Фулгрим (ЛП)

— О, это Первый Капитан Юлий Каэсорон, — сказала Серена, и скульптор уловил самодовольные нотки в её голосе.

— А ты что, знаешь его?

— Да, он как-то раз попросил написать его портрет, — улыбнулась Серена. — Оказался знатоком искусств и вообще приятным человеком. Даже пообещал держать меня в курсе…

— В курсе чего? — удивился Остиан.

Серена не удостоила его ответом — возможно, из-за того, что шум в зале окончательно утих, а вслед за этим снизили свою яркость люминосферы. Скульптор повернулся к сцене в тот момент, когда Беква прикоснулась к клавишам. Внезапное, наполненное энергией и романтикой вступление, превосходно обработанное звукоуловителями, охватило его разум и чувства. Остиан ощущал, как с каждой новой нотой исчезает его неприязнь к певице, смываемая штормовыми волнами музыки. Сперва он слышал в ней капли дождя, но затем симфония словно бы разъярилась — и вот уже по залу разносились порывы ветра, гремел гром и хлестали тугие струи тропических ливней Терры. Скульптор невольно взглянул вверх, ожидая увидеть под потолком грозовые облака.

Тромбоны, пронзительные флейты-пикколо и громоподобные литавры словно взмыли и танцевали в воздухе, а мелодия все смелела и смелела, превращаясь в страстную симфонию. Позже Остиан не мог вспомнить ничего из её эпичного содержания, поведанного нежнейшими оттенками всех тонов.

Голоса невидимых вокалистов сплетались с оркестром, и музыка летела ввысь, тоскуя о мире, счастье и объединении Человечества.

Делафур ощущал, как слезы катятся по его щекам, а душа устремляется к небу, падает в глубины отчаяния и вновь обретает крылья, подчиняясь волшебной, величественной, ликующей силе музыки.

Обернувшись к Серене, Остиан увидел, как та невольно придвинулась к нему, стремясь разделить упоение и счастье, излучаемые скульптором.

Тем временем Беква металась словно одержимая, её сапфирные волосы рассыпались по лицу, а руки летали над клавиатурой будто пара птиц, оберегающих птенца от врагов.

Какое-то движение в зале заставило Делафура отвлечься. В первых рядах аудитории он увидел аристократа в серебряном нагруднике и высоком жилете цвета морской волны, что-то шепчущего на ухо своей супруге.

В тот же миг музыка оборвалась, и Остиан закричал от боли — мелодия захватила его сердце, и теперь он чувствовал там лишь зудящую пустоту — и необъяснимой ненависти к невоспитанному аристократу, из-за которого всё и произошло.

Беква выскочила из-за клавесина, её грудь высоко вздымалась, на лице горели пятна ярости. Она грозно впилась глазами в лицо аристократа и крикнула:

— Я не играю для таких свиней!

Невежа, явно рассерженный, поднялся с места и ответил:

— Ты оскорбляешь меня, женщина. Я — Пальджор Доржи, шестой маркиз Клана Тераватт, патриций Терры. Будь любезна, побольше уважения!

Певица плюнула на пол:

— Ты стал маркизом по праву рождения. Я сама сделала себя той, кто я есть! На Терре тысячи аристократишек, но лишь одна Беква Киньска!

— Я требую, чтобы ты продолжала играть, женщина! — заорал Дорджи. — Ты вообще понимаешь, сколько связей мне пришлось подключить и денег потратить, чтобы попасть в экспедицию и услышать твой проклятый концерт?!.

— Да не знаю и знать не хочу! — фыркнула Беква. — Такие гении, как я, бесценны! Заплати ты вдвое, втрое больше, чем пришлось, и то одно мое сегодняшнее выступление стоило бы в тысячи раз дороже. Но это уже неважно, потому что я не собираюсь играть дальше.

Тысячеголосый хор извинений и просьб вернуться за клавесин заполнил зал. Остиан, опять-таки незаметно для себя, присоединился к нему, но Киньска оставалась неколебимой. Вдруг от дверей послышался голос, перекрывающий поднявшийся шум:

— Госпожа Киньска!

Головы мгновенно повернулись к дверям — слова звучали как приказ, и Делафур почуствовал, как заколотилось его сердце. В зал входил Фулгрим Финикиец.

