Точка падения

— Суки какие-то… — вздохнув, сказал Скунс. — Бандиты. А может, Тёмные и положили. С них станется. Еще и ПДА не работает, связи никакой… Ложись и помирай. Я и вылез: пойду, думаю, к ним, лучше пускай добьют, чем так вот, в трубе…

Скунс утерся рукавом и снова тяжело вздохнул. Печально эдак, с театральным надрывом.

— Пошли, ладно. А то там наши волнуются, — сказал Соболь.

— Какие еще ваши?! Так вы не вдвоем?! — удивился Скунс.

— Если бы… — мрачно проворчал Соболь.

Мы прошли обратно тем же путем, мимо скелета в щегольских калошах, мимо братской могилы, мимо руин будочки сторожа. Место, где валялось золотишко, я на всякий случай запомнил — вдруг так и пролежит, а я потом подберу, когда буду посвободнее. Тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить!

Скунс приободрился, топая рядом, но когда увидел, сколько народу сидит возле входа на кладбище, выдал очередную матерную тираду. Я хотел было сказать, что здесь дети, но не стал — они по пути уже и не такого наслушались, пусть привыкают.

— Это еще кто?! — спросил Скунс.

— Это еще кто?! — спросила начальственным тоном капитан Заяц. Судя по всему, за мое недолгое отсутствие она нацелилась в комиссары отряда.

— Человек божий, — сказал я. — Обшит кожей.

— Здорово, Скунс! — радостно заорал Аспирин, оттеснив капитана. — Здорово, чува-ак! Ты чего тут?

— Да попал, бля… Потом расскажу. Прятался вот, видишь. Хорошо, на вас натолкнулся, — пояснил Скунс, неодобрительно разглядывая пассажиров. Один из гомиков заулыбался и приветливо помахал ему рукой, что Скунса окончательно добило.

— Ты где этот балаган насобирал?! — спросил он вполголоса. — Упырь, ты чё?!

— Самолет тут неподалеку упал, — скучным голосом сказал я. — Вот они все выжили. Веду их к Периметру.

— На хрена?!

— За бабки.

— А-а… — Скунс несколько успокоился. Решил, наверное, что с головой у меня более-менее в порядке, раз про деньги помню.

— Прятался, говоришь?! А жрал чего? — спросил Аспирин с неподдельным интересом. Жратва старину Аспирина всегда привлекала; прилети к нам инопланетяне на звездолете и попадись Аспирину на глаза, он в первую очередь поинтересовался бы, чего они жрали по пути и что жрут обычно дома. И нет ли у них чего пожрать с собой, а то он как раз малость проголодался. И Аспирина пригласили бы в звездолет, накормили, и он спустился бы по трапу «с во-от таким пузом!», и так человечество установило бы контакт. А еще скорее инопланетяне свалили бы с Земли, прикинув, что таких братьев по разуму хрен прокормишь.

— Чего я только не жрал, — развел руками Скунс. — Оголодал совсем…

Аспирин тут же протянул пластиковый контейнер с самолетным салатом. Скунс оторвал защитную пленку и зачерпнул салат пальцами, по которым потек майонез.

Некоторое время все смотрели, как Скунс ест; большинство с отвращением или интересом, Аспирин — с умилением. Вот, мол, как хорошо человек кушает! Во-от с таким пузом щас станет!

— Да, спросить хотел… — промямлил Скунс, облизывая ладонь. — Чего ПДА не работают?! А то я забрел куда-то, сам не понимаю куда, а посмотреть негде… Сломался, что ли? Дайте на секундочку свой, а?

— Не мороси. Звездец ПДА, — коротко объяснил Пауль. Скунс не удивился, выскреб пальцем зелененькую горошинку из уголка контейнера.

— Ничего, если я с вами? — спросил он. — Вы-то небось знаете, куда идете…

— Куда ж тебя девать… Все, привал окончен! Кладбище обходим! — велел я.

Все стали собираться, капитан Заяц подошла ко мне и поинтересовалась:

— А что там такое? Ну, на погосте?

— На самом деле ничего, кладбище и есть кладбище. Но место неприятное. Лучше обойти.

— Послушайте, как вы здесь вообще ходите, в этой Зоне? Это, наверное, очень опасно… Не каждый решится, нужно быть, наверное, особенным человеком, да?

Елки, да она со мной заигрывает! Определенно заигрывает! Если пацан-снайпер видел во мне благородного спасителя сирых и убогих, то капитанша, судя по всему, обаятельного бандита, который зубами рвет кровососов и соблазняет спасенных красавиц.

