Шаман. Орбитальный драйв. Звезды кормят тьму (СИ)

Данила сжал челюсти, обвел глазами мертвецов в силовой броне на полу. От сознания правоты говорящего было тошно.

- Допустим. И что же ты предлагаешь?

- Этическую чистку.

Новое видение обрушилось без предупреждения. Вокруг белого солнца вращалось несколько планет.

- Эта цивилизация была уничтожена предками нынешних берков.

Перед глазами Данилы поплыли ажурные арки городов из серебристого металла в ожерельях синих рек, и опушке зеленых рощ. Худые, почти человеческие фигуры в свободных белых одеждах покрывали стены рисунками с завораживающими сочетаниями цветов и играли на зеленых газонах в непонятные красивые игры.

- Возможно это даже дальние родственники людей, но судить не берусь.

Данила заворожено смотрел на новые и новые картины.

- Развитие этой цивилизации – уникальный пример примата этики. Они достаточно быстро выбрались из крови и грязи индустириальной эпохи и стали вот такими.

Голос говорил и говорил, перед глазами появлялись всё новые картины, а Данила сперва почувствовал как холодный ком внутри впервые за много лет разжался и вернулось забытое ощущение того для чего в человеческом языке нет названия – некое сочетание покоя и радости, словно от блика нежаркого солнца на морской волне в летний день.

Видения кончились.

- И как погибли эти… – адресовал он незаконченный вопрос к молодому самому себе, стоящему посреди мертвых тел.

Голос печально пожал плечами.

- Всё банально. У Берка было некоторое превосходство в технологиях и подавляющий перевес в пушечном мясе. Планета сражалась как один человек… да, слово человек здесь будет вполне уместно. Не выжил никто.

Голос смотрел на него, словно чего-то ждал. Данила ощущал, что почти догадывается о предложении, которое сейчас последует.

- И чего же ты хочешь?

- Я знаю, как получить доступ к лучшим умам этой цивилизации. Да-да. Цивилизация нашла метод сохранить себя, чтобы воспроизвести в будущем.

- Объясни.

- Ты, Данила, можешь провести этическую чистку человеческой цивилизации.

- Что?

- Ты можешь сделать так, что личности худших представителей твоей расы будут замещены личностями лучших представителей той цивилизации. Вопрос освоения языка при их уровне развития не стоит. Убийцы станут воинами без страха и упрека, готовыми умереть, защищая родину. Наркоманы, живущие в виртуальной реальности – учеными, изобретения которых приведут человечество к победе. И так далее. Вся эта криминальная мерзость, жадно набивающая кошельки и равнодушная ко всему миру станет цветом человеческой расы. И Берк потерпит поражение. О технологическом, культурном, и главное этическом скачке человечества я уж не говорю. Да, пусть миллиард моральных уродов потеряет свою личность, но сколько миллиардов нормальных людей избавится от грозящей опасности и сможет жить дальше?

Голос замолчал.

- И каким же образом и кто будет выбирать… – начал Данила.

- Как – технология той совершенной расы предусмотрела и это. Всё произойдет практически моментально – иначе и смысла не имеет, этический скачок человечества должен быть массовым, чтобы одумавшихся одиночек не задушила социальная среда, привычная жизнь в привычном мире вокруг. А что касается как выбрать тех худших из худших, кому будет заменена личность… ты же видел картины клоак Галактической империи? Неужели это так трудно?..

Голос снова умолк. Молчал и Данила.

- Наверняка ты думаешь о гарантиях. Вдруг я приведу в тела людей неведомых монстров, которые уничтожат человечество изнутри похуже любых берков? Так тут всё просто – согласись, до этого я тебя не обманывал.

Данила медленно кивнул.

- А по большому счету выбора у тебя особенного нет. Ответь честно. Если не мне вслух, то хотя бы самому себе на простой вопрос. Ты сможешь отказаться и наблюдать за гибелью человеческой расы, зная, что был шанс это предотвратить? Нет.

Данила молчал.

- Вернуться к этому разговору позже я не смогу. Выбрать тебе придется сейчас.

Данила тихо чертыхнулся.

- Почему именно я?

- Отличный вопрос с увлекательнейшим ответом, я непременно на него тебе отвечу. Но – в другой раз. Твоё решение?

Перед внутренним взглядом Данилы теснились лица любимых и врагов. Он снова подумал о Голосе, жестоком Голосе, без которого он не выбрался бы с Ленты-5 и никого бы не спас.

- Я согласен. – Сказал Данила и почти без перерыва спросил: – Что я должен сделать?

