Блатные из тридевятого царства (СИ)

   Упитанные лошадки сразу припустились рысью. Граф, выезжая за ворота, умудрился снести два звена ограды. Угрюмый стрелец благословил его кулаком.

   До трактира добрались в считанные минуты. У обочины три телеги, груженые так, что днища прогибаются. Плотный брезент поверху укрывает товар от дождя и постороннего взгляда. Рядом с телегами топчется Никола. Заметив меня, купец встрепенулся.

   -- Бумаги достал?

   -- Порядок, -- хлопнул я по карману.

   -- А откуда пролетки?

   -- Князь выделил, посольские дела по пути вершить, -- соврал я. -- Ты как, не против?

   -- Что ты! Что ты! -- Замах руками купец. -- Ох, и ловкий ты парень, Пахан! Душа радуется, что с тобой связался. При посольстве-то оно куда как лучше в дороге, чем просто торговым обозом. Уважения больше. Только, чур, княжеских лошадок за свой счет содержать будете.

   -- Годиться, -- кивнул я.

   -- Ну, тогда по коням! До вечера далече, не одну версту отмахать успеем!

   Я спорить не стал. Никола поспешил к первой телеге, его приказчик уселся на вторую, третью повозку с товаром доверили Лёньке. Мы с княжеским конюхом на двух пролетках замыкали обоз.

   Пока господин граф корячился на телегу, лошадь дернула мордой и вожжи упали на землю. Лёнька полез доставать. Как сидел на передке, так и спрыгнул. От лошадиного зада до края телеги чуть больше пол метра. С боков оглобли. В центре Лёнька. Согнулся в три погибели, шарит руками по земле, голова под лошадиный хвост уткнулась.

   Долго терпела лошадь Лёнькины выкрутасы, до тех пор, пока графская голова целиком не скрылась под хвостом. Какие чувства испытала при этом кобыла -- боль или стыд, судить не берусь, но взбрыкнула она -- дай Бог! Удар получился хлесткий, звонкий. На Ленькиной кирасе отпечатался четкий след подковы. Граф ударился о телегу, и его отшвырнуло назад. Лошадь опять лягнула. Звякнула фальцетом кираса, глухим треском отозвался передок телеги. Снова мелькнуло копыто...

   Дзинь! Бум! Дзинь! Бум! Лёнька летал меж оглоблей, не касаясь земли, как теннисный мячик между молотом и наковальней. Я залюбовался. Графу чертовски везло -- у лошади всего четыре ноги и только две из них задние.

   После шестого удара лопнул брезент и из телеги посыпался купеческий скарб. Пришлось экстренно вмешаться. Лошадь успокаивать бесполезно, ей явно нравилось играть графом в пинг-понг. Пришлось ловить Лёньку. Схватил за космы и на себя. Спасибо кобылке, не растерялась, помогла, поддала напоследок обеими ногами сразу. Граф вылетел из замкнутого круга, как пробка из бутылки шампанского. Вожжи так и остались лежать под копытами.

   Я стащил с Лёньки измятую кирасу и принялся ощупывать ребра. Дуракам везет -- целы все до единого. Новые синяки на графском теле даже не отсвечивают из-под слоя старых. Ну а легкая контузия не в счет. Такого молодца любая медкомиссия признает годным к строевой.

   Вдвоем с конюхом мы усадили его на телегу, и вручили вожжи. Я бросился запихивать под брезент вывалившиеся тюки с товаром. Еще не тронулись, а уже хозяйское добро разбазариваем. Хорошо хоть Никола с приказчиком отъехать успели и не видят этого безобразия.

   Уложив объемистые мешки на место, я осмотрелся -- не потерять бы чего. Под задним колесом заметил странный прямоугольный предмет размером с тетрадный лист, видать выпал из какого-то тюка. Опустился на колени и пополз доставать.

   У меня в руках оказался женский портрет, оправленный в золоченую резную раму, усыпанную каменьями. Камешки крупные и весьма возможно драгоценные. Дрогнули руки, екнуло сердце. Не смотря на то, что в драгоценностях я разбирался примерно так же, как свиноматка в копчении окороков, стало не по себе. Камни под яркими солнечными лучами светились ровным густым рубиновым цветом, да и неизвестный художник был с претензиями на гениальность, портрет оказался восхитителен. В голове заворочалась нехорошая мыслишка, я огляделся по сторонам и сунул находку за пазуху.

