Ведьмино отродье

! Оно было и теплое, и сладкое, и жирное, он жадно пил его, причмокивал, повизгивал; о, как он счастлив был тогда! А мать, прижав его к себе, шептала: "Пей, сынок, пей, расти скорей и знай: они, в Лесу, здесь все такие, а твой отец был не таким, за это он и был ими убит. И ты не забывай, сынок, чья на них кровь, но и не мсти, не надо им за это мстить, месть ни к чему не приведет. Молчи, сынок, терпи и жди; я верю, ты дождешься!" И помнил ты, рос и терпел, и ждал, и никому не говорил о тех словах, которые в тебя впитались вместе с материнским молоком, и кровь их разнесла по жилам. А кровь на то она и кровь, она еще теплее молока, нет горячее; кровь - как огонь, кровь обжигает и пьянит, и ты теряешь голову и поступаешь так - и только так - как кровь тебе велит. Пять лет ты жил в Лесу и никогда не видел южаков, но только стоило явиться Лягашу, как сразу твоя кровь... Вот именно! Пришел Лягаш - и сразу же увел тебя. И правильно увел! Спи, Рыжий, спи, все позади, Луна - не молоко, но Солнце - это кровь, огонь, вот до чего оно горячее. И печь горячая, прижмись к ней посильней, согреешься, и дрожь пройдет, веки нальются тяжестью и мысли потекут все медленней и медленней, пока совсем...

И сон сковал его, Рыжий опять заснул - на этот раз уже без сновидений.

Глава седьмая

КОГТИ РВАТЬ

Утром Рыжий проснулся от зычного крика:

- Двор-р! Двор-р!

Он подскочил...

- Двор-р! Двор-р! - кричал Брудастый, стоя на пороге казармы. Мимо него стремглав бежали лучшие - на четырех конечно же, сон, значит, в лапу, х-ха! И Рыжий тоже побежал - как все, на четырех - в дверь, через сени, по крыльцу, и выбежал во двор.

Во дворе еще было довольно темно; заря еще только-только занималась. Толкаясь и урча, грызясь - не по злобе, а от избытка удали, - лучшие мало-помалу построились в двойную шеренгу и встали на нижние лапы - на стопы. И Рыжий встал, как все, молчал, считал удары сердца. Когда он досчитал до сорока, так сразу же надсадно заскрипели ворота, и из тягарни медленно выехала волокуша, запряженная тройкой мохнатых пегих южаков. Эти сразу шли на четырех. Мотали головами, щерились. Вот тоже служба - княжьи тягуны. В нее берут только рослых да крепких, да верных. Им тоже полагаются ремни, им выдают двойной паек. Но против лучших тягуны - это никто, холопы. Тягун в казарму не входи, он если только сунется, так сразу ему...

- Стр-рой! - рявкнул Брудастый.

Строй сразу замер, все задрали головы. Князь не спеша сошел с крыльца, важно сел в волокушу, глянул на строй, потом на тягунов - и зычно скомандовал:

- Порс!

Тягуны сразу взяли в галоп, повлекли волокушу в ворота. А лучшие, ломая всякий строй, толкаясь и лягаясь, тотчас погнались вслед за ними - на четырех, ведь так вдвое быстрей - и закричали, заорали, завизжали!..

Вот так, пыля, крича и хохоча, княжий поезд стремительно мчался по заспанным улицам Дымска, а попадавшиеся ему навстречу редкие в такую пору прохожие испуганно жались к заборам.

- Порс! На Гору! - кричали лучшие.