Броневой

Было ясно, что Шапрон что-то от него хочет. От него!

При этом выглядел Шапронов достаточно мрачно. Не смотря на бодрый стиль вторжения к Малярийкину в хату. Глаза непобедимого чемпиона бегали по лицу Малярийкина деловито-насмешливые, но красные, воспалённые, как будто не спал несколько дней подряд и жил на каком-то крайнем надрыве. Или на транквилизаторах. Для танкистов, особенно топовых — обычное дело. Даже лихие гусарские густые усы из позапрошлого века словно поникли, потеряв потенцию, и казались теперь на самоуверенной роже чем-то излишним, особенно, на фоне щетины и красных глаз.

Если бы Шапронов заявился к Малярийкину в таком вот забавном формате полгода назад, тот был бы рад по самые гланды. Достал бы из угла кувалду и размозжил бы уроду бошку в мелкое крошево. Но вот сейчас … мочить командора зверским способом почему-то совсем не тянуло.

«Апатия одолела, что ли?» — мелькнуло в голове.

Вариантов послать Шапронова на хрен было множество. Например — попытаться скинуть с балкона. Маляр не был уверен, что физически справиться с более мощным, а главное более опытным командором. Но обрез, заткнутый под олимпийкой за пояс, внушал уверенность в обратном — можно было сначала шмальнуть Шапронову в рожу, а потом уже скинуть. Дебил какой-то. На смерть припёрся. Сам. Интересно.

Ну что же, пожалуй, выслушать его стоило.

Пока Маляр размышлял, Шапрон смотрел на него очень внимательно. И тоже размышлял. Видимо, реакции Малярийкина были для опытного командора если не открытой книгой, то достаточно доступным чтивом, поскольку, как только Маляр решил в своих умозаключениях Шапронова пока не убивать тот немедленно воздел сигарету вверх и принялся «вещать».

После перекура, они вернулись в комнату. Шапронов присел на диван. Малярийкин — в кресло напротив. И внимательно слушал гостя, потирая щетину. Шапронов говорил спокойно, ровно, как с телевизора. Рассказывал, в принципе, интересные вещи. Интересные месяцев двенадцать назад, до переломанных костей и всей суеты с чехами и КТО. Для прошлого Петра Малярийкина, дооперационного, рассказ Шапронова, наверное, и имел бы большую эмоциональную значимость, рвал бы на куски душу. Но вот сегодняшний Малярийкин ощущал внутри только пустоту…

— … надеюсь, ты понимаешь, Маляр: в нашем городе дела в Красных Танках веду вовсе не я, а как раз совсем другой человечек. Тебе, Маляр, хорошо известный. Человечек этот сначала протолкнул в топ танкистов Юнгу. Было это как раз около двух лет назад. Надеюсь, Юнгу ты помнишь?

Малярийкин, не вставая с кресла, придвинулся к Шапронову ближе, на мгновение став прошлым «Маляром» из старого Наш-ангара. В гневных глазах вспыхнула угроза, но Шапрон даже не шевельнулся и взгляд не отвёл.

— Помню ли я Юнгу? Помню, млять. Помню, товарищ Шапронов. А ещё я помню свою мастерскую и труп напарника, сдохшего у меня на руках. А ещё — одну девушку с перерезанным горлом. Знаешь, я с этим живу, старый ты мудак, — очень спокойно ответил Маляр. Не разгибаясь в прежнее расслабленное положение на кресле, он протянул левую руку к сигаретной пачке, положенной Шапроновым в середину разделявшего их маленького столика. Правая рука, в то же время, покоилась локтем на ручке кресла, готовая вырвать из-за спины обрез. Маляр не спускал с Шапронова глаз. Только дёрнись, сука, только дёрнись. Но Шапронов не двигался.

— Тогда мне, — продолжил командор прежним ровным голосом, — как старому мудаку, надеюсь, не надо объяснять тебе, умнику, что местные банды, завязанные на КТО, основные деньги получают вовсе не с призовых. Включая, между прочим, и чехов.

— Чехов … — протянул Малярийкин, с тоской вспоминая Калмышева и Нику. — И с чего же они гребут своё поганое лаве?

— Все банды сидят на букмекерах, — пояснил Шапронов. — Ну, после рэкета, шлюх, продажи не паленых стволов и наркоторговли. Основные бабки крутятся здесь.

— В подконтрольных букмекерских конторах? — Уточнил Маляр очевидное.