   Тронулись. Пока нагоняли купца, мое настроение окончательно испортилось. На душе муторно и тревожно. Я чувствовал себя последней сволочью. Справа замаячило княжеское подворье, несколько стрельцов правили поваленный Лёнькой забор. Я попытался вычислить окно Алинки, вдруг увижу. Ведь навсегда уезжаю, а даже не простился. Тщетно. Мы поравнялись со стрельцами и покатили дальше. Еще пара переулков и вывернем на окраину. Я до боли прикусил губу, надо решаться, потом будет поздно. И тут мне на глаза попался вихрастый мальчуган, хитрая мальчишеская рожица оказалась знакомой, я привстал на козлах и крикнул:

   -- Никитка! Живо ко мне!

   Давешний обидчик Варьки припустился со всех ног, догнал пролетку и засеменил рядом.

   -- Чего, дядь Пахан?

   -- В блатные еще хочешь? -- Спросил я.

   -- А то! -- Расплылось мальчишеское лицо в счастливой улыбке.

   -- Тогда жарь в княжеский терем, найдешь... -- краем глаза я заметил, как приказчик Николы косится в нашу сторону, пришлось перейти на шепот. Ни к чему помощнику купца знать, кого следует найти и зачем. Стараясь говорить как можно тише, я объяснился Никитке, что нужно сделать. -- Понял?

   -- Ага, -- кивнул мальчуган и поинтересовался: -- А в блатные когда записывать будешь?

   -- Как вернусь, тогда и поговорим, -- не моргнув глазом, ответил я. -- Беги, давай, одна нога здесь, вторая уже возвращается.

   Наш обоз четверть часа петлял по улицам и переулкам столицы пока не выбрался на широкий загородный тракт. Березовая роща скрыла последние дома, городская суета осталась за спиной. Справа колосится поле с дозревающей пшеницей, слева опрятный лужок с копнами свежескошенного сена.

   Чем дальше мы отъезжали от стен пресветлого Северца, тем больше мной овладевало беспокойство. Я смотрел по сторонам, часто оглядывался и почти не обращал внимания на дорогу. И чуть не поплатился за это. Хорошо, что лошадь не автомобиль и имеет глаза, иначе бы я основательно помял "багажник" впереди идущей телеги. Движение застопорилось. Обоз встал. Дорогу преградил десяток конных стрельцов.

   -- Стоять! -- Гаркнул командир отряда. -- Кто такие?

   -- Княжеские послы с товаром! -- Нагло ответил Никола.

   -- Ну-ну, -- кивнул всадник, -- покажи-ка мне свой товар посольский.

   -- С какой стати? -- Взвился купец. -- У меня грамота князем писаная! Пахан, предъяви!

   Я послушно достал листы с княжеской печатью. Никола упер руки в бока и заорал:

   -- Видал! Прочь с дороги!

   Стрельцы не шелохнулись. Лицо Николы перекосило от злости, на щеках выступил румянец, на лбу капли пота.

   -- Ах, так! Да я вас... Да вы у меня... Стоит мне князю слово сказать и вам конец! А тебя десятник, -- брызгал слюной купец, -- я со службы выгоню! В конюхи пойдешь! В пастухи загремишь! Кто таков? Как звать? Обзовись, сучий потрох!

   -- Старобоком с рождения кличут, -- спокойно ответил всадник.

   -- Ты разжалован Старобок... -- Вякнул купец и осекся. Видать доперло с кем разговаривает.

   Князь ловко выскочил из седла, одним рывком содрал с ближайшей телеги брезент и, вспоров кинжалом первый попавшийся под руку тюк, вывалил содержимое на дорогу. Тихо звякнув, в дорожную пыль посыпалось столовое серебро, следом, поверх ложек и вилок, упали несколько икон в дорогих оправах, а на них -- княжеский головной убор, шитый золотой нитью и облепленный драгоценными камнями, как новогодняя елка игрушками.

   -- Вот и шапочка моя сыскалась, -- грозно оскалился Старобок.

   Позеленевший от страха Никола рухнул на колени.

   -- Прости, Княже! Бес попутал!

   -- Ба! -- Воскликнул один из стрельцов за спиной князя. -- Да это никак Никола-Волынский! В прошлом годе Еремея обчистил, тот пол тысячи золотом обещал любому, кто живым или мертвым сыщет злодея.

   -- Пятьсот рубликов, да еще золотом, вещь хорошая, -- ухмыльнулся Старобок. -- Но я и за пятьсот тысяч такого парня Еремею не уступлю. Взять гаденыша!