Примарх Детей Императора был прекраснейшим из созданий, виденных Остианом за всю его жизнь. Его выкрашенная в цвет аметиста броня, казалось, лишь вчера вышла из оружейных цехов, золотая резьба сияла ярче солнца, спиральные завитки на пластинах доспехов странно притягивали взгляд.

С плеч Фулгрима спадал изумрудно-зеленый плащ, а высокий пурпурный ворот брони и огромное орлиное крыло на левом наплечнике прекрасно оттеняли бледные черты его лица.

Остиан просил об араратском мраморе именно потому, что холодный камень прекрасно подходил для передачи светлой кожи Примарха, широких, дружелюбных глаз, загадочной улыбки, игравшей на его губах и мерцающей белизны длинных волос.

Скульптор, как и все прочие зрители, пал на колени в знак почтения, немного придавленные недостижимым совершенством величия Фулгрима.

— Если Вы не хотите играть для маркиза, то, быть может, сыграете для меня? — спросил Фулгрим.

Беква Киньска лишь кивнула в ответ, и музыка полилась вновь.

***

Схватка на Атолле-19 позже описывалась историками как «незначительная перестрелка, открывшая операцию по Очищению Лаэрана», пролог к последующим битвам. Однако, бойцам Второй Роты Детей Императора, служивших под командованием Соломона Деметера, она явно не показалась легкой прогулкой по набережной.

Визжащие, разгоряченные сгустки зеленой энергии освещали изогнутый проход, оплавляя его угловатые стенки или пурпурные доспехи медленно продвигавшихся вперед Астартес. Звуки жадно потрескивающего огня смешивался со свистом ракет, тяжелым грохотом болтерной стрельбы и воем горнов, установленных на коралловых башнях, и в этой чудовищной какофонии Космические Десантники Деметера пробивались по извивающимся улочкам навстречу отрядам Мария Вайросеана.

Спиральные башни блестящего, кристаллического коралла возвышались над ними словно скрюченные раковины каких-то огромных морских тварей, испещренные гладкими отверстиями нор, из-за которых шпили зданий становились похожими на флейты. Весь атолл состоял из этого невероятно легкого и прочного материала, уже успевшего подкинуть механикумам немало загадок.

Визгливые крики продолжали доноситься из раздражающих одним своим видом зданий, вопящих, словно живые, и к ним примешивался отвратительный металлический лязг, сопровождавший движения самих ксеносов. Казалось, они уже взяли Астартес в кольцо.

Соломон прижался спиной к извилистой, розовой с прожилками коралловой колонне и загнал новую обойму в личный болтер, от приклада до дула переделанный своими руками. Скорость стрельбы от этого выросла совсем ненамного, зато пропали осечки и перекосы болтов, а капитан Деметер был не из людей, полагающихся на авось.

— Гаюс! — прокричал он своему заместителю, Гаюсу Кафену. — Где, во имя Феникса, отряд Тантэарона?!

Лейтенант покачал головой, и Соломон выругался, понимая, что лаэранам, скорее всего, удалось перехватить высланный им на помощь отряд «Лэнд Спидеров». Проклятые ксеносы были умны, и об этом напомнил недавний страшный разгром фланговых сил под командованием капитана Эсона, доказавший гипотезу о внедрении лаэранцев в вокс-сеть Легиона. Сама мысль о том, что какие-то мерзкие не-люди сумели нанести такой вред Космическим Десантникам, заставляла воинов Фулгрима сражаться с большей яростью и беспощадностью, чем прежде.

Капитан Соломон Деметер был настоящим образцом Астартес: короткие черные волосы, стриженые ежиком, загоревшая под десятками солнц кожа, живые и крупные черты лица, широкие скулы. Шлем он не одевал, опасаясь все тех же перехватов вокс-команд, да и прямое попадание из лаэранского оружия уложило бы его на месте что в шлеме, что без него.

Убедившись, что поддержки с воздуха ждать не приходится, Соломон выбрал иной, куда более сложный путь, хоть это и шло наперекор его выучке, боевому опыту и субординации — вряд ли бы кто-то из командиров Детей Императора решился на неподготовленный удар без полной готовности всех сил. С другой стороны, Деметер ощущал нечто приятное в том, чтобы «плыть по течению» и на ходу менять тактику боя. Другой на его месте сказал бы, что в этом нет ничего странного, и на войне почти никогда ничего не идет по плану, но для большинства Детей Императора подобные неурядицы становились личным оскорблением.