Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)

– Криминалистика скажет, что молодого человека можно отпускать, – мельком глянул на закованного в наручники Сашу пожилой лысоватый жандарм в белом халате, накинутом поверх мундира. – Явное самоубийство, господин Кавелин.

– Не может быть! – Улыбку с лица жандарма как ветром сдуло. – Вы ничего не путаете, Мельников?

– Отнюдь, – пожал плечами криминалист. – Вот он пистолет, из которого произведен выстрел. – Он кивнул на лежащий на столе пластиковый пакет. – Отпечатки на рукояти и спусковом крючке четкие. Найден, как и должно быть, справа от тела…

– Но как могли проглядеть пистолет при первичном осмотре?

– Это вы своих гавриков спросите, Кирилл Сергеевич, – ядовито улыбнулся криминалист. – А я вот сразу нашел. Под циновку закатился пистолет. Вон там, – он указал пальцем, – у окна.

– И как он там, с позволения спросить, оказался?

– Элементарно. У покойного поручика, как вы успели, наверное, заметить, конституция тонкая, хрупкая. Как у девушки, если уместно такое сравнение. А пистолет, – криминалист снова кивнул на пакет, – «люгер». Та еще машинка. Вот и выбило его отдачей из мертвой руки. Такое бывает, – покивал он своим словам. – И довольно часто. Так что отпускайте молодого человека, Кавелин, он вне подозрений.

– Еще отпечатки пальцев следует сверить, – проворчал ротмистр, отпирая ключиком браслеты, уже успевшие врезаться в Сашины запястья.

– Уверен, что они окажутся принадлежащими Зацкеру, – пожал плечами криминалист. – У меня, Кирилл Сергеевич, большой опыт в подобных делах…

– А почему вы решили, что это я убил Матвея? – спросил Бежецкий, когда они с жандармом спустились вниз.

– Вас вчера видело множество народу, – пожал плечами Кавелин, закуривая. – Когда вы, подобно фурии, неслись сюда, ничего перед собой не замечая. А потом… Вы же знаете, какая в туземных домах звукоизоляция? Вашу ссору тоже слышали многие. И то, как вы надавали бедняге пощечин.

– А выстрел они тоже слышали?

– Нет, выстрела никто не слышал. Ночью был обстрел, как вы знаете.

– Так я, по‑вашему, надавал Моте… Матвею пощечин, а потом вернулся и под покровом ночи пристрелил его? Бред.

– Почему бред? Всякое бывает… А с чего вы так осерчали на поручика? Знающие вас люди говорят, что вы с ним были дружны.

– Это наше с ним дело, – насупился молодой человек.

– Не хотите говорить – как хотите, – жандарм затянулся дымком. – А что вы делали вчера в госпитале?

– Заходил еще к одному своему другу, полковнику медслужбы Седых, – с вызовом ответил поручик. – Или знающие меня люди не сообщили вам, что я и с ним дружен?

– Да не ершитесь вы… – вздохнул Кирилл Сергеевич. – Тут трагедия случилась, а он со своим гонором шляхетским… Я понять хочу – с чего это такой человек, как Зацкер, решил пустить себе пулю в висок. Жизнерадостный, общительный… Испугался дуэли, как вы думаете?

– Вряд ли, – теперь пожал плечами Александр. – Матвей трусом не был… Действительно, с чего ему стреляться? Остыли бы оба, выпили мировую… Он ведь меня даже не вызвал. Наоборот, бежал за мной, хотел что‑то объяснить…

– Что объяснить?

– Откуда я знаю…

4

Александру снилась ночная майская гроза, бушующая за окном усадьбы в Бежцах. И так сладко спалось на мягких перинах под грохот грома за окном, что совсем не хотелось просыпаться…

Он открыл глаза и долго лежал в душной темноте, не понимая, где находится. Лишь металлический стук над самым ухом спустил его с небес на землю. И мягкие перины сразу же превратились в пыльный брезент, жесткий, словно картон, да еще немилосердно колющий чем‑то угловатым в бок, а спальня отчего дома – в пропахшее бензином, оружейной смазкой и потом нутро бронированного вездехода «Майбах». Стук повторился, и поручик откинул прямоугольную створку люка, впустив внутрь поток раскаленного воздуха и сноп яркого, будто вольтова дуга прожектора, солнечного света.

