Блатные из тридевятого царства (СИ)

   -- Всех связанных освободить, свободных связать, -- приказал я. -- И поживее, иначе всю жизнь в шестерках бегать будете!

   Угроза подействовала. Через пять минут, растерев затекшие руки, мы принялись за банду Кривого. Сопротивляться никто не думал, пьяный сон вещь крепкая. Лишь Косолапый попытался открыть глаза, но Васькин кулак надежнее любой пилюли от бессонницы погрузил его в прежнее состояние. Управились быстро. На траве у потухшего костра остался лишь Лёнька. Да еще из хижины доносилось неясное бормотание атамана. Покосившись на графа, дед Кондрат попросил:

   -- Разреши, Пахан, этим выродком я займусь лично. -- Заметив в моих глазах настороженность, он тут же добавил: -- Не бойся, не собираюсь грех на душу брать, но проучить стервеца следует, чтоб на всю жизнь помнил -- каково быть предателем.

   Я махнул рукой, поступай, как знаешь. Дебилу все едино, что в лоб, что полбу. Из него б гвозди делать, как советовал товарищ Маяковский, а лучше шурупы и молотком, молотком по пустой головке.

   Кондрат Силыч потащил безвольное тело графа в лес, мы пошли на штурм резиденции атамана. Попасть внутрь обычным способом оказалось невозможно. Массивная дверь, подпертая изнутри, и крепкие стены без окон, надежно охраняли сон Кривого, а в месте с ним и наше золото. Опять отличились братья.

   Кто бы мог подумать, что они, словно великие маги, могут проходить сквозь стены. Правда, когда это делают волшебники, стена остается целой, а у нас дверь вылетела вместе с косяком. Васька с Ванькой ввалились внутрь. Через минуту последовал доклад:

   -- Все обшарили, денег нет.

   -- А еще, -- добавил Васька, -- Кривого малость дверью пришибло, кажись, помирать собрался.

   И только тут я обратил внимание на громкие стоны, доносившиеся изнутри. В груди противно екнуло, вдруг и, правда, атамана задавили. Жить или умирать -- его личное дело. Да кто нам скажет, где червонцы спрятаны? За чей счет в Волынь ехать? На что коней покупать?

   -- Сюда его! -- Крикнул я.

   Пока разгребали груду досок, поднимали дверь, слабый голосок Кривого резал уши:

   -- О-о-о-ой!.. О-о-о-ой!.. О-о-о-ой!...

   Наконец завал разобрали и Евсей с Федькой подняли атамана. Тот всплеснул руками и раззявил рот так, что гланды наружу полезли:

   -- О-о-о-ой!.. О-о-ой цве-е-е-е-тет калина-а-а-а-аа в поле-еее у ручья!...

   ...тихая Варфоломеевская ночь подходила к концу, начинало брезжить спокойное, мирное утро стрелецкой казни...

   Ближе к обеду, упрев на солнышке, разбойники начали приходить в себя. Первым ожил Косолапый. Еще не поняв, что произошло, он покрутил опухшей мордой и задал риторический вопрос:

   -- Кто пьянствовал с моей рожей и помял ее?

   Выждав, пока и остальные начнут воспринимать действительность хотя бы в черно-белых тонах, я поднялся с земли. Скрестил руки на груди и прокурорским тоном произнес:

   -- Все ни так уж плохо, как вы думаете, все гораздо хуже. -- Такое начало произвело нужное впечатление. Не снижая оборотов, я продолжил: -- Начинаем первую игру сезона в вопросы и ответы. Для тех, кто не пробьется в финал, в качестве поощрительных призов братья Лабудько приготовят свои любимые блюда: отбитые почки по-таежному, жаркое из поломанных ребер, сломанная челюсть под майонезом и так далее. С полным перечнем меню проигравшие ознакомятся позже. А теперь внимание! Первый и единственный вопрос отборочного тура -- где наши деньги? Время на раздумья истекло. Атаман, кто будет отвечать?

   Кривой долго и тупо смотрел в мою сторону. Пытался сообразить, чего от него требуют. Наконец тяжело вздохнул и произнес:

   -- Опохмелиться дайте.

   -- Перебьешься. И так без меры укушались, весь стратегический запас выжрали.

   -- Не, -- икнул главарь, -- меру мы знаем, но разве ж ее выпьешь.

   -- Короче, -- рявкнул я, прекращая дискуссию, -- где деньги?

   -- Тебя, Пахан, помню, Леопольда помню, деньги -- не помню.

