Отзвуки серебряного ветра. Мы - были! Призыв

– Дар-ка! – обратился к нему весело распахнувший пасть Мер-Кахат, огромный и очень глупый гвард с куцым, толстым хвостом, словарный запас которого едва ли превышал пятьсот слов. – Молотка твоя?

– Нет! – раздраженно буркнул Дар. – Сколько раз можно просить не добавлять к моему имени это твое дурацкое «ка»?

– А номера твоя! – еще веселее сказал Мер, захихикав.

Вслед за ним грохнул смехом весь барак. Дар посерел и бросился к отбойному молотку. Точно, его молоток. Подшутили, сволочи... Кто-то ночью не поленился сходить в инструменталку и принести его сюда только чтобы досадить «умнику». А сейчас мастер смены придет. Вершащий Суть! Да что он им сделал-то? Никогда же слова плохого не сказал! Только за то, что умнее? За то, что не такой, как они? Тупые-тупые, а нашли чем досадить. Лишить выходного. Видели, как Дар трясется над этим несчастным свободным днем, и лишили даже такой малости. Стукнула входная дверь, и в казарме появился мастер утренней смены, пожилой, грузный, вечно чем-то недовольный гвард. Он мрачно осмотрел замолчавших чернорабочих, и взгляд его споткнулся об лежащий на полу отбойный молоток.

– Чей?

– А вот его! – показал на Дара кто-то.

– Твой?

– Мой, уважаемый мастер смены, – покорно ответил молодой гвард. – Но я его сюда не приносил. Честное слово, не приносил!

– Мне хвостом! – отрезал тот. – Раз твой, останешься без выходного. Правила ты знаешь.

– Вы знаете, что я его не приносил... – обреченно сказал Дар. – Вы знаете...

– Нечего строить из себя незнамо кого! – насмешливо приоткрыл пасть мастер смены. – Ты чернорабочий. Навсегда. А раз так, то нечего чернорабочему в библиотеке делать! Мне уже запрос оттуда присылали, спрашивали, почему я не слежу за своими недоумками.

– Я же никому не мешал... – с тоской протянул Дар. – Никому... Сидел себе тихо в уголке и читал...

– Ты вообще не имеешь права читать! – рявкнул мастер смены. – Грамотный тут мне нашелся! Короче, я все сказал. Пока ты без выходного, а если еще раз тебя в библиотеке увидят и мне доложат, то влетишь по-крупному. Понял?

– Да, господин мастер смены... – мертвым голосом ответил Дар, едва сумев проглотить горький комок в горле. – Понял.

Видимо такое отчаяние отобразилось на его лице, что начальник даже смягчился.

– Да не переживай ты так! – щелкнул зубами он. – Было бы из-за чего. Прими, наконец, свою судьбу. Пойми, ничего другого у тебя уже не будет. Хоть ты тресни, не будет! Не стоит тебе в ту библиотеку ходить, только душу себе травишь, только себе хуже делаешь. Все равно ведь прошлого не вернешь. Сам виноват, думать надо было, что делаешь. Не загремел бы сюда. А раз загремел, обратной дороги нет. Запомни это, парень.

– Я помню... – с трудом выдавил из себя молодой гвард.

В глазах у него темнело, оба сердца стучали как бешеные, чешуя встала дыбом, куцый хвост поджался и мелко подрагивал. Значит, даже последней отдушины его лишают? Кому же он помешал в той библиотеке? Кому? Хотелось одного – умереть. Не жить, не дышать, не чувствовать. Так может пойти к провалам на минус шестидесятом уровне и кончить все разом? Может быть.

Дар прекрасно понимал, что надежды на отмену приговора у него нет, но все равно где-то в глубине души надеялся. Надеялся, что господин профессор вспомнит, что отправил талантливого студента сюда просто так, в приступе раздражения. Ведь Дар был одним из лучших, его даже собирались посылать учиться в институт высшей математики при Баргадаке Прох. А вместо того – вдруг арест, обвинение в недостойном образе мыслей и ссылка на нижние уровни. Но разве Дар когда-нибудь сомневался в авторитете вышестоящих? Никогда! Так за что же? За что?!

Хотя стой, а может, его научный руководитель обиделся, когда Дар предложил считать распределение переменных более производительным способом, чем способ, разработанный самим профессором? Но ведь он признал, что работа сделана впятеро быстрее! А разве не это главное для любого гварда? Ведь директор института похвалил именно профессора, даже наградил. Дар и не претендовал на награду! Он только хотел помочь. Неужели из-за этих нескольких слов? Другой причины молодой гвард не находил.