6

Лилит, сжавшись, подтянула колени к подбородку, и тихо застонала во сне. Ночью снова пришло то, что ей хотелось забыть.

Её снилось то время, когда её звали по имени. Ей снилась Лента-5.

…Когда выкрики в мегафон доносившиеся сквозь окна, скалящиеся осколками выбитых стекол, сменились яростным ревом из тысячи глоток и двери затрещали под натиском толпы, ножка от стула в ладони Инны стала влажной от пота. Прижавшись к стене в проеме между окнами, она щурилась, когда очередной кусок асфальта влетал в окно и падал на кафельный пол, разлетаясь на части и вздымая облако пыли.

Она думала о детях. Поредевшие классы объединили в один. Девятнадцать пар испуганных глаз… Прошлой ночью Инна взломала личную почту одной из мелких орденских сошек, управлявшей «народными религиозными инициативами» и поняла, что должно сегодня случиться. Школу блокировали мощным «колоколом тишины», видимо армейского образца и тех, кто оказался внутри здания, было уже не предупредить. Она прибежала, и словно только её, Инну, и ждали, вокруг школы замкнули оцепление. А через пятнадцать минут пространство между безучастными орденскими вояками в силовой броне и стенами одноэтажного особняка заполонила вопящая и гневно потрясающая плакатами человеческая масса в рубашках орденских цветов. Через пять минут запылал костер из резных деревянных фигур зверей, вывернутых на детской площадке перед школой…

Потом Инна вновь подумала о станнере, который полиция отобрала у нее днем раньше во время обыска.

И вдруг некстати вспомнила пробивавшиеся сквозь цензуру в сети и передаваемые шепотом слухи о том, что творилось в «безбожных школах», которые громили орденские. О телах учителей и учеников, которые хоронили по ночам в закрытых гробах.

Фоном для всех этих размышлений служили мысли о сестре. Тревога, что была страшнее всего происходившего вокруг. Инна вновь и вновь кляла себя за то, что попала в эту ловушку и теперь никак не могла решиться уйти… Бросить детей… Выскользнуть из школы и смешаться с толпой… Умения биохакера давали ей реальный шанс, пусть и небольшой. Оставаться здесь значило погибнуть со всеми. И никто не спасет Аннушку… кроме нее, Инны – некому… все в этом здании обречены – и дети, и взрослые. А сестру можно спасти. Всё было очевидно. Надо было бежать. Но Инна медлила… работа учителем рисования была только прикрытием на то время, пока она соберет информацию и достанет деньги, чтобы вытащить из тюрьмы сестру. И прикрытие не должно отвлекать от главной задачи. Но… Она снова подумала о детях, перехватила ножку стула двумя руками и огляделась.

Несколько учителей, как и она попавших в эту мышеловку, попрятались по классам. Нелепость… считать, что распаленная собственным криком и жаждущая крови толпа не проверит стенной шкаф, куда толстуха-математичка запихалась под кучу древних географических карт… нелепость.

Только в физкультурном зале стучал мяч. Томас, их учитель физкультуры, забалтывал детей, показывая им всякие трюки из своего футбольного прошлого. «Детей тронуть не должны», – сказал он ей, невозмутимо улыбаясь. Не должны?..

Один из родителей, старик со странной фамилией Бурый, присел на колено в проеме между окон слева Инны, баюкая на руках ободранный гражданский бластер с толстым, словно раздувшимся стволом, явно переделанный под боевое оружие. Если с таким задержит полиция – не поздоровится. Впрочем, поймав лихорадочный взгляд больших горячечно блестевших глаз Бурого, Инна подумала, что ему уже все равно. Парой недель раньше, младшую дочь Бурого сбил флаер. Удар был такой силы, что девочка умерла на месте, а флаер промчался мимо. Разумеется, на такой скорости гонять по городу на флаере да еще и по пешеходному уровню было запрещено. Разумеется, свидетелей не нашлось. А системы дорожного наблюдения, конечно же, оказались выключены, как нередко случалось, когда в аварии бывал замешан кто-то из орденских. С тех пор Бурый каждый день приходил в дочкину школу и молча стоял у окна, глядя во двор, словно чего-то или кого-то ждал. Старшая взрослая дочь старика осталась где-то в метрополии, жены у него давно не было… Инна каждый день хотела подойти к нему и всякий раз её словно что-то сдерживало. А сейчас Бурый вдруг улыбнулся ей странной робкой улыбкой, обнажив желтые зубы и едва слышно прошептал: