Коломна

– Тут что-то не так, братцы! – почуяв опасность, первым заорал Рарг. – Эти заросли, они…

Он схватил ствол борщевика могучей своей дланью… и тут же прожег ее до кости, и кислотные побеги вонзились в спину и шею, растворяя внутренности, сжигая мозг…

Недолго кричали дикари. Все кончилось быстро. Когда Ратибор, пользуясь благосклонностью своего великого покровителя, возвращался по тропинке назад, он уже не видел кровавых кусков тел – от дикарей остались одни лишь дымящиеся кости.

Не теряя времени даром, молодой человек вернулся обратно к барже – надо было помочь Нагу выбраться. Подойдя ближе, Рат, как и договаривались, свистнул, и через пару минут над фальшбортом показалось бледное лицо шама, потерявшего нынче немало сил: черные крысы и туман – это было дело его рук, вернее, скрывавшегося под лысым черепом нечеловеческого мозга.

Сняв пояс, Ратибор бросил его приятелю и махнул рукой:

– Спускайся!

– Ты хочешь, чтоб я свалился в воду? – глянув вниз, усмехнулся Наг. – Или напоролся на колья? Боюсь, хвататься руками за веревку у меня не хватит сил.

– А тебе и не нужны силы, друг. Я тебя подхвачу, так что не медли, слезай.

С вымученной улыбкой и гримасой тупой покорности злодейке судьбе, одноглазый привязал конец пояса к лееру, и, совсем по-деревенски поплевав на руки, перевалился через фальшборт. Шам переживал не зря – не подхвати его Ратибор, точно бы грохнулся.

– Ну, вот, – поставив своего спутника на ноги, словно младшего братишку, довольно кивнул Рат. – Теперь отдохнем немного – и в путь, не опасаясь никакой погони.

Наг ничего не ответил, лишь опустил веко, словно внимательно к чему-то прислушивался, глазные щупальца его шевелились, как беспокойный паук, вдруг почуявший жертву… либо – опасность.

– Что с нео? – негромко спросил шам.

Ратибор улыбнулся:

– Великий борщевик принял их всех. Не сомневайся, растворил почти без остатка, до самых косточек.

Словно наяву, увидев дымящиеся от кислоты кости незадачливых дикарей, юноша вдруг ощутил нечто вроде жалости. Что-то ненадолго кольнуло… и сразу ушло, едва только Рат вспомнил жарящегося на вертеле еще живого ребенка.

– Они погибли не все, – вдруг заявил шам. – Кто-то наблюдает за нами, я чувствую… но не могу достать – далеко. И не могу понять, как он может на таком расстоянии видеть?

– Бинокль! – Ратибор закусил губу. – Предатель Сгон жив! Тем хуже для него. Так где он скрывается?

– Где-то там, – одноглазый отрывисто кивнул на маячившую метрах в трехстах рощицу. – Точнее сказать не могу, надо подойти ближе.

– Нет, – резко возразил юноша. – Сколько возможно, мы будем делать вид, что его не замечаем, будто бы думаем, что погиб. Пусть пока он так считает. Да! У предателя может быть древнее оружие – пистолет с коротким стволом и патронами.

– «ПМ»? «ТТ»? «Стечкин»? – деловито осведомился Наг.

Рат удивленно моргнул:

– Ничего себе! А много чего знают в вашей деревне.

– Это еще как поглядеть, кто из нас деревенщина! – обиделся шам. – А пистолет у него и вправду есть, я это чувствую. У нас же с тобой – одни заточенные палки.

– Палки? – молодой человек встрепенулся. – А ну-ка, погодь.

Оглядевшись по сторонам, он проворно нырнул в разросшиеся у ржавого борта баржи кусты, колючие и густые. Труп свинорылого десятника все еще висел там, пронзенный воткнутыми в землю кольями. Вкруг кровавых ран алчно жужжали мясистые переливчато-зеленые мухи.

Меч! Ратибору нужен был меч. Увы, вместо изящного, выкованного кузнецами Пятницкой башни, клинка, на боку дикаря висел обычный тесак в потертых кожаных ножнах. Широкий, не очень длинный, с однолезвийной заточкой и почти что без гарды, он, скорее, напоминал обычной нож-переросток, каким, по сути, и был. В невообразимо древние времена, когда генералиссимус Карл Великий сражался с германским канцлером Фридрихом Барбароссой за власть в Римской империи, подобное оружие называлось красиво – скрамасакс. Правда, часто ломалось, но этот, дикарский, с виду казался вполне надежным, крепким. Правда, что он против «ПМа»? Пулю клинком не отобьешь. Ну, хоть что-то, все не с голыми руками ходить. Кроме тесака, Рат без всякой брезгливости снял с широких плечищ убитого небольшой мешок, в котором обнаружилась копченая человеческая рука, наполовину обгрызенная, и плетеная баклажка. Руку юноша выбросил, баклажку откупорил, принюхался… и блаженно прикрыл глаза. Брага!

