Планета битв

Клим спросил, сколько и какой техники имеется сейчас на базе. По словам пленника, в распоряжении грейтов имелось все, что нужно для успешного ведения победоносной и отнюдь не маленькой войны. Во-первых, три большие десантные баржи, работающие на этаноле. Во-вторых, бронемашины — пленник употребил непонятную Елисееву аббревиатуру БМП, но Лускус кивнул понимающе. В-третьих, один маленький разведывательный турболет, что совершает регулярные вылеты к побережью. В-четвертых, пять «рогатых» турболетов достраивались в сборочном цеху, они будут готовы через три месяца. Ну и в-пятых — танки.

– Настоящие, старинные танки! — Пилот, возбужденно размахивал руками, пытаясь описать их. — Я такие только по объемнику видел или на картинках. Им, говорят, двигатели переделали под спирт и заслали сюда.

– Много танков-то? — спросил Лускус. Пленник не ответил, требовательно протянув руку со стаканчиком. Клим набулькал ему на два пальца, кинул кусочек льда. Влив в себя самогон, пилот утер рукавом выступившие слезы и только тогда ответил:

– Много. Десятков семь-восемь, где-то так…

И вот теперь Лускус угрюмо смотрел на Елисеева, а Клим смотрел на закат. Оба понимали: танки — это вторжение. Пьяный пилот спал. Цендорж приглядывал за ним, положив винтовку на колени.

– Ох, и идиоты же мы! — неожиданно зло даже не сказал, а выкрикнул Клим.

– В смысле? — вопросительно выгнул бровь Лускус.

– Спирт! Это же так просто — двигатель на спирту. По типу дизеля, без искры. А в качестве стартера можно использовать маленькую паровую машину. Эх, вроде вот голова Шерхель, да и китаец этот, Чжао Жэнь, тоже не дурак, а как зациклились на паре — и всё.

– Меня другое волнует — когда они начнут? — Лускус поднялся, сбил с сапога снег. — Турболеты эти — они, я так понимаю, вроде штурмовиков. Этот говорил: «На бреющем, из пулеметов, а потом бомбы». А войска будут перебрасывать морем, на десантных баржах. Значит, должны искать места для высадки, исследовать побережье.

– Так вот почему пропадают рыбаки! — Елисеев повернул злое лицо к Лускусу. — Они уже ищут, понимаешь? Они уже готовы начать!

– Значит, все, кончилась наша экспедиция. Цендорж! Сворачивай лагерь. Клим — по возможности уберись тут, присыпь наши… раскопки. Я схожу на скалы, гляну, что там, внизу. Может, оттуда сподручнее спускаться будет. Все, через час выходим.

К полуночи они прошли около трех километров. Не проспавшийся пилот, на которого навьючили палатку, всю дорогу ныл, ругался, требовал освободить его от переноски тяжестей, снова начал поминать конвенцию, а потом озлобился и замолчал.

На ночлег расположились в изножье ледника, у скального выступа. Палатку поставили среди камней, в затишке. Клим растопил в котелке кусок слежавшегося снега, Цендорж заварил листья чайкофского. Выпив по кружке отвара, путники легли спать. В палатке было тесно — пилота положили в средину, не столько из-за заботы о его здоровье, сколько из опасения. Лускус перед сном шепнул Елисееву:

– Что-то не нравится мне его настроение. Как бы не загнул наш летун салазки…

Одноглазый как в воду глядел. На рассвете, когда все спали самым сладким, заревым сном, пленник осторожно выбрался из палатки и бросился бежать вдоль скал. Он был уверен, что сможет уйти. Ночью изрядно подморозило, и рыхлый снег сковало плотной коркой наста. Но громкий хруст выдал беглеца. Проснувшийся Цендорж выскочил из палатки, увидел в трех сотнях метров ниже по склону бегущего человека и сразу открыл стрельбу, истратив четыре драгоценных патрона. Выбравшийся на выстрелы Лускус с матюками отобрал у монгола винтовку, повел длинным стволом, прикидывая упреждение, и нажал на спусковой крючок. Грохот выстрела слился с отчаянным криком Клима:

– Не стреляй!

Пилот дернулся, запнулся, его повело в сторону, и спустя несколько секунд он упал на снег лицом вниз и остался лежать без движения.

– Зачем? — рявкнул Елисеев в лицо Лускусу. — Куда бы он тут делся?