– Эх, дурья твоя башка! – проворчал мастер смены. – Ладно, без выходного тебе все равно быть. Научись ладить с остальными, тебе с ними в одном бараке до конца жизни жить. Наладишь – они перестанут над тобой подшучивать.

– Таким, как они, я все равно не стану... – упрямо помотал головой Дар. – Не могу и не хочу, не от меня оно зависит. Впрочем, у меня есть выход. Минус шестидесятый уровень. Коли совсем уж невтерпеж станет.

– Ну, и дурак! – рявкнул пожилой гвард. – Просто дурак! Проживи свою жизнь, какой бы она ни оказалась! А то ведь Вершащий Суть спросит...

– Хвостом! – буркнул Дар. – Чем так жить...

– Делай, что хочешь! – раздраженно махнул лапой мастер смены. – Запомни только, что здесь ты навсегда.

– Знаю.

– Теперь внимание всем. Сейчас в столовую, потом соберетесь возле инструменталки. Нам сегодня по плану пробивать триста метров тоннеля на минус сорок восьмом уровне.

Не обращая внимания на остальных, Дар отнес свой отбойный молоток на место, потом отправился в столовую. Хорошо хоть голодать не приходится. Рабочих кормили, как на убой, в Гнездах Гвард прекрасно понимали, что голодный много не наработает. Но в остальном держали их очень строго – социального слоя ниже чернорабочего не существовало. Падать ниже просто некуда. Именно в бараки ссылали провинившихся в неподчинении вышестоящим. Или, что куда хуже, в сомнении. При малейшем сомнении кого-либо в общепризнанных истинах усомнившегося ссылали вниз. Будь он хоть Ведущим. [16] Кроме родителей, естественно. Но к родителям общие законы не применялись, слишком их было мало. А без них Гнезда Гвард обречены на вымирание.

Трудно понять, каким образом холоднокровные яйцекладущие гермафродиты стали разумными, однако стали. Давно превратившись в галактическую, цивилизация Гнезд Гвард продолжала развиваться неспешно. Особенно из-за приближающейся на глазах демографической катастрофы. Способных к размножению с каждым столетием вылуплялось все меньше и меньше, теперь если их было двое-трое на десять-двадцать тысяч бесплодных, то и хорошо. А случалось, что за несколько Рождений не появлялось ни одного родителя. Генетики Гнезд выбивались из сил, пытаясь отыскать причину бесплодия, но так ничего и не нашли. Скрещивались родители разных Гнезд, с разных концов галактики, разных планет. Однако все оставалось по-прежнему.

Понятий любви и секса среди гвардов никогда не существовало, готовые к оплодотворению родители обменивались генетическим материалом, что занимало несколько секунд. И все. Потому ценности этого народа были совершенно непонятны двуполым расам. Точно так же, как самих гвардов приводили в изумление безумства двуполых, совершаемые из-за такой обычной вещи, как размножение. С чего творить ни в одни ворота не лезущее? Ради партнера по размножению создавать шедевры искусства? Жертвовать самим собой? Нет, ящерообразные такого решительно не понимали, и понимать не хотели. Хотя после контакта с другими разумными расами охотно начали импортировать произведения искусства, особенно музыку и литературу.

До того ни у кого в Гнездах и мысли не возникало, что можно описывать выдуманную, никогда не существовавшую жизнь. Яркую, безумную, непонятную, но чем-то страшно притягательную. Их буквально зачаровали похождения никогда не существовавших разумных, придуманных инопланетянами. Да, до встречи с людьми и драконами понятия художественной литературы в Гнездах Гвард не существовало. Не то теперь, за последнюю пару тысяч лет среди ящеров появилась масса писателей и поэтов, порой довольно известных.

Способные адекватно переводить с инопланетных языков на общепринятый и высший стили гварких'э [17] ценились на вес вария и очень высоко стояли в социальной иерархии Гнезд. Для этого ведь нужно прекрасно разбираться в инопланетной психологии и самому уметь писать, оставаясь в то же время гвардом во всех смыслах этого слова. Правда, взгляды людей и ящеров на одни и те же произведения часто не совпадали – считающийся дома бездарью автор вполне мог считаться гением в Гнездах, и никого это не удивляло. Или наоборот.