, а глупостью. Мы с Сергеем сунулись на них очертя голову, в азарте боя, не подумав. Так мне потом комэск перед строем и сказал: «Ходят в лоб на двухмоторные пушечные „мессершмиты“ только самоубийцы. Уж ктокто, а ты, Злобин, должен воевать грамотней!» И я с ним полностью согласен. Так воюют только дураки, которым жизнь надоела. Мы с Сергеем просто не потрудились поискать другое решение, погорячились. Ну а второй случай – это особая статья. Ведь я и попал в сорок первый год только для того, чтобы сделать это. Я знал, что мне предстоит, и готовился к этому. Все обдумал, все рассчитал…

– Да разве в таком воздушном бою можно чтото рассчитать и обдумать? – возражает Анатолий.

– Ну, я не так выразился, – соглашаюсь я. – Но я готовился к этому полгода, из них пять месяцев на войне. Учти, что к тому времени я уже был асом, одним из лучших на фронте. А самое трудное заключалось знаешь в чем? Не выдержать бой с десятью «мессерами». Это было, конечно, не просто, но выполнимо. Труднее всего было убедить Сергея не ввязываться в бой, а уйти и оставить меня одного.

– Возможно, – говорит Анатолий и просит: – Покажи еще раз этот бой.

Я снова вызываю картинку. Вьются хищные тела «Мессершмитов», все воздушное пространство пронизано огненными трассами. А между смертельными струями огня кружится, лавирует, просачивается краснозвездный «Як». Я смотрю на это и спрашиваю себя: а смогу ли я сейчас повторить такое? А на мониторе «Як» не только уходит изпод огня, но и сам атакует. Вот загорается один «мессер», вот – второй.

– Им даже не надо крестов на могилы, – тихо говорит сзади Лена, – сойдут и на крыльях кресты.

Анатолий с удивлением оборачивается на мгновение и снова прилипает к монитору. А там мой «Як» уже получил смертельный удар. Но и раненый, он поражает еще одного противника, а потом садится на брюхо между траншеями с нашей пехотой.

– Что бы ты, Андрей, ни говорил, но, чтобы проделать такое, мало быть просто асом.

– Мы – летчики, – многозначительно отвечаю я. Лена смеется. Анатолий недоуменно смотрит на нее и снова спрашивает:

– А тебе еще приходилось работать по своей, так сказать, гражданской специальности?

– Не без этого. Раза три, так, Лена? – Моя подруга кивает в подтверждение. – Когда я толькотолько кончил курс обучения и защитил степень бакалавра, то сразу получил первое задание. Надо было предотвратить падение на химический завод опытного сверхскоростного самолета. Взрыв и пожар могли вызвать глобальную экологическую катастрофу. Я тогда вытащил потерявшую управление машину из пике в двадцатитридцати метрах от земли…

– В шестнадцати, если быть точным, – поправляет Лена.

– Ну, пусть в шестнадцати. Моя первая, самостоятельно разработанная операция была направлена на предотвращение атомной бомбардировки Берлина. Я выступил в роли летчика люфтваффе. Мы с Леной атаковали над Северным морем американскую «суперкрепость» и сбили ее.

– С Леной?! – удивляется Анатолий.

– А что? – спокойно заявляет Лена. – Что в этом такого? Я всетаки хроноагент, а не саксофонист. Конечно, в искусстве воздушного боя мне до Андрея очень и очень далеко, но, по крайней мере, я половину стволов той «суперкрепости» на себя отвлекла. Но вы бы видели, как Андрей разделал эту колымагу! Мне даже страшно стало.

– Она просто скромничает. Знаешь, а ведь именно она, пока я разделывался с хвостовым стрелком, подожгла мотор у «суперкрепости». И это с предельной дистанции! Но кончилось все тем, что мы с пустыми магазинами и на последних литрах бензина встретились с советскими истребителями. Лену они сбили, а меня посадили на свой аэродром.

– А знаете, кто одержал над нами победу? – спрашивает Лена. – В жизни не догадаетесь. Сам Андрей Злобин, собственной персоной. Командир полка, полковник и дважды Герой!

– Но ведь он погиб! – удивляется Анатолий.

– Правильно, – говорю. – Погиб в той Фазе, где в его образе действовал я, то есть Андрей Коршунов. А в другой Фазе он выжил. А может быть, это была гармоника той самой Фазы.

– Гармоника? Что это такое?

– Будешь учить хронофизику, узнаешь и это. А пока поясню кратко. Во время войн и стихийных бедствий огромную роль играет элемент случайности. Хроночастоты Фаз при этом колеблются вокруг своего стабильного положения. Мы говорим: «вибрируют». Эти вибрации порождают множество гармоник. Некоторые из них затухают, а некоторые дают начало самостоятельной Фазе. Немец, который стрелял в Злобина над Рославлем, мог промахнуться, его самого могли сбить за секунду до этого. Сам Злобин мог открыть фонарь и расстегнуть ремни, и его могло взрывом выбросить из кабины и откинуть на безопасное расстояние. Что, кстати, и имело место в этой гармонике.

Анатолий задумчиво покачивает головой, минуты две осмысливает услышанное, затем машет рукой:

– Нет, в этом с разгону не разобраться. Потом, может быть, и пойму…

– Поймешь. Куда ты денешься? – смеюсь я.

– Ты говорил, что тебе пришлось трижды работать по гражданской специальности. А третий случай?

– В третий раз я тоже предотвращал ядерную бомбардировку. На этот раз Японии. Как там Магистр сказал? «У тебя, Андре, начинает вырабатываться узкая специализация». Американцы доставили на Гуам две ядерные бомбы. Я участвовал в авиационном налете на их базу и точно знал, в каком ангаре находятся эти бомбы. У меня в руках был японский бомбардировщик «Мицубиси». Штурманом был наш товарищ, Микеле Альбимонте. На подходе к острову нас встретили американские истребители. Один «Мустанг» привязался ко мне. Как выяснилось, его пилотировал не простой американец, а агент ЧВП… Что такое ЧВП, мы тебе объясним позже. Понятно, что это тоже был мастер своего дела. Но мне удалось его переиграть и вывести машину точно на ангар. Миша накрыл его прямым попаданием.