– Чего тебе? – буркнул он, с силой протирая обеими руками лицо и ненавидя себя за скрипящую под ладонями щетину, – побриться здесь было решительно невозможно, да и на умывание манипуляции с чуть влажной салфеткой походили мало.

– Персы, ваше благородие! – гаркнул Федюнин, лихо козырнув, хотя для отдания чести его головной убор – мятая‑премятая панама германского тропического образца подходила мало. – Вас требуют!

– Подождут, – поручик, играющий роль афганского «турона»[69] потянулся, одернул мундирчик мышиного цвета и нахлобучил на голову офицерскую фуражку с огромным, разлапистым гербом‑кокардой. – Не в России – тут никто никуда не торопится.

Маскарад казался чудачеством лишь на первый взгляд: здесь, в ста километрах восточнее Герата, начиналась зона ответственности персидской армии. А персы, хотя и числились ближайшими союзниками России на Востоке, сквозь пальцы смотрели на британскую разведку, агенты которой кишели на западе Афганского королевства, как вши в халате странствующего дервиша.

Да и авиации Соединенного Королевства полеты над Гератом не возбранялись, равно как и над севером страны, граничащим с Империей. По пути к обозначенному на карте Берлинского департамента геодезии и картографии жирным красным кружком пункту встречи на куцую «автоколонну» Бежецкого целых три раза пикировали братья‑близнецы того самого «Старфайтера», что сопровождал «Комету» в памятный «день прибытия». Но поручик не зря давил в себе желание схватиться за укрепленный на турели вместо штатного «МГ» новенький зенитный «перун» Тульского Императорского оружейного завода – удовлетворив любопытство, «бобби» снова набирали высоту, скрываясь за сжимающими дорогу горами. А значит, «маскарад с переодеванием» пока действовал: вряд ли с самолета можно разглядеть, что под панамами и фуражками скрываются вовсе не азиатские, а вполне даже славянские лица.

Колонну грузовиков, прибывших из Персии, возглавлял легкий армейский вездеход, именуемый на английский лад «джипом». Высокий черноусый офицер в горчичной форме и пробковом шлеме, неприятно напоминавшем о «потенциальном противнике», четко бросил два пальца к козырьку и что‑то затараторил на гортанном наречии, весьма отдаленно напоминавшем кабульский дари.

– Переводи, – кивнул Саша бухарцу Насырову, комично выглядевшему в своей не сходящейся на раскормленном пузе форме: вольноопределяющийся, хорошо знающий фарси, был придан команде Бежецкого для выполнения задания, а обычно отирался при полевом интендантстве, торгуясь до умопомрачения с местными поставщиками провианта.

Александр откровенно скучал на этом задании, казавшемся ссылкой даже по сравнению с «конопляными налетами», не понимая, зачем его – боевого офицера – отправили сопровождать какой‑то груз. Что за груз, он примерно догадывался – командование исподтишка протаскивало через персидскую границу оружие и боеприпасы, чтобы, в обход дипломатического крючкотворства, вооружить по российскому образцу хотя бы полк из наиболее боеспособных аборигенов. Но почему здесь он, хотя с избытком хватило бы какого‑нибудь прапорщика или даже фельдфебеля из старослужащих, – оставалось загадкой.

– Чего он хочет? – с неприязнью посмотрел поручик на папку с приколотыми к ней металлическим зажимом бумагами, которую перс совал ему под нос.

– Просит, чтобы подписали, – перевел Насыров, вытирая рукавом пот, обильно струившийся по мясистому лицу из‑под панамы. – Начальство, говорит, требует.

– Хрен ему, – буркнул Саша: положительно, все его сегодня раздражало. – Переведи, что я не уполномочен автографы раздавать первому встречному.

Вольноопределяющийся пожал плечами и перевел. Видимо, буквально, потому что костистое, смуглое в черноту лицо перса передернулось. Он отрывисто каркнул что‑то, зло поглядывая на Бежецкого, и тоже сделал жест рукой: переводи, мол.

– Просит вас отойти на пару минут.

– Да не проблема. – Александр вразвалку направился за персом, пружинисто шагающим, за скальный выступ: не стреляться же его повел гордец. А на кулачках еще посмотрим, кто кого, – высок горец, спору нет, да в плечах узковат.