— В подконтрольных букмекерских конторах. — Уверенно подтвердил Шапрон. — На букмекерах же завязана деятельность наших основных банков. Во всяком случае местных сибирских банков, из Скайбокса. С платежеспособностью населения, сам понимаешь, сейчас туговато. А давать кредиты бандерлогам — всё равно, что пальцы себе отрезать. По-ожному. Так что процентов восемьдесят банковской монетной массы крутятся вокруг КТО. Это займы спонсорам и игрокам на покупку корпусов и навесного оборудования, это оплата спонсорами содержания команд перед большими чемпионатами. Займы частным лицам на ставки … И, конечно, собственные ставки. Ты знаешь, банки играют редко, в основном в крупных финалах между прославленными игроками. И, разумеется, банки никогда не рискуют. Суммы слишком большие. Надеюсь, ты понимаешь, почему именно банки и курирующие их банды никогда не проигрывают? Это довольно очевидно.

— Очевидно, — подтвердил Малярийкин. — Вот только не очевидно к чему ты это говоришь. К чему всё? К чему ты клонишь?

— К человечку. К человечку, про которого я тебе толкую уже полчаса. Человечек этот сидит при чехах. Именно он как раз в подобных ситуациях, ну, при участии крупных банков, и рулит букмекерами. Вернее, результатами букмекерских сделок. Как раз перед знакомством со всей вашей компашкой, мне предстоял серьезный бой с Юнгой. Деньги там стояли не реальные, если помнишь. Но вот беда: Юнга оказался принципиальный. И как любой малолетний дебил с юношеским максимализмом, сливать именно этот бой отказался. Чехи, которые, собственно, являются одним из главных кланов, делающих бабки на КТО, предъявили тому человечку: мол, ты организатор — исправляй или сдохни. Слово «сдохни», сказанное чехами, обычно крайне впечатляет. Но человечек им возразил в ответ: ваш Юнга, сами разбирайтесь. А как с чемпионом разбираться? Убить его нельзя. Массы, так сказать, не поймут. Сечёшь?

Малярийкин кивнул.

— В общем, мочить Юнгу надо было тихо и с определенной теоретической проработкой, — продолжил Шапронов. — Мол, убили из мести, или случайно, или ещё как. Но чтобы на Чехов никто не подумал. В общем, человечек тот спросил меня ещё до встречи с вами, знаю ли я какую-нибудь мастерскую на окраине города, чтобы Юнге удобно было туда проехать. В северо-западном дистрикте, рядом с географическим ареалом обитания чешской группировки, я слышал только про вас с Калмышевым. И то, потому, что один мой знакомый чинил у вас свой драндулет и оставил хороший отзыв. Я навёл справки. Приехал.

— О, да. Нам тогда повезло, — с сарказмом скривился Маляр. — Сам командор залез в наш сортир.

— Да брось. — Спокойно возразил Шапронов. — Не знаю каким там моим фанатом был твой приятель Калмышев, но вот от появления Элены вы оба чуть не кончили в штаны. Было интересно наблюдать за вашей реакцией. Лена ведь была не плоха в тот день, согласись? В общем … по большому счёту Калмышев твой виноват во всем сам. Ты можешь клясть меня или чехов сколько угодно. Но Калмышеву ясно объяснили, что надо сделать. Байк поправить так, чтобы человека убить. Причем чемпиона. Причем за бабки. И Калмышев твой — согласился. Но не подумал, что кроме байка деланного, чехам ещё и труп того, кто делал понадобиться. Потому и кончили его. Не потому что чехи подонки — это и так ясно каждому, они же бандюки, им имидж по-другому не позволит. А потому что Калмышев твой — дурак. Прости, что о мёртвом плохо …

— Да я не поспорю: дурак, — перебил командора Малярийкин. И замолчал. Да уж, с последним доводом Шапронова было трудно не согласиться. Калмышев добровольно согласился на предложение об убийстве другого человека. Пошёл на мокруху. За плату. И Малярийкин знал об этом с самого начала, со слов самого Калмышева. Что уж тут возражать?

— Понято, — произнёс Маляр вслух. — У меня один вопрос только: почему Калмышева так страшно убили? Ведь можно было просто пристрелить.

Шапронов пожал плечами.

— Да чёрт их знает, — ответил он. — Лично на Калмышева эти уроды зла не держали, естественно. А зверства, ты уж извини, чехам нужны были, видимо, исключительно из пропагандистских побуждений. И только.