Фон за дополнительную крону

Обнаженная и лежащая в моей руке, Ожесточающая загудела, когда мое сознание наполнило ее и заставило резонировать. Знаки, высеченные на клинке, засветились и выпустили слабые усики дыма. Я пошел по траве под шумящими деревьями, удерживая клинок перед собой подобно тому, как держат ивовую лозу, когда ищут воду, и стал обходить места событий, позволяя кончику оружия скользить вдоль невидимых углов пространства. Дважды за время моего блуждания по лужайкам сабля дергалась, точно схваченная невидимыми руками, хотя ничего, что заставило бы ее сделать это, я вокруг не видел.

Но там кое-что было. Первое указание на источник опасности. Первое указание на то, что это не простое убийство, и на то, что леди Фрогре, возможно, была права.

След остался очень незначительный, но здесь явно поработали инфернальные силы.

Елизавета пришла ко мне в комнату на следующий день в восемь утра. Она разбудила меня, сев на край кровати, и протянула кружку горячего черного кофеина.

Биквин была уже одета и готова к работе. День выдался ясным. Я мог слышать, как оживает дом: на кухне загрохотали кастрюли, а в соседнем коридоре старший дворецкий покрикивал на своих помощников.

— Ночью была сильная гроза, — сказала Елизавета. — Несколько деревьев повалило.

— Неужели? — проворчал я, садясь в постели и потягивая сладкий темный кофеин.

А потом посмотрел на нее. Биквин не свойственно было выглядеть настолько жизнерадостной в такую рань.

— Выкладывай, — сказал я.

Она протянула мне информационный планшет.

— Эмос расстарался. Должно быть, работал всю ночь.

— Несмотря на грозу?

— До него она не дошла. Гроза была локальной.

Этот ее ответ я практически не расслышал, настолько меня увлекло содержимое планшета.

Не добившись ничего перекрестным сравнением всех отправленных мной подробностей, Эмос явно заскучал. Список гостей не привел ни к чему: не обнаружил никаких взаимосвязей, никаких соприкосновений с подпольной деятельностью или культовой активностью, никаких преступлений или прегрешений, за исключением самых обыденных безобидных и незначительных правонарушений. Один из бродячих актеров был замечен в нарушении общественного спокойствия несколько лет назад, а другой был осужден за нанесение тяжких телесных повреждений, но не более того.

Единственное, что могло навести на какие бы то ни было мысли, так это само описание смерти Эна Фрогре. К этой неясной зацепке и обратился Эмос, когда ему пришлось отбросить все остальные.

За последние двадцать месяцев на Гудрун в регионе Друннера, куда входила прибрежная территория, охватывающая Менизерр, Дорсай и Гостеприимный Мыс вплоть до храмового города Мадуи, от такого же загадочного недуга скончалось уже одиннадцать человек. Только столь тщательный, целенаправленный поиск, какой провел Эмос, мог выявить это, учитывая обширность охваченного пространства и численность населения. Но когда все случаи были перечислены в одном ряду…

С этого момента Эмос перехватил инициативу. Другой клерк отправил бы мне свои находки и стал ждать указаний, однако Убер, жаждущий самостоятельно найти ответы, пошел дальше, пытаясь найти систему в происходящем. Задача оказалась непростой. Жертвы ничто не связывало ни на географическом, ни на демографическом уровнях. Домохозяйка там, мельник здесь, землевладелец из одной небольшой деревушки, общинный врач из другой, расположенной в семидесяти километрах от первой.

Во всех случаях общим была только жестокая и необъяснимая природа их внезапной гибели: припадок, быстротечность, летальный исход.

Я отставил кружку и стал листать дальше, понимая, что Елизавета усмехается, поглядывая на меня.

— Переходи сразу к заключению, — посоветовала она. — Эмос снова наносит удар.

В самом конце Убер обнаружил еще одну взаимосвязь. За день или два до каждой смерти в местность, где проживала жертва, приезжала выездная ярмарка Сансабля.

Леди Фрогре была очень встревожена, увидев, что мы собираемся уезжать.

— Но ведь вопросы до сих пор… — начала она.

— И я отправляюсь искать на них ответы, — сказал я. — Доверьтесь мне. Кажется, моему научному сотруднику удалось на что-то выйти.

