Игры в чужой песочнице

– Ошибаетесь! – буквально прошипел он, – я очень хорошо его знаю! Вот только многие люди любят бросаться громкими словами, забывая вложить в них смысл, не задумываясь о том, что для кого-то они – не пустой звук! Я однажды попался на эту удочку и очень дорого заплатил потом за свою наивность. Не повторяйте моих глупостей!

Чертенок совершенно не обращал внимания на наставленный на него дробовик, энергично жестикулируя в такт своим словам.

– Опомнитесь, Маша! О каком долге Вы говорите? Что и кому Вы должны? Фермерам, что называют Вас лабораторной крысой? Вашему руководству, бросившему Вас здесь на произвол судьбы? Или это Ваш долг перед Обществом, – он воздел указательный палец к затянутому дымом небу, – перед этой абстрактной многомиллиардной толпой, которая и знать ничего не знает ни о Вас, ни обо мне?

Девушка молчала, пытаясь унять путаницу в мыслях, и лишь поводя стволом следом за вышагивающим перед ней человеком.

– Я вдоволь наслушался речей о долге, мужестве и самоотверженности. Эти словеса звенели у меня в ушах, когда я убивал других людей, совершенно мне незнакомых, чьих лиц я, как правило, даже не успевал толком рассмотреть. Зато я очень хорошо помню лица их детей и их матерей… – Чертенок запнулся, – никто из нас, ни я, ни они не хотел умирать, просто мне повезло больше. Я не задавал вопросов, я выполнял приказ. Я выполнял свой долг.

Восемь лет. Восемь, показавшихся бесконечностью, долгих лет. После третьего ранения меня признали негодным к службе и отправили домой. Я тогда пребывал в наивной уверенности, что Общество, которому я служил верой и правдой, меня не забудет. Ха! Наивный! Я оказался на улице без денег, без работы и без левой почки, зато с медалью на груди. В дополнение к данному комплекту меня еще обеспечили парой переломов и сотрясениям мозга от полицейских дубинок, когда я, вместе с мне подобными, пытался выступать в свою защиту на безнадежных митингах. Люди, к которым мы обращались, в большинстве своем никогда даже не слыхивали о тех местах, где мы рисковали ради них своими задницами, и принимали нас за обыкновенных жуликов. И я их не виню, нет, но вот только не надо делать вид, будто я им чего-то должен.

И тогда я прозрел. Я понял, непростительно поздно, конечно, но понял, что в этом мире никто за меня мои проблемы решать не будет. Понял, что могу надеяться только на себя и на тех, кому смогу хорошо заплатить. И я стал решать свои проблемы самостоятельно. Потом, немного освоившись, начал помогать другим людям разбираться с их затруднениями. Так как умел. Так, как меня научили. А обращаться с оружием меня научили очень хорошо. Торговать им я научился уже сам.

– Вы – торговец смертью!

– Уже слышал, – кивнул Чертенок, – но это всего лишь бизнес. Не лучше и не хуже любого другого. Если на сей товар есть спрос, то будет и предложение. Я не задавал вопросов раньше, не задаю их и сейчас. Парадоксально, но факт: найти общий язык с теми, с кем еще недавно мы смотрели друг на друга сквозь прорези прицелов, оказалось даже проще, чем с теми, ради кого я это делал.

– Вы продаете оружие тем, кто потом из него убивает Ваших бывших товарищей!? – Мария чуть не задохнулась от гнева.

– И что с того? Если автомобиль сбивает человека, то судят того, кто им управлял, а не того, кто ему этот автомобиль продал. А если есть недовольные – пусть высказывают мне свои претензии. Если поймают.

– Раньше Вы убивали незнакомых Вам людей, повинуясь чужим приказам, потом стали делать это ради денег, а теперь пошли еще дальше, Вы убиваете их чужими руками. Вы… Вы чудовище!

– Вы опять играете громкими словами. Многие из тех, кто занимался тем же, что и я, вошли в историю, как великие политики и полководцы, – пожал плечами Чертенок, – мир жесток, мисс Оллани. Жесток и смешон одновременно. Ведь именно мои криминальные таланты (вот ведь ирония!) помогли в свое время остановить ту треклятую войну. И что, кто-то сказал мне спасибо? Памятник поставил? Ха! Только награду за мою голову в очередной раз повысили. Я, впрочем, не в обиде. Я принимаю мир таким, какой он есть, и пытаться его изменить, пытаться сделать окружающих Вас людей лучше – занятие глупое и бессмысленное. Это никому не нужно.

