Коломна

– В путь? Через болота? – отдышавшись, сипло воскликнул шам. – Ты умеешь видеть в темноте?

– Я проводник и знаю болота. Отдохнул?

– Но…

– Теперь пойдешь сам – за мной, будешь держаться за пояс. Да не переживай – надумаешь тонуть в трясине – вытащу.

Немного переведя дух, беглецы пустились в опасный путь по старой болотной гати. Твердая земля кончилась, кругом колыхалась, булькала, урчала трясина, жившая своей собственной жизнью, грозившая почти неминуемой смертью – самонадеянным чужакам, рискнувшим вторгнуться в болота во мраке осенней ночи. Рат шагал медленно, время от времени останавливаясь, пробуя выломанной по пути слегою кочки и грязь. Прислушивался к любому шороху, шел буквально на ощупь…

Совсем рядом, слева, вдруг раздался резкий неприятный вопль. Шам позади дернулся, едва не свалившись в трясину. Вовремя обернувшийся Ратибор поспешно схватил его за руку, не дал упасть.

– Да что ты такой нервный, дружище Наг? Куликов ни разу не слышал?

– Ку-лик?

– Птичка такая, болотная. Маленькая, но кричит громко. Здесь неподалеку его гнездовье. Крик слева – значит правильно идем. Ну, шагай, шагай, не стой, затянет!

Они не сделали и полсотни шагов, как раздался громкий зловещий хохот. На этот раз – справа.

– Выпь, – быстро предупредил юноша. – Тоже болотная птица. Еще есть вальдшнепы.

Шам перевел дух:

– Ты всю болотную дичь знаешь?

– Не только болотную, но и боровую. Однако хватит болтать, идем. Чем дальше в болота мы уйдем, тем меньше вероятность того, что нас настигнет погоня. А она обязательно будет, ты уж мне поверь.

– Больше не могу! – выбравшись вслед за Ратибором на небольшой островок посреди непроходимой трясины, Наг повалился ничком в липкую холодную грязь и, застыв, раскинул в сторону руки.

Из чахлой груди его вырывалось тяжелое дыханье, на сияюще-лысой голове выступили крупные капли пота, глазные щупальца бессильно повисли.

– Отдохнем, – усаживаясь рядом, на кочку, покладисто кивнул Рат, глядя, как на востоке, за едва угадывающимися в зыбкой предутренней пелене башнями, алел край чистого, быстро очищавшегося от дождевых туч, неба.

Ясный прозрачный денек не слишком-то хорош для побега, видно далеко, да и у Сгона имелся бинокль. Хорошо б дождик, а еще лучше – густой и плотный туман. Ну да об этом нынче приходилось только мечтать – судя по стремительно светлевшим небесам.

Главное сейчас было – уйти, затеряться, обманув высланную погоню. В том, что она будет, Ратибор ни капельки не сомневался. А потому и не удивился, услыхав позади, за болотами, утробный звук рога.

Услышал рог и шам, встрепенулся, повернув к своему сотоварищу бледное, как сама смерть, лицо:

– Погоня?

– Погоня, – поднимаясь на ноги, кивнул Рат. – Нам надо идти, друг Наг, и чем скорее, тем лучше.

– Я… я не могу… я…

– Давай, давай, забирайся на закорки – весу в тебе, как в хорошей курице. Ну, вот, – подхватив шама, молодой человек хохотнул. – Посадил тебя себе на шею. Главное, чтоб не на свою голову!

Наг промолчал; он вообще мало говорил в последнее время и явно держался из последних сил. Кто-то бы на месте Ратибора давно бросил своего незадачливого спутника, оставил бы в трясине подыхать, на съедение болотным червям. Да, многие поступили бы так – потому что в случае погони с такой ношей не уйти, и лучше б избавиться от шама, бросить, но… Рат все же был не мастеровой, не торговец, а воин. А честь для воина значила многое, да почти все! Тем более, в сердце его еще гнездилась совесть… или – Бог, как называла это непонятное, во многом ненужное, а иногда даже и крайне вредное для всяких дел, чувство покойная матушка. Так и приговаривала: если есть в тебе совесть, есть Бог, значит, ты человек, нет – просто животное.

Хлюпала под ногами трясина, налетевший ветер срывал с чахлых кустиков последние листья, а за спиной вставало круглое желтое солнце.

