Час «Ч», или Ультиматум верноподданного динозавра

Глава 25

НЕ ЖАЛЕЙТЕ БЕДНЫХ ПОЧТАЛЬОНШ

(Санкт-Петербург, 20.. год)

«Сверху мокро, снизу грязно, посредине – безобразно!» – вспоминал Весёлый Роджер слова некогда популярной песенки, перепрыгивая через разливы луж и обходя рытвины, которыми щедро оснастил его дорогу неласковый Петербург – город поднятых воротников, мегаполис мокрых плащей и хлюпающих ног, столица катара верхних дыхательных путей. А ведь, казалось бы, какая вокруг красота, какая каменная благодать! Тут тебе Росси, там тебе Монферран, знай себе – верти башкой, только не свороти ее от чрезмерной любознательности!

Что за город! Сплошной соблазн, искушение для глаза и совращение души. На каждом шагу взгляд, как магнитом, притягивался к этим фронтонам, портикам, бельведерам.

Враньё, всё – враньё! Роджер знал: там, под землей, у этих роскошных дворцов, изящных особняков и томных ротонд – не фундамент, нет! Там от них змеятся узловатые корни, прорастают в самую топь и тянут соки из гнилостных глубин, насыщают эту каменную плоть духом финских болот – коварным и тлетворным.

А вознесённые к небу купола и шпили сливаются с серой хмарью, с низкими тучами, которые – не что иное, как дыхание всё тех же трясин. Кажущаяся твердь этих фасадов, мостовых, набережных – тоже обман, за которым прячет ухмылку болотная нечисть, кривляются водяные, хищно скалятся мелкими зубками злобные кикиморы.

Кваренги, Трезини, Растрелли… Враньё! Не может быть Италии под хмурым северным небом, не может вырасти южная сказка на этих гадюшных топях! Обман, мираж, призрачная Фата-Моргана, заманивающая неосторожные души в трясину сумерек и вечной тоски…

Дождь – природное состояние Петербурга. Подполковник прыгал через лужи, как пацан, и радовался своей легкости. Он летел, оставляя позади чьи-то унылые спины, чьи-то усталые ноги, чьи-то изношенные сердца, изверившиеся души. Вот и сейчас, с Манежной площади свернув на набережную Мойки, Роджер стремительно нагонял едва ползущую тетку, не по годам облачённую в попугаечно-желтую куртёшку. Но тут обладательница канареечного чуда неожиданно подломилась в коленях и рухнула в серое месиво.

Ледогоров тормознул, присел к упавшей. На обескровленном лице выделялись синюшные губы хронической сердечницы. Глаза смотрели с тоскливым выражением покорности. Покорности судьбе, собственным немощам, этой вселенской хляби, равнодушно принявшей ее в студёные объятия. Картину дополняли повязанный на голову чёрный вдовий платок и выбившиеся из-под него седые патлы.

В воображении Роджера сложился образ старой почтальонши, таскающей по опостылевшей улице своей жизни неистощимую сумку с газетами-письмами-извещениями. Теперь вот и сама, кажется, получила извещение от кого-то там сверху: «Вам надлежит безотлагательно явиться в отделение кардиологии, реанимации (нужное подчеркнуть). При себе обязательно иметь медицинский страховой полис и больное сердце».

Ледогоров осторожно приподнял голову «почтальонши»:

– Вам плохо? Вызвать «Скорую»?

– Не надо. Вот только помогите подняться.

Не думая о том, что безнадёжно пачкается, он поставил женщину на ноги, но она тут же качнулась, уткнувшись лицом в грудь Роджера.

– Простите. Сейчас всё будет нормально.

Ее рука скользнула в карман куртки, отвинтила какой-то тюбик и забросила под язык сразу две белые таблетки.

Придерживая рукой неожиданную подопечную, подполковник подхватил с асфальта видавшую виды хозяйственную сумку.

– Спасибо вам за помощь, – она взяла сумку, сделала пару шагов – и снова начала оседать. Если б не мгновенно подскочивший Роджер, лежать бы ей опять в уличной грязи.

– Так! – распорядился Ледогоров. – Не желаете «Скорую» – дело ваше. Сейчас я поймаю машину и отвезу вас домой. А там вызывайте участкового врача!