– Мир станет заметно лучше, если бы в нем не будет Вас!

– Не будет меня – обязательно найдется кто-нибудь другой. Ничего не изменится.

– Я так не считаю!

– И поэтому Вы не нашли ничего лучше, как сообщить обо мне в полицию?

– Да! На этот раз Вы влипли. И влипли крепко! – девушка нервно усмехнулась, – я уверена, что в Ваше отсутствие в мире будет проливаться хоть немного меньше крови.

– Блажен, кто верует, – Чертенок перестал насмешливо улыбаться, выражение его лица стало жестким, – а сейчас я расскажу Вам, чем все закончится. С полицией Вы угадали, мисс Оллани, они уже летят сюда. Они торопятся, ведь на кон поставлены большие деньги. Вы сказали, что они Вас не интересуют, верно? Так Вы их и не увидите!

Полицейским, так же как и всем остальным, наплевать и на Вас, и на фермеров, и на Ваших несчастных зверушек, и на все ваши проблемы. Их даже не будут интересовать джипы с пулеметами. Им нужен только я! Они с меня пылинки сдувать будут! Так же как и я, они не доверяют Власти, но точно знают одно: какую бы награду она ни посулила тому, кто меня поймает, тому, кто меня освободит, я всегда заплачу больше.

А после того, как некоторая сумма денег будет распределена по нужным карманам, я, как обычно, невероятным образом средь бела дня исчезну из крепко запертой и надежно охраняемой тюремной камеры. Как Гарри Гудини, ей-богу!

Таким образом, конечным итогом Вашего необдуманного поступка станет лишь небольшое повышение общего уровня коррупции в наших славных правоохранительных органах. И все! Для Вас же, опять-таки, ровным счетом ничего не изменится.

На лице Марии появилось выражение, появляющееся у ребенка, обнаружившего, что Дед Мороз – это всего-навсего переодетый папа. Сменяя друг друга, на нем промелькнули недоверие, обида, отчаяние, и, наконец, решительность.

– Коли так, – она поудобнее перехватила дробовик, – то я сама покончу с Вами. Здесь и сейчас!

– Что, без суда и следствия?

– Да! И мне наплевать, что будет потом!

– Ну и кто тут из нас торговец смертью?

– Заткнитесь!

– Вот еще! – Чертенок сделал шаг вперед, – если уж решили прикончить меня, то не тяните. Давайте, смелей, вышибите мне мозги! Пусть они кровавым фонтаном разлетятся по траве вокруг! Пусть мои мысли, чувства и воспоминания забрызгают Вашу рубашку, которую Вы уже никогда более не решитесь одеть. Пусть они забрызгают Ваше лицо и руки, которые Вам уже никогда не удастся отмыть до конца. Выпустите мой дух на свободу, чтобы еще дергающийся безголовый призрак мог навещать Ваши сны, от которых Вы будете кричать и сваливаться с кровати. Чтобы снова и снова Вы смотрели в зеркало на свое лицо, с красными от бессонницы и слез глазами, беспрестанно намыливая его в тщетных попытках смыть эти красные брызги. Давайте!

То, как он шел прямо на нацеленное на него ружье, буквально парализовало Марию. Девушка попятилась, но почти сразу наткнулась спиной на свою машину. Чертенок сделал последний шаг, и ствол уткнулся ему в грудь, слегка продавив майку.

– И что дальше? – задал он риторический вопрос.

Бросок оказался столь молниеносным, что Мария даже не заметила начала движения. От грохота выстрела лес снова взорвался эхом птичьих и звериных криков.

Легонько потянув задранный к небу дробовик на себя, Чертенок выдернул его из ее внезапно ослабевших пальцев. Девушка в этот момент напоминала скверно сделанную восковую куклу с застывшим серо-зеленым лицом, на котором только чуть подрагивала нижняя губа.

– Старею… – буркнул он, ощупав свое иссеченное дробью левое ухо и недовольно поморщившись, после чего рывком передернул затвор и, перехватив ружье, наставил его на Марию.

– Продолжим нашу беседу, – произнес Чертенок голосом диктора, возвращающегося в эфир после короткой рекламной паузы, – знаете, в чем между нами разница? Мне уже доводилось убивать людей, глядя им прямо в глаза, а Вам – нет. Более того, как я погляжу, Вы еще ни разу не оказывались по эту сторону ствола, верно? Ну и как Вы чувствуете себя теперь, когда весь мир съежился до размеров маленькой черной дырочки перед Вашим носом?