– Я догадываюсь, о чем ты думаешь, – неожиданно произнес Наг. – Не знаю, хотя и должен был бы, а именно догадываюсь. И хочу уверить тебя, друг, – ты не зря посадил меня на свою шею. Поверь, я много чего могу, а многие мои умения ко мне еще возвратятся. Куда мы идем?

– Пока – подальше от нео.

Ратибор оглянулся и, щурясь от солнца, посмотрел вдаль. Пока все было спокойно, но обозленные дикари уже месили ногами старую гать, и вел их – Сгон, больше просто некому, больше никто не знал троп. Эх, отомстить бы этой гнусной мрази!

– Отомстишь, – хмыкнул за спиной шам. – Думаю, вскоре представится случай. Я чувствую погоню!

– Я тоже, – молодой человек сглотнул слюну и, сплюнув, спросил: – Ты читаешь мои мысли, Наг?

– Твои – нет, – честно признался одноглазый. – Хотя и должен бы… И дело тут не во мне, в тебе. Я просто…

– Ч-черт!!!

Увлекшийся разговором юноша споткнулся о какую-то корягу и, нелепо взмахнув руками, упал в грязь. Шам кувырком слетел с его шеи и шмякнулся в коричневую холодную лужу, подняв тучи брызг.

– Башку не свернул? – отплевываясь, осведомился парень и, глянув на своего спутника, громко расхохотался:

– Ну и рожа у тебя, дружище! Ха-ха! Нет, в самом деле, если б ты только видел себя со стороны – помер бы со смеху, зуб даю.

Выругавшись, Наг уселся на поваленный ветром ствол старой осины, попытался очистить от грязи куртку и штаны, да махнул рукой.

– Ничего! – успокоил Рат. – Чай, не на танцы к семеновским девкам собрались.

– Как много у нас шансов уйти? – разозлившийся шам был сейчас не особенно склонен к шуткам. – Долго еще будет тянуться эта трясина?

Ратибор задумчиво посмотрел в небо:

– К вечеру выйдем к острову Ржавой Баржи, там переночуем и отдохнем. И придумаем, как обмануть погоню.

– Так они что же – пойдут точно по нашим следам? – голос шама звучал глухо и как-то издевательски-изумленно, словно он разговаривал сейчас не с человеком, от которого нынче зависел полностью, а с малым ребенком. – Что, другого пути нет?

– В том-то и дело, что нет, дружище, – так же серьезно отозвался Ратибор. – Здесь одна тропа – эта. И Сгон ее знает… правда, куда хуже, чем я.

– Значит…

– Все правильно. Значит, мы должны встретить их на острове. И встретить, как следует! – юноша сжал кулаки. – Чтоб мало не показалось никому.

– Знаешь, – неожиданно усмехнулся Наг. – Мне иногда кажется, что это ты читаешь мои мысли. Что ж – в путь, друг мой, в путь!

По обеим сторонам узенькой, местами прогнившей, гати тянулась одинаковая темно-бурая жижа, иногда перемежаемая островками и зарослями камыша. Трясина тянулась почти до самого горизонта, до синевшего вдали леса, и не было ни малейшей возможности свернуть с тропы.

Вот под ногами булькнуло, закачалось и совсем рядом, шагах в трех слева, стремительно надулся большой, переливающийся всеми цветами радуги пузырь. С оглушительным треском лопнул, и из разверзшейся трясины вдруг взметнулось огромное, с многочисленными желтоватыми присосками, щупальце, хлестнувшее Ратибора по ногам. Парень не удержался на ногах, упал, а щупальце уже обвивало бедра, сдавило так, что едва не хрустнули кости.

– Ах ты ж, тварь!

Юноша изо всех сил ударил по щупальцу выломанной слегою, и тут же повторил удар. Бил, как по барабану. Скрывавшемуся в трясине болотному осьминогу это не шибко понравилось, на подмогу вылетело еще одно щупальце… и – еще…

Тварь потащила парня в трясину, откуда уже показался плотоядно раскрытый клюв в обрамлении множества немигающих, как у гадюки, глаз – желтых, с хищными вертикальными зрачками. Все произошло настолько быстро, в какие-то секунды, что, казалось, Ратибор просто не успел ничего сообразить, лишь конвульсивно дергался, как, наверное, любая, угодившая в подобный переплет, жертва. Так должно было быть, так всегда было! Осьминог, имелись у него мозги или нет, знал это прекрасно. Сначала добыча всегда трепыхается, потом резко обмякнет, и… Вот как сейчас.