И опять она отказалась:

– Не надо машину. Тут до моего переулочка – всего полквартала.

– Ладно, идёмте! Я вас доведу до ваших пенатов!

Подхватил «почтальоншу» под локоть, отнял у неё сумку, и медленно повёл вперёд.

Дорога до безлюдного «переулочка» и впрямь не заняла много времени.

– Вот моя парадная, – бормотнула женщина. – Второй этаж. Лифта, правда, нет, – добавила, виновато глядя на своего спасителя.

Тот обнадёжил:

– Ничего, мы – не спеша, по ступеньке. А то – давайте я вас на руках отнесу!

– Не надо на руках! – испугалась она. – Я и сама доплетусь.

Опираясь на его руку, «почтальонша» кое-как осилила свой крестный путь. Вот и второй этаж, вот дверь, обитая вытертым дерматином.

– Я сейчас, только передохну минуточку! – она отошла в сторону, прислонилась к перилам. – Вы, пожалуйста, достаньте ключи из моей авоськи.

Роджер склонился над «авоськой», потянул молнию. Из старой продуктовой сумки, раздался хлопок и вырвались тугие струи желтоватой взвеси. Лимонное облачко окутало голову Ледогорова, и он осел на прорезиненный коврик.

Подполковник уже не видел, как резво «сердечница» отскочила от ядовитого газового выброса, как сверху спустились два крепыша, на ходу облачаясь в белые медицинские халаты.

«Почтальонша» залезла в свою – теперь уже безопасную – сумку, вытащила из нее синюю ветровку, а взамен запихнула канареечное сокровище сэконд-хэнда, чёрный платок и растрёпанный седой парик. Спускаясь по лестнице, стёрла с губ синюю помаду.

Через минуту из подъезда выпорхнула эффектная брюнетка, упругим шагом обогнула угол дома и распахнула дверцу припаркованной «Тойоты». За ее спиной атлетические эскулапы вытащили носилки с обездвиженным Роджером и загрузили в фургон «Скорой помощи». Но брюнетке это было уже неинтересно. Она плавно тронула машину с места. Руки на руле лежали уверенно, на губах играла легкая улыбка.

Глава 26

СМЕРТЬ ЗА РЕМБРАНДТА

(Санкт-Петербург, 20.. год)

Ледогоров разлепил глаза. В голове погромыхивал колокол, а правая рука была прихвачена «браслетом» к отопительной трубе. Он сидел на полу в углу ярко освещённой комнаты, а напротив расположился в кресле изящный, презентабельно одетый хлыщ.

Хлыщ лениво прихлёбывал золотистую жидкость из бокала, а на столике перед ним лежала темно-красная книжечка. Удостоверение личности подполковника Ледогорова.

– Оклемались, Алексей Николаевич? – улыбнулся комильфо. – Вот и славно: давайте потолкуем. Зовите меня Дмитрием Павловичем. На этом формальности будем считать завершёнными.

У него было немужское – какое-то кукольное личико. Мальчик-куколка. В детстве наверняка был круглым отличником и маменькиным сынком, учился в «английской» спецшколе. Лёха Ледогоров в свое время таких Гогочек лупцевал за милую душу.

– Что же это вы, Алексей Николаевич? При вашем-то опыте – и столь легкомысленно влипли в историю!

«Кажется, пора перевести общение в режим диалога!». Роджер разлепил губы:

– Каюсь! Привык сострадать старушкам.

– Похвально, похвально, – одобрил Дмитрий Павлович. – Я, знаете ли, и сам завижу иного старичка – и становлюсь сентиментальным донельзя! Но, собственно, спрашивал я вас об ином. Легкомыслие ваше – не в том, что старушке доверились, а в том, что попёрли против нас.

– Нельзя ли уточнить: против кого это – «вас»? Знакомство-то наше покамест – чисто шапочное!

– «Что в имени тебе моем?». Так, кажется, у классика? Имена, персоналии тут не важны. Важно – что вы позволили себе пойти наперекор чрезвычайно серьёзному бизнесу.

– И что за бизнес? – осведомился Ледогоров светским тоном.