Вторые руки

и.

Стеснительно улыбаясь, она показывает на глазную повязку Лавочни­ка. Он кивает: ничего, мол, все в порядке, я понимаю. Женщина тоже кивает.

Хомо Дозяйка. Смеются, говорят: «Встань, мол, иди!» Встала, пошла. Выбрались на улицу: город. Как везде. Разве что душно. И тускло: ни день, ни ночь.

Лавочник(тихо). День — ночь, сутки прочь...

Хомо Дозяйка. Вот-вот. У вас тут что, всегда так?

Лавочник. Всегда. А у вас?

Хомо Дозяйка(подумав). Выходит, теперь и у меня — так. Как у вас. Короче, явились мы в банк: ад­министрация, пенсионные вклады, срочные... На вас, говорят, счет открыт. Еще с рождения. Я документы изучила: не счет, слезы. Восемнадцать рублей пятьдесят копеек. У меня дома на сберкнижке столько же лежало. И еще эта кофточка. (Показывает вязаную кофточку, которую держит в свободной руке. Отхлебывает чаю.) Взамен всего прошлого — борща, детей, стирки! — коф­точка. Акрил пополам с шерстью. Я спрашиваю: почему так мало? А они хиханьки строят: больше, значит, не за­работала. Нет, я понимаю: не героиня, не монашка. Не воспитательница из детсада, наконец. Но детей рожа­ла!.. Нищим подавала... иногда. Мужу не изменяла. И в итоге: восемнадцать пятьдесят. Ах да, еще билет муни­ципальной лотереи! (Показывает билет.) В нагрузку. Будто я не знаю, на что годны все эти лотереи! Кофточ­ка, жалкие гроши и лотерея! Разве это справедливо?!

Лавочник(со странной интонацией, словно собе­седница сморозила отчаянную глупость, и теперь надо сглаживать ситуацию). Нет. Это несправедливо.

Хомо  Дозяйка. Вот. И вы со мной согласны. И девочки из общежития. Меня в общежитие поселили, для малоимущих. Тараканы, туалет в конце коридора. Одна радость: компания хорошая. В комнате. Продав­щица из Военторга, управдомша — она грубая, но до­брая. Знаете, часто бывает: снаружи короста, шипы, а внутри...  Еще парикмахерша, блондинка. Толстая. Элеонора Робертовна. Врет, наверное: вы сказали, здесь многие врут, будто помнят имена. Жалуется все время: молодой ушла, то не успела, это не попробовала. Я ей говорю: Эля, брось плакаться. Я вот всего напро­бовалась, вдосталь. По самое горло. А жила — будто не жила...

Лавочник срывает очки. Держит их на отлете словно оружие. Дви­жения его становятся нервными, порывистыми, он быстро идет к женщине, еще сдерживаясь...

Нет. Не выдержал.

Лавочник (громко, разгневанно). Прекратите! Пере­станьте! Как вы можете?!

Хомо Дозяйка(скорее удивлена, чем испугана). Что? Что прекратить? Я ничего...

Лавочник. Как вы можете такое говорить! Вы сами не понимаете, что сейчас сказали! Будто не жила... Вам надо глаза завязать! Навсегда! Потому что вы сле­пая! И глухая в придачу! Отдайте мой чай! Верните сей­час же!

Хомо Дозяйка(пятясь). Я, наверное, лучше пойду, да? Все, ухожу, ухожу... Вот ваш чай. Забирайте.

Лавочник. Дура! Боже, что за дура набитая!

Хомо Дозяйка. Не кричите, ради всего святого. Я боюсь, когда кричат. А чай — вот он. Я полчашки, правда, выпила. Вы извините, я в магазине куплю целую пачку и верну. Честно,