– У нас нет времени за ним гоняться, — спокойно ответил одноглазый, закидывая винтовку за плечо. — Цендорж, собирай манатки. Пойду гляну, может, жив еще… Клим, ты со мной?

Когда они подошли к пленнику, тот сумел перевернуться на спину и теперь лежал, глядя в небо. На бледной щеке темнела струйка крови, вытекшая из приоткрытого рта.

Лускус присел, потрогал жилку на шее.

– Пульс есть, но слабый. Я ему под левую лопатку целился. Не жилец, в общем.

– Зачем ты его? — спросил Клим, наклоняясь над умирающим. Тот неожиданно выгнулся, заскреб ногами, захрипел так, что изо рта вылетели кровавые брызги.

– Да пойми ты, сержант! — Лускус схватил Клима за рукав, дернул, разворачивая к себе лицом. — Его же ищут! И его, и их этот «рогатый» турболет. Ты забыл — он говорил, что разведывательная леталка у них на ходу? Ищут — и наверняка найдут. Если бы мы его отпустили сейчас, вероятность того, что на него наткнулась бы поисковая команда, была бы весьма высокой.

– Ну и что? — равнодушно пожал плечами Елисеев.

– Если грейты узнают, что мы в курсе относительно их базы и этого долбанного экспедиционного корпуса, они начнут высадку немедленно, пока мы не успели подготовиться. А так…

– Но они все равно увидят следы возле «трубы».

– Не увидят. Смотри, какие тучи ползут с юга. Скоро начнется снегопад и все завалит. В общем, перестань хандрить. У нас огромные проблемы, а ты тут развел гуманизм, как мать Тереза. Все, Клим, все. Закапываем труп и уходим.

Елисеев посмотрел на дергающееся тело пилота.

– Он еще живой.

– Да, — кивнул Лускус и коротким, слитным движением выхватил звенч и вонзил его в грудь пленника. — Теперь мертвый. Рой яму.

Из дневника Клима Елисеева:

Идем вниз. Настроение поганое. Вторая экспедиция по поиску объекта «Зеро» закончилась неожиданно быстро и трагично. Но самое ужасное, что впереди нас, скорее всего, ожидает война, самая настоящая. Тотальная. Война на уничтожение. На ее фоне стычки со снейкерами действительно кажутся детской возней. Старый стэлмен был прав, когда говорил, что мы не понимаем разницы.

Танки. Авиация. Наверняка дальнобойная артиллерия. Пилот турболета про нее не говорил, но, скорее всего, командование грейтов перебросило сюда и пушки. И главное — сотни, тысячи закованных в керамлитовую броню пехотинцев, вооруженных винтовками, пулеметами, ракетометами и из чего там еще убивали в Великом и двадцать первом веках?..

Что мы сможем противопоставить этой армаде? Панцирников с алебардами? Прыгунью кавалерию? Стрелков с арбалетами? Паровые пушки, стреляющие на семьсот шагов? Бронепаровики, развивающие скорость тридцать пять километров в час? Стим-спиты, влекомые упряжками прыгунов?

Смешно…

Лускус, похоже, понимает всю тяжесть нашего положения еще лучше меня. Он практически ничего не говорит, только все время гонит нас, хотя мы и так летим, как на крыльях, побросав все лишнее и не нужное, вплоть до палатки.

Погода стоит мерзкая — постоянно идет мокрый снег, шквалистый ветер валит с ног. В этой ледяной и плотной, как ожившей кисель, мгле, очень трудно двигаться и еще труднее сохранять правильное направление. Единственный ориентир, который непогода не может у нас отнять, — рельеф местности. Мы движемся вниз по склону. Все время вниз и вниз. Наши прыгуны остались у стэлменов, и, прежде чем мы выйдем на равнину, нужно будет забрать их. Кроме того, я хочу поговорить с Лускусом и отправить его в Фербис на пузыре. Да, одноглазый говорил, что у стэлменов на исходе запас одорокомпонентов для управления пузырем в условиях Медеи и они берегут свой аппарат для ухода на Звездную Тропу. Но ситуация такова, что придется рискнуть. А вдруг вторжение уже началось? Вдруг танки грейтов уже утюжат улицы города, с лязгом ползут по виа Аксельбантов, где в доме под островерхой крышей моя Медея в ужасе забилась в угол кровати, не в силах понять, что происходит?

Нет, прочь, прочь эти мысли! Я пугаю сам себя. Надо сосредоточится на текущем моменте, тем паче что он — хуже не придумаешь.