Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)

Снилась ему, как обычно в последние дни, все та же тягомотная околесица: он опять, в одиночку, разгружал неподъемные ящики, уже зная, что это не ящики, а гробы. Только во вспоротом гробу на этот раз был не убитый фельдфебель, а тот самый обгоревший капитан‑танкист, что‑то силящийся сказать юноше, но лишь бессильно кривящий в бесплодных потугах безгубый рот, криво зашитый через край суровой ниткой. Не в силах выносить тяжкого зрелища, Саша закрыл гроб крышкой, легко преодолев сопротивление покойника…

– Подъем! – не слишком почтительно ткнул командира в бок Федюнин, и Бежецкий встрепенулся, отчаянно крутя головой: похоже, что он задремал и не заметил, как автомобиль добрался до места. – Станция Березай, кому надо – вылезай!

– Разговорчики, – буркнул поручик, зябко поводя плечами: надо было, конечно, одернуть разгильдяя, но нового унтер‑офицера еще не прислали, а тратить время на такого балбеса было жалко.

Аэродром был затянут дымкой, не собирающейся таять в утреннем безветрии, но, в отличие от привычного, пахнущего свежестью и всегда почему‑то грибами тумана, сегодняшний вонял горелым.

Причина стала понятна сразу: метрах в пятистах от автомобиля, почти неразличимый среди затянувшего все вокруг смога, возвышался легко узнаваемый силуэт хвостового оперения «Пересвета». Одного, без самого транспортника. И оттуда, где ломаной линией оно обрывалось, густо валил черный нефтяной дым.

– Драгуны? – прохрипел незнакомый капитан, перемазанный копотью так, словно только что выбрался из печной трубы. – Молодцом! Поручик, берите своих людей и топайте вон туда, – закопченная пятерня отмахнула куда‑то в сторону горящего самолета. – Да не кучей! Растянитесь цепью и внимательно смотрите под ноги. Вот вам вешки – втыкайте возле каждого обнаруженного предмета. Все, пошли!..

Не обращая больше внимания на воинство Бежецкого, чумазый капитан рысцой кинулся к еще двум выруливающим на летное поле фургонам.

– А что случилось? – запоздало бросил вслед ему Саша, не надеясь на ответ, но тот услышал.

– Чурки с гор! – зло проговорил, как выплюнул, капитан, и юноша вдруг вспомнил его – один из любителей нард, всегда заседавший в дальнем конце «клуба». – Шарахнули ракетой на взлете… Благо бы на небольшой высоте – могли бы сесть на брюхо, а так… – Он сокрушенно махнул рукой и потрусил к машинам.

Все было ясно…

* * *

– А это что такое? – Федюнин присел возле бесформенного куска, все еще слабо дымящегося, и осторожно потыкал в него черенком вешки. – Отмечать или как?

– Все отмечать, – буркнул поручик, втыкая свой знак возле чьей‑то ноги, оторванной ниже колена: начищенный ботинок совсем не пострадал, чего нельзя было сказать об остальной обгоревшей культе с остатками ткани вокруг щиколотки и сахарно‑белой длинной костью, торчащей из лохмотьев темной плоти.

За прошедшие два часа мозг настолько отупел от увиденного, что эта деталь еще недавно живого, трепещущего человеческого тела уже не вызывала эмоций, будто выброшенный за ненадобностью старый сапог – валяется себе какой‑то мусор и валяется. Наступила защитная реакция организма, не позволяющая живому сорваться с винта при виде мертвого. Ведь чего только не увидел Саша за эти два часа…

Вокруг, полускрытые дымкой, как привидения, бродили размытые человеческие фигуры. Казалось, грибники туманным утром устроили «тихую охоту» в странном лесу без деревьев. Только вот грибы им попадались страшненькие…

Бежецкий совсем не был специалистом в таких вопросах, но тут все казалось понятным даже ему: ракета «земля‑воздух» – скорее всего одна из «Эрроу», что в числе других контрабандных поставок тоненькими ручейками сочились через горную границу с Британской Индией, – заставила сдетонировать вместительные баки «Пересвета», полные горючего. Естественно, что не выжил никто. Даже относительно целые тела попадались очень редко – все больше разорванные на куски, переломанные, обгоревшие.

