Сафари для победителей

Внутри не оказалось «гостей», хотя следов их пребывания хватало. Зоркие глаза жителей Изголовья Мира даже в полумраке различили немало подробностей: окровавленная тряпка у входа, грубые подобия лежаков, выложенные из плоских камней возле источающих тепло трещин, и самое странное — уздечка, валяющаяся у стены. Не верится, что кто-то сумел в этот замерзший край затащить коня… непонятная находка.

Старик, присев перед трещиной, вытянул ладони, понежил их в тепле, равнодушно распорядился:

— Ты будешь ночевать по другую сторону от этой трещины — там горячее всего, а это для твоего тощего тела полезно. Я устроюсь здесь.

— Учитель, а это не опасно? Газ, струящийся из земли, может отравлять, а иногда он возгорается или даже взрывается.

— Ты хорошо усваиваешь уроки, но все же твои познания неполны. Газ бывает разный. Этот не горит и не отравляет. Хотя жить тут не стоит — после местного ночлега человек долго не может избавиться от сонливости. Но это все же лучше, чем замерзнуть на спуске. Даже сильному мужчине за один день не преодолеть снегов перевала, и теплая пещера — спасение путника. Успеешь дойти до нее засветло — выживешь. Ведь стоит солнцу скрыться — мгновенно налетит ветер со склона. Он принесет с собой мириад льдинок, столь стремительных, что они иной раз пробивают плотную одежду. Даже омру такого не пережить.

Омр будто ждал упоминания о его выносливом народе — мгновенно нарисовался на входе:

— Старик, вам и в пещере придется несладко. Местный ветер и дракона Энжера в лед превратит, если солдаты коалиции сумеют его сюда затащить. На вот… — Воин высыпал на пол несколько дощечек. — Мы это под латы подкладываем. Говорят, в них застревает свинец из палок Энжера. Я в такое не особо верю — видел, как пуля пробивает кирасу навылет, со всеми деревяшками. Но зато пригодилось — собрал со всех, и на маленький костерок теперь хватит. Разведу его у входа в самую холодную пору.

Омры не отличались изяществом телосложения — доспехи у них были безразмерными, а досок, притащенных воином, вполне хватит на будку для приличной собаки. Смешно — таскать такую тяжесть ради эфемерной защиты от смертоносных изобретений проклятого Энжера. Хотя для таких здоровяков это, возможно, было пустяковой ношей.

Раскладывая скромный костерок, омр с затаенной надеждой уточнил:

— Не найдется ли у вас какой-нибудь еды?

— Нет, — коротко ответил старик.

— Очень плохо. Очень. И очень жаль, что ты заставил меня скинуть тела в пропасть.

— Разве ты не попробовал их мяса?

— Все ты знаешь… старик…

— Значит, еда тебе не нужна.

— Даже волку нелегко отгрызть кусочек от тела только что убитого омра. А я не волк — у меня зубы попроще. Ну да ладно — нет так нет. Говорят, лесные медведи способны целую зиму пролежать в своем логове, посасывая лапу. Надо бы самому такое попробовать…

Старик, устроив из шерстяного плаща скромное ложе для мальчика, начал возиться со своим. Удивительно — болтливый омр не унимался:

— И очень плохо, что ты скинул в ту же пропасть Лакхаака. Никчемный воин, но у него была пятизарядка Энжера, а в ней оставалось три патрона. Мы не очень-то можем обращаться с проклятым оружием, но могло и повезти — внизу, по ту сторону хребта, говорят, оленей хватает. Это, конечно, собственность истинных геданцев, но сейчас-то какая разница? Никто бы и не пикнул, если бы я подстрелил одного или даже парочку. Мы слишком долго голодаем… С того самого дня… С проклятого приказа и с восточных ворот.

Старик впервые высказал намек на некое подобие эмоции — с ноткой удивления уточнил:

— Неужели вы вырвались оттуда?

— Да. Медная Тысяча Фтиннара.