– Вот! – выбравшись, Рат похвастался находками и тут же согнал с лица улыбку. – Боюсь, нам не загнать Сгона в борщевик – этот парень здесь все знает. Будем ловить на живца. Ты, Наг – живец, а я – рыбак или охотник.

Одноглазый поиграл желваками и прищурился:

– А давай наоборот – ты живец, а я – охотник.

– Ты ж слабосильный! – задумчиво поглядывая на рощицу, засмеялся воин. – Вон, как тростник, на ветру шатаешься.

– Мне б только подобраться поближе!

– Ага, ага – подберись. Ладно, – шмыгнув носом, Ратибор погладил ножны. – Есть одна задумка. Короче, слушай сюда, глазастый…

Усадив Нага себе на шею, юноша зашагал к бивуаку, к старым шалашам и кострищам. Шел нарочито медленно, чтоб прячущийся в рощице Сгон мог хорошенько все разглядеть. Уж, конечно, предатель никуда не денется, пойдет сзади, будет следить, чтобы подкрасться ближе и нанести удар при первом же удобном случае. Так этот случай нужно ему создать, и как можно быстрее, беглецам вовсе не улыбалось терпеть за спиной опасность.

Шам, конечно, ослабел донельзя, и от бражки отказался, на что Ратибор лишь пожал плечами: не хочешь – не пей, но вид – делай! Да так, чтоб в голове у предателя и капли сомнения не закралось. Чтоб он видел – победители расслабились и празднуют победу! Зная неравнодушие Рата к доброй ягодной бражке, Сгон, несомненно, так и подумал бы. Даже нет – именно что «подумает», без всяких «бы»! Вот и вели себя беглецы соответствующе: уселись на видном месте, передавали друг другу баклажку, прихлебывали, орали, а потом ненадолго затянули старинную песню про Щорса, знаменитого рыцаря при дворе древнего графа Роланда. Затянули, да на первом же куплете и утомились, допели:

– Шел под красным знамнем командир полка…

…да повалились на лапник, раскинув в стороны руки. А чего б после боя да бражки и не отдохнуть-то? Враги перебиты, напасть некому.

– Ты ему мозги-то затуманил? – приоткрыв левый глаз, тихо спросил Ратибор.

– Затуманиваю, – Наг спокойно кивнул и облизал губы… точнее – края безгубого рта. – Уж, как могу, извини.

Впрочем, Рат сейчас надеялся не только на своего одноглазого спутника-колдуна. Сгон ведь не только самолюбив, но и самоуверен. Другой бы, может, и пристрелил бы спящих шагов с двадцати, но только не этот! Он ведь и попавшего в плен Рата не убил тотчас же, оставил, чтоб упиваться своей властью, чтобы поиздеваться, чтоб заставить завидовать, бояться, дрожать! Вот и сейчас… Ну, неужели, предатель упустит случай поиздеваться над беспомощными беглецами? Да ни в жисть! Что ему толку просто убить валяющихся в пьяном беспамятстве врагов – словно выстрелить в бревна. Не-ет, обязательно надо взглянуть беглецам в глаза, насладиться мелькнувшим в них страхом, ожиданием смерти! Хотя… шама, конечно, Сгон может пристрелить и сразу, а вот Ратибора – нет. Что ж, риск есть… остается только молиться за одноглазого друга.

Есть!!! Предатель подкрался бесшумно, но сквозь неплотно прикрытые веки молодой человек увидел закрывшую солнце тень… Кто-то пнул Рата носком сапога, и парень не стал больше притворяться. И так лежал, как натянутая тетива… а теперь…

Резко выпрямился!

Выбросил вперед и вверх правую ногу, ударив склонившемуся над ним Сгону по руке с зажатым в ней пистолетом.

Предатель дернулся было, да поздно. Вылетев из рук, «ПМ» шмякнулся о старый пень да там где-то и затерялся, а вот поднять оружие Ратибор уже не дал – вскочил на ноги, выхватив из ножен тесак, ударил…

Надо отдать должное, враг пришел в себя тут же, все ж таки он был воин, а не мастеровой и не пахарь. И воин – не из последних.