Двойной бренди, я сегодня гуляю (СИ)

— По мне видно? — странно ухмыляясь, спросил он и поглядел на Коннолли.

— Не знаю, о чём ты, но видно. Что, ты сделал кому-нибудь "уахха-май"?

Вот придурок, мысленно взвыла Лика. Как он не понимает, что такие шуточки...

— Ну зачем же, — дружелюбно произнёс Лаи. Ему принесли обед, и он принялся протирать руки очищающей салфеткой. — Просто сегодня не мой день. Я поругался в медцентре.

— Господи, Виктор! — охнула Лика. — Из-за чего?

Только-то? Она почти разозлилась на Лаи. Делать ему больше нечего; детский сад какой-то. Если бы он только знал, что она ради него сейчас только что чуть собственными руками не пустила под откос свою дружбу с Патриком... И что мина ещё не убрана с рельсов.

— Я запросил архив центра — истории болезни всех, у кого были сердечные приступы. Там сегодня дежурит другой врач. Женщина. Она мне отказала — сослалась на конфиденциальность.

— Интересно, а вы как хотели? — в досаде проговорила Лика. — Она что, так и должна была выложить постороннему человеку чужие данные?

— Никто не является посторонним, — терпеливо разъяснил Лаи, — когда дело касается опасности для других людей. Но она-то не знает, при каких обстоятельствах подобрали Дорана. Она, конечно, и слушать меня не захотела.

Барнардец скривил губы, словно пытаясь рассмеяться.

— С её точки зрения, у мальчишки и раньше было больное сердце, а мне следует лечиться от неполадков здесь, — он постучал согнутым пальцем по лбу. — Сказала, что вызовет карабинеров, если я не покину медцентр.

— Вик, — беспокойно сказал Коннолли, — ты всё ещё думаешь, что между этими приступами есть какая-то связь?

— Я в курсе, что полагаться на интуицию ненаучно. Но до последнего времени она меня не подводила.

Лика машинально смотрела, как он кидает в рот кусочки мяса и овощей. В этот раз ей было почему-то особенно противно, что он всё ест руками. Просто удивительно, как такая высокотехнологичная цивилизация не додумалась хотя бы до чего-то вроде японских палочек. Хотя, надо признать, руки у него чище, чем у неё самой, несмотря на профессию — на раскопах, должно быть, не пренебрегает крем-латексом... Она вдруг вспомнила: на марсианской станции Лаи пользовался ножом и вилкой не хуже любого землянина-европейца.

— Что бы там ни было, — подавленно сказал он, — Дорану здоровья уже не вернёшь. Но если существует хоть какая-то вероятность, что это может повториться с кем-то ещё... Если я неправ, тем лучше.

— Да что с вами происходит? — поразилась Лика. — Был бы это, по крайней мере, ваш сын...

— Он и есть мой сын.

Он произнёс это самым спокойным и будничным тоном, сконфузив её.

— Но ведь это... ээ-э... в фигуральном смысле? — попыталась она поправить положение, заранее понимая, что попытка окажется неудачной, и чувствуя себя всё глупее и глупее.

— В прямом. По закону, Доран мой "ои" — "дитя".

— Не понимаю, — сказал Коннолли. — Ты что, его опекун? При живом отце? Ты вроде не говорил, что с твоим братом что-то случилось.

— Дафия чувствует себя прекрасно. Не в этом дело. Все младшие родственники, кроме братьев и сестёр, по нашим законам считаются "ои". В земной терминологии, я прихожусь Дорану дядей. В нашей — двоюродным отцом.

— А-а, понятно, — ответила Лика, хотя ей не было понятно. Интересно, подумала она, на что похожи семьи на этой планете? Вроде бы она слышала, что у них многожёнство...

— Так в чём суть? — спросил Коннолли. Лика думала, что он имеет в виду барнардские степени родства, но, оказывается, он уже потерял интерес к этой теме. — Ты собирался сличить истории болезни всех постояльцев, у которых были проблемы с сердцем, и выяснить, есть ли что-то общее?

— Примерно.

— Гм... Если ты считаешь, что это как-то связано с памятником, то искомое общее — памятник. Но ты же не рассчитываешь, что в файле каждого больного записывают, где именно на территории гостиницы ему стало плохо?