Она кивнула с несчастным видом. Ринтон шагнул вперед и обнял мать одной рукой за плечи.

— Доверьтесь мне, — повторил я и пошел по аллее к ожидающему меня флаеру.

По пути я услышал рев цепных клинков и свернул в сторону, направившись в обход замка. Одно из деревьев, повалившихся во время подозрительной ночной грозы, обрушило часть конюшенного блока, и теперь слуги пытались распилить огромный ствол и очистить его от ветвей.

— Это здесь ты обнаружила следы семян пеншля? — спросил я у Елизаветы, которая подошла узнать, что привлекло мое внимание.

— Да, — ответила она.

— Принеси мой меч.

Я приказал слугам приостановить работу и зашел в развалины конюшен, перебираясь через груды грубых опилок. Распростертые ветви увитого плющом дерева все еще виднелись в разломах крыши.

Елизавета принесла мне Ожесточающую, и я поспешно выхватил ее из ножен. Как раз к этому времени леди Фрогре и Ринтон Фрогре подошли узнать, чем мы заняты.

Ожесточающая загудела в моей руке громче и надрывнее, чем прошлой ночью. А как только я вошел в тот блок, на который повалилось дерево, меч задергался в моих руках. Здесь побывал Хаос.

— Как использовалось это помещение? — спросил я. — Для чего его использовали во время торжества?

— Хранилище, — сказала леди Фрогре. — Люди с выездной ярмарки пожелали держать свое оборудование и личные вещи в стороне от посторонних глаз. Думаю, что и еду тоже. У одного из них было несколько подносов с фигами, которые ему не хотелось держать на свету.

— А еще среди них был гололитограф, — произнес Ринтон. — Он использовал одно из стойл в качестве камеры-обскуры.

Итак, как найти бродячую ярмарку на таком обширном пространстве, как регион Друннера? Если у вас есть копия самого последнего выписанного ими счета, все просто. Директор ярмарки, рассчитывая получить оплату за услуги, оказанные в Фрогре Холл, оставил в качестве адреса координаты постоялого двора в восьмидесяти километрах, в Сиабраде. В счете указывалось, что Эна просили выслать деньги в течение пяти дней. Ярмарки постоянно перемещаются с места на место, и бродячий люд не слишком верит в кредитные счета.

В Сиабраде мы установили местоположение ярмарки Сансабля.

Они разбили лагерь на лугу за пределами деревни Брадмартен, крошечной сельской общины пастухов и ткачей, к которой с востока подступали холмы, поросшие густым лиственным лесом, а с запада — болотистые, истоптанные стадами поля, спускающиеся к разлившейся реке.

Жаркий, удушливый день заканчивался, и в атмосфере повисло тяжелое предгрозовое напряжение. Небо над нашими головами затягивали тучи, но злаки на деревенских полях золотились каким-то своим внутренним светом, а слабый ветерок колыхал их тяжелые гривы. Укрывшись в траве, кричали коростели, а по границам полей метались маленькие певчие птицы ярко-синего окраса.

Габон посадил наш лимузин на дорожке позади деревенской кирки — невзрачного храма, выполненного в низком готическом стиле и требующего капитального ремонта. Посреди непомерно разросшегося кладбища возвышалась величественная статуя Императора Пречистого, которую облюбовали лесные голуби. Я пристегнул меч и прикрыл его длинным кожаным плащом. Габон запер машину.

— Держись рядом со мной, — сказал я Елизавете, а затем обернулся к Фелиппу. — Прикрывай нас.

— Да, сэр.

Зашагав по дорожке, мы направились в сторону ярмарки.

Даже на расстоянии был слышен ее шум и ощущалось воодушевление людей. Прибытие ярмарки привело в движение всех обитателей Брадмартена и окрестных поселков. Музыка, хлопки и треск фейерверков, смех людей и громыхание аттракционов, звон конкурсных колокольчиков и детские крики, пьяные скандалы и шипение пневматических поршней. Из шатра таверны доносился запах подогретого эля.

Ворота, ведущие из деревни на луг, превратились во вход на ярмарку, украшенный пестрой, от руки нарисованной вывеской, объявляющей, что Чудесная Ярмарка Всех Ярмарок Сансабля — открыта. Белоглазый твист в воротах взял с нас плату за вход.