— Сегодня в Зоне довольно спокойно, если вам интересно, — сказал я. — И еще — вы не в моем вкусе, капитан. Не ценю я женщин в теле. Да и некогда, если честно.

— Вы о чем?! — изумилась она.

— Если я ошибся — прошу прощения. В любом случае проехали.

Заяц возмущенно фыркнула, поправила одеяния и отошла в сторону.

Обойти кладбище оказалось делом нелегким — тропинок никаких вокруг не было, сплошь заросли крапивы, в которых валялись ржавые остовы давно истлевших венков, фрагменты могильных оградок, всякий кладбищенский мусор типа бесцветных пластиковых цветов и битой стеклопосуды. Пробираться через эту полосу препятствий пришлось хитро: впереди Пауль, на время передавший бюреров профессору, и Скунс, вынужденный отрабатывать жратву и защиту, чистили дорогу. Далее следовали Соболь и Воскобойников, прикрывающие их в случае беды огнем, затем — пассажиры и следом все остальные, в том числе я.

Хотелось спать. От крапивы пахло солнцем, борщом и летом, деревья успокаивающе шумели, и я большим усилием воли отгонял дремоту, пытаясь представить, куда идти дальше и где остановиться на ночлег. Необходимо было найти какое-то здание, хоть сарай… Всё-таки женщины, дети и раненый — сами-то мы под любым кустом можем, дело привычное. Тем более я чувствовал, что нам светит выброс. И, видимо, скоро. Я это еще возле упавшего авиалайнера почуял, а теперь предчувствие усиливалось…

Интересно, как там Бармаглот? Сейчас я ему даже позавидовал слегка: лежит себе в уютном домике, дрыхнет небось… Водяру потягивает. О ком ему беспокоиться, кроме себя? О нас разве что.

Ладно, господь с ним, с Бармаглотом. Надо думать, где квартировать. Отсутствие ПДА очень сильно мешало — местность вроде бы и знакомая, но кладбище это… Не помнил я тут никакого кладбища. Конечно, я не претендовал на стопроцентное знание Зоны и тем более этой ее части, но кладбище не припоминалось.

Я посовещался с Аспирином.

— Слушай, чува-ак… — сказал тот задумчиво. — Кладбище я тоже не помню, ну и черт с ним, может, внимания не обращал, оно ж заброшенное еще до Зоны было. Но мне лично кажется, что тут деревенька была. К тому же кладбище далеко от жилья не делают, чува-ак.

— Это я и без тебя знаю, — досадливо отбрасывая повисший на крапиве букет пластмассовых ромашек, сказал я. — Вопрос в том, в какой стороне эта деревенька. Мы-то по дороге шли от оврага, по пути ничего не было даже отдаленно похожего.

— Дома вижу! — крикнул Соболь, прекратив тем самым наши рассуждения.

Мы вышли ко второму входу на кладбище. Он выглядел более цивилизованно — за забором угадывались довольно свежие могилы, в смысле, не допотопные-дореволюционные. А от ворот полого уходила вниз поросшая травой, но вполне угадываемая дорога, ведущая к утопающим в зелени крышам, ярко освещенным садящимся солнцем.

Понятное дело, что там, где человек долго не живет, всегда стремится поселиться что-нибудь иное. К тому же слишком жизнерадостным своим видом деревенька доверия вовсе не внушала. Крыши проваленные, телеграфные столбы — покосившиеся, как и полагается, но все равно она выглядела… слишком ярко, что ли. Чересчур приветливо. И ночевать в этой деревеньке мне не хотелось, ой как не хотелось. Даже с братьями-сталкерами не пошел бы я туда ночевать. Не то что с этим передвижным народным театром.

Что-то подобное испытывали и остальные.

— Там что же, неужели люди живут? — осторожно спросил Бернштейн.

— Жили. А может, и сейчас живут. Только уже не люди, — ответил Пауль. — Есть тут городок Припять, там такие на чертовом колесе катаются. И в кинотеатры ходят.

— То есть? — не понял Бернштейн. — Что вы имеете в виду?

— Нет там людей, — отрезал я. — Но деревня эта мне не нравится.

— Мне тоже, — покачал головой Пауль, снова принявший от профессора клетку с бюрерами. Я отметил, что Скунс с любопытством косится на брезент и прислушивается к исходящим оттуда неприятным звукам, но спросить пока стесняется.