— Я думал об этом, — серьёзно ответил Лаи. — Буду искать какие-то другие признаки. Если между явлениями существует причинная связь, они чаще всего соотносятся не по одному параметру. Какой-нибудь да проявится.

— А что, если никаких закономерностей не обнаружится? — спросила Лика. — Что тогда?

— Тогда я с готовностью признаю, что мне пора лечить нервы. И, честно говоря, такой вариант развития событий — не худший. Но в любом случае для того, чтобы судить о моих догадках, нужен доступ к файлам.

— А если их... того? — Коннолли изобразил пальцами отмычку. — Хакеры на что?

Лаи оторвался от тарелки.

— Хорошая мысль, — в его чёрных глазах вспыхнул незнакомый Лике хищный блеск. — Я совсем забыл, что Амаи оставил мне свой телефон. Надо с ним связаться...

— Вы оба с ума сошли, — сказала Лика. — Засекут же! Это вам не Марс...

— Не засекут, — усмехнулся Лаи, вытирая руки, — если вы или Патрик одолжите для этого свой компьютер. Пока служба сетевой защиты что-то нащупает, вы уже будете на Земле. Никто ничего не докажет.

Он деловито вынул телефон, нажал кнопку на смарт-поясе и продиктовал код на родном языке. Затем вставил капсулу в ухо и замер, дожидаясь соединения.

— Ты это серьёзно? — услышал Коннолли злой шёпот Лики. — На авантюры потянуло?

— Насчёт авантюр — чья бы корова мычала, — одними губами ответил он. — Можно подумать, это я флиртую с барнардками.

— Много чести — ссориться с тобой в его присутствии, — оборвала Лика и отодвинулась. Лаи вернул капсулу в гнездо пояса и объявил:

— Нам везёт. Амаи сейчас в городе, и он сможет приехать в гостиницу уже сегодня вечером.

Озорно улыбаясь, он поднял бокал с недопитой минеральной водой.

— За успех нашего предприятия! Кто предоставит компьютер?

Лика и Коннолли как по команде посмотрели друг на друга. Ситуасьон, однако, мелькнуло в голове у Лики. Затея, конечно, бредовая, но свитка ей для Виктора не жалко, с неё не убудет; вот только как быть с Патриком? Он точно истолкует это превратно; лучше не высовываться. А если она промолчит, уступит инициативу Патрику, не получится ли с её стороны уход от ответственности?

— Ладно уж, — сказал Коннолли, — бери мой. У меня с собой есть дополнительный блок памяти на два леодр-байта — в случае чего, хватит.

19. С ЛАИ ЧТО-ТО ДЕЛАЕТСЯ

Марс, экспедиция D-12, 16-17 ноября 2309 года по земному календарю (17-18 сентября 189 года по марсианскому).

— Вы мне можете объяснить, что делается с нашим уважаемым гостем?

Джеффри Флендерс сделал вид, что не различает фирменной иронии Мэлори в конце фразы. Он неспешно отпил кофе из пластиковой чашки.

— Работает над чем-то. Хочет проверить какие-то свои предположения.

— Догадываюсь, что работает, — с плохо скрытым раздражением произнёс Мэлори. — Для того, чтобы пить кофе, — он покосился на Флендерса, — А-лаборатория не нужна. А он торчит там безвылазно.

— Я вас не понимаю, — отчуждённо сказал Флендерс, прихлёбывая кофе. — Разве не вы дали ему ключ?

Тон его показался вначале Мэлори тоном расчётливого вызова; но потом начальник экспедиции понял, что это была просто усталость. Усталость от полевого сезона и, вне всякого сомнения, от самого Мэлори. Этого было достаточно для того, чтобы чувство удовлетворения от проделанной работы приобрело для него неприятный металлический привкус.

Он знал этот привкус. Это был привкус марсианской пыли, состоявшей из окислов железа; он регулярно чувствовал его на губах в проходных шлюзах — удалить из них всю пыль никогда не удавалось. Внутри самой станции воздух был идеально чист. Рецепторы Мэлори не могли ничего ощущать. Но на второй месяц пребывания на станции вкус ржавой пыли стал преследовать его в минуты раздражения или дурного самочувствия. Мэлори не был уникален: "марсианский синдром" поражал от десяти до тридцати процентов работавших на раскопках. И всё же он старался скрывать это от остальных участников экспедиции.