— Я думал, что они полегли все, — там кровь лилась по брусчатке будто вода…

— Да, так и было. Мы — просто жалкие объедки от Медной Тысячи, сам не пойму, почему смерть нас обошла стороной. Меня вот взрывом снаряда сбросило в канаву и засыпало мертвецами. Когда пришел в себя и выкарабкался, все уже было кончено. Лакхаак оказался на пути атакующих драконов Энжера — весь его десяток раскатали по дороге, а он выжил, угодив между гусеницами. Очень смелый воин — пытался распороть сталь на брюхе танка, но лишь кинжал поломал. Поначалу нас набралось десятка два: раненые, оглушенные, некоторые явно сбрендившие. Враг прошел за стены, а мы не знали, что нам делать. А когда увидели, что Цитадель Династии загорелась от обстрела небесным огнем… Проклятый Энжер — мы потеряли остатки боевого духа и побежали. Мы умирали от ран и от оружия врагов, а одного укусила змея. Нас не пускали в дома и не давали есть. Нас осталось пятеро — мы загибались здесь от голода и холода, а когда увидели вас, решили, что удача хоть немного повернулась в нашу сторону. Мы ошибались: она просто пошутила в который раз… Все — я последний. Вся тысяча мертва. Цвет Раввелануса… Мы почти никого не сумели забрать с собой — нас смели, будто щенков. Сперва взрывы проклятых снарядов Энжера, потом — его неуязвимые железные драконы. Нам не дали честного боя… Они нас даже не боялись — просто смели, как соринку на пути… И мы ничего… совсем ничего не могли сделать. Это все равно, что листом тонкой бумаги остановить дуновение зимних ветров моей родины… Старик, я рассказал свою историю — расскажи свою.

Ответом было молчание: убийца омров даже глазом не повел. Воин не обиделся — снизил градус вопроса:

— Меня зовут Ххот, я из клана Гайешши, наши скалы на севере Раввелануса, мы — держатели двух троп и одного воздушного моста. А кто ты?

— Старик.

— Я, знаешь ли, не слепец и сразу почему-то заподозрил, что ты не старуха. Нам с тобой придется провести ночь под одной крышей — я бы не хотел обращаться к тебе «старик». Имя — это то, что отличает нас от зверей.

— Здесь нет крыши — простая трещина в скале, засыпанная старым снегом. Но если тебе так важно имя, придумай его сам.

— Старик, ты разбередил мою богатую фантазию. Я даже чуть про голод не позабыл. Не назвать ли мне тебя Дааланн? Великий воин моего клана.

— Я скорее поверю, что он распутник и пьяница.

— Ты почти отгадал, — ухмыльнулся омр. — В бою ему осколком вмяло шлем в затылок. Он выжил, но потерял речь и частенько ходил под себя, горестно при этом мыча. Это было и смешно, и грустно. Зимой его отправили на плиту — на другое он уже не годился. Хорошо, придумаю тебе другое имя.

— Придумаешь утром. Мне и моему ученику необходимо поспать.

— Ученику? Так ты еще и учитель? Первый раз вижу учителя, знающего, с какой стороны у меча острие. Ну да ладно — утром так утром: мне тоже надо поспать. Когда спишь, голод меньше мучает.

Воевать в одиночку легко — выполняя приказы командира, ни на миг не забывай о личной безопасности: приказ приказом, а выжить важнее. Твоему командиру уже посложней: он должен добиваться подчинения от десятка рядовых — надо не допустить, чтобы их инстинкт самосохранения помешал выполнить замысел сотника. Ну и, само собой, при этом надо постараться, чтобы тебя не прикончили враги и не ударили свои — в спину. У сотника проблема личной безопасности стоит уже менее остро, зато имеется целых десять дюжин оболтусов, которых надо держать в узде. Редкий полковник знает в лицо всех своих солдат — для него важнее всего не потерять управление над подразделениями и скоординировать их действия. Люди, которые ведут в бой полки, уже не трясутся над проблемой личной безопасности: все их силы уходят на борьбу с хаосом, мечтающим превратить их армию в стадо баранов.

Альрик, светлый рей Зеленого архипелага, управлял не полками — армиями. Под его началом перед высадкой находилось пятьдесят шесть тысяч солдат — пехоты и всадников. В трех артиллерийских дивизионах насчитывалось сто девяносто восемь гаубиц и тяжелых мортир, в двух танковых было пятьдесят четыре дракона Энжера, в том числе восемнадцать королевских, и семьдесят девять броневиков, большей частью сильно устаревших. Десантную операцию поддерживал объединенный флот архипелага и несколько эскадр союзников. Несмотря на это, потери оказались неожиданно огромными — чуть ли не четверть бронетехники ушла на дно вместе с танкодесантными кораблями. Темные ублюдки Изголовья Мира устроили тогда неплохой сюрприз — такой бури никто даже вообразить не мог. Волны перехлестывали через палубы, сметая надстройки и люки, топя бойцов прямо в трюмах, разбивая суда о скалы и жестокие мели негостеприимного побережья.