– Вот ни себе хрена! – услышал Саша голос Федюнина. – Вы только поглядите, ваше благородие!

«Что он там нашел, – подумал офицер, втыкая вешку возле расщепленной пассажирской скамьи. – Опять какую‑нибудь ерунду, поди!»

Он поспешил к солдату, склонившемуся над чем‑то большим, угловатым.

Нет, солдат на этот раз нашел не ерунду.

Глубоко врезавшись в сухую почву уцелевшим краем, на земле лежал один из гробов – точно такой же, какие вчера поручик видел в морге. Деревянная наружная обшивка раскололась при ударе о землю, рассыпавшись по досочке, а сам цинковый ящик сильно деформировался, лопнул по спайке, и к тому же передняя его часть отсутствовала напрочь, будто откушенная гигантскими ножницами. Все вокруг было усеяно знакомыми мешочками, целыми и лопнувшими. Только этот силикогель почему‑то был похож на муку или сахарную пудру. Бежецкий нагнулся и поднял один кулечек, удивившись, что внутри матерчатого мешочка там еще один – из полиэтиленовой пленки.

«Как же он будет влагу впитывать?»

Порошок обильно перепачкал пальцы, невесомым облачком повис в воздухе, распространяя резкий запах…

– Смотрите, ваше благородие! – Федюнин совал ему под нос обгоревшую с одного конца доску от ящика. – Селюнин наш это!

На доске чернела трафаретная надпись «…тер‑офицер Селюнин».

– А это что у вас такое? – Солдат обмакнул в мешочек грязный палец, подозрительно понюхал облепивший его порошок, осторожно лизнул кончиком языка…

– Вы знаете, что это такое, вашбродь? – выпучил он глаза на офицера. – Это же…

Но тот и сам уже догадался, что это такое…

* * *

– Вы арестованы, поручик!

Размалеванный камуфляжными цветами вездеход ждал Бежецкого на краю аэродрома. Повинуясь сигналу ротмистра с темно‑зелеными эмблемами Корпуса на воротнике, два дюжих вахмистра споро обыскали не пытающегося сопротивляться офицера и, защелкнув у него на запястьях вороненые дужки наручников, усадили в просторный кузов.

– Ну что, расскажете сами, как все было? – устало спросил жандарм, устроившись на металлической скамейке перед Сашей. – Курите?

Подручные его скрылись в кабине, оставив офицеров наедине, и вездеход медленно тронулся с места.

– В чем меня обвиняют?

– Пока ни в чем, – пожал плечами ротмистр, прикуривая от металлической зажигалки. – Но, думаю, вскоре обвинят в убийстве.

– В убийстве?

– Это у вас манера такая, поручик, повторять последнее слово? – улыбнулся жандарм. – Разве я непонятно выразился?

– И кого я убил? – откинулся на металлический борт Саша, думая про себя: «Какой бред! Право, я, должно быть, еще сплю… Хотя во сне вроде бы не чувствуют запахов, а амбре тут…»

– У вас нос чем‑то белым перемазан, – заметил собеседник. – Да‑да, вот тут. Все, стерли. Не алебастр, случаем?

– С чего вы взяли? – пробормотал молодой человек и вдруг все вспомнил: алебастр, поручик Зацкер, зажимающий нос перемазанной белым тряпкой, капли крови на полу…

– Ага! – Ротмистр, пытливо вглядывающийся в лицо Бежецкого, улыбнулся. – Вспомнили! Каковы были мотивы убийства? Чего плохого вам сделал Зацкер?

– При чем тут Матвей?… – Саше снова показалось, что это – ужасный, неправдоподобный кошмар. Вроде того – с разгрузкой ящиков. – И вообще, куда мы едем?

– Сначала на квартиру упомянутого поручика, – заскучал жандарм. – Там вы покажете, как все было. Под протокол. А потом, думаю, в гарнизонную гауптвахту. Ну что, не хотите говорить?

– Пока воздержусь…

В квартире бедняги Зацкера было всего несколько человек. Самого его, вероятно, уже увезли, только возле стола, на полу виднелся грубо очерченный мелом человеческий силуэт с темным пятном на месте головы.

– Ну, что нам скажет криминалистика? – весело поинтересовался ротмистр, потирая руки, будто в предвкушении вкусного обеда.