   Я медленно досчитал до десяти. Старый как мир способ помог немного успокоиться. Что делать? Вдруг Кривой и правда амнезией с похмелья страдает. Как не хотелось учинять допрос с пристрастьем, но другого выхода я не видел. Ни в моем вкусе шастать по белу свету в облике побирушки. Стараясь не сорваться на крик, я поинтересовался:

   -- Кривой, ты в школе учился?

   -- Не сподобился как-то.

   -- Оно и видно. Ничего, дело поправимое, -- успокоил я атамана. -- На прохождение полного курса времени, к сожалению, нет, но вот пару уроков по биологии провести успеем. Тема занятий -- внутренний мир человека. Отбросим в сторону духовную сущность и сразу перейдем к более приятным вещам -- осмотру кишечника с дальнейшим наматыванием на ближайший сук.

   Кривой суть сказанного уловил. Видно по глазам и по неприятному запаху, что стал исходить от атаманского тела.

   -- Вы за кого меня, дурака, принимаете! -- Пропищал он дрогнувшим голосом.

   -- Заткнись! -- Заорал я. -- Последний раз спрашиваю -- где золото? Минута на размышление. Потом начнем урок, если биологии окажется мало, изучим ботанику. Будем отделять пестики от тычинок. Это, кстати, -- обвел я взглядом притихших разбойников, -- касается всех. Покайтесь, облегчите душу. Добром прошу.

   А в ответ тишина и мрачное сопенье со всех сторон. Слева обреченное -- банда во главе с атаманом застыла в экстазе, ожидая начала учебного процесса. Справа усердное -- Ванька с Васькой и кузнец Сорока, отобранные Евсеем в преподавательский состав, деловито закатывают рукава. Чем бы все кончилось, не знаю. Вряд ли бы я решился на что-то большее порки. Гнетущую обстановку разрядил невесть откуда взявшийся дед Кондрат:

   -- Плюнь на них, Пахан, нашел я золото, Лёнька его прихватил. Пьяный-то пьяный, а про деньги не забыл.

   -- Уф! -- Отлегло у меня на душе.

   -- Ох!!! -- Обвисли на веревках разбойники.

   -- Эх! -- Досадливо выдохнул Фраер. -- Чего теперь делать?

   -- Прочти лекцию о человеколюбии, а для усвоения материала по десять плетей каждому и пусть катятся восвояси.

   -- Значит так, -- начал Евсей, -- зарубите себе на носу -- человек человеку друг, товарищ и брат. Вы это поняли козлы?

   -- Ай! -- Тоненько взвыл Косолапый, почувствовав на спине жгучий поцелуй вожжей.

   -- Ой! А-я-й! -- Подали голоса остальные члены банды.

   Уяснив, что брошенное семя вошло в благодатную почву, Фраер скромно отступил в сторону.

   Закончив экзекуцию, принялись собираться в дорогу. Несмотря на бессонную ночь и бурное утро решили с выступлением не затягивать. Пообедав, а заодно -- сразу позавтракав и поужинав, уселись в пролетки и двинули вслед за солнцем. Если Кривой не врал, версты через три имелся проселок, а там -- куда русский "авось" выведет.

   Наша команда уменьшилась на двух человек. Где искать Лёньку я примерно представлял, а вот куда делся Пантелей, не знал никто. По всему выходило -- бежал проводник, пока мы с бандитами нянчились. Бог ему судья. Не тот повод, чтоб печалиться.

   Отпущенные на волю разбойники провожали со слезами на небритых щеках. Наверно жаль было расставаться. Атаман пыхтел особо зло и выразительно. Чтоб прощание не затянулось, мы предусмотрительно конфисковали огнестрельное оружие, а в купе с ним и колющие с режущим. Лихое мужичье, сутуля распухшие от порки спины, двинулось в глубь леса.

   -- Флаг в руки, ветер в спину и паровоз навстречу! -- Благословил я их напоследок.

   Не успели мы проехать и сотни метров, пришлось остановиться. Как есть сотворилось чудо -- явился ангел небесный в плоти и крови. Для воплощения, скажу прямо, небесное создание выбрало не самые подходящие телеса. Могло бы и поприличнее облик сыскать.

   Граф, или то эфирное высшее существо, что в него вселилось, был облачен поверх перемазанного землей мундира в белое давно нестиранное рубище. В левой руке, высоко над головой, он сжимал крест, сляпанный из березовых сучьев, а правой отчаянно крестился, бормоча под нос молитву. Завидев нас, Лёнька простер ладони к небу, безумно закатил глаза и принялся вещать: