Хроники Эллизора. Трилогия (СИ)

   Но окончательно принять эту мысль и согласиться с ней Леонард в тот момент не успел: дверь камеры распахнулась и вошёл неожиданно выздоровевший Анасис.

ГЛАВА

ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ОЗЗИ УГРОЖАЕТ НОВАЯ

ОПАСНОСТЬ

   Главный хранитель решил действовать неспешно и начал издалека. Перед этим он с полчаса просидел в тюремной канцелярии, где выпил два бокала своего любимого сухого вина и закусил парой бисквитов с изюмом. После болезни и чудесного исцеления Анасис вновь обрел хороший аппетит. Может быть, даже слишком хороший, что немного смущало хранителя, ведь в предстоящем разбирательстве по делу Чужестранца требовалась максимальная собранность -- мысли же его всё время устремлялись к предметам явно приземлённым, как то ароматная жареная курочка или литр холодного красного вина. Тем не менее Анасис постарался как можно тщательней продумать стратегию своей беседы с Леонардом. Несомненно, тот много чего знал. Плохо было то, что сам Анасис не ведал, что его противник знает наверняка, о чём догадываться, а что осталось за бортом внимания этого правдолюбца. Хуже всего то, что Анасис и сам не имел полного представления о событиях двадцатипятилетней давности, когда из-за неожиданного нашествия обров нынешней глава Совета Эллизора чуть не лишился своего хранительского статуса, а авторитет его и вообще пошатнулся, тогда как этот выскочка-воин Леонид увенчал своё имя посмертной славой всеобщего защитника. Анасис тогда приложил много усилий и средств, чтобы не только удержаться у власти, но и чтобы не дать захватить её всей этой леонидовской компании. Но если Савватия после публичной ссоры ещё удалось спровадить в Лавретанию, то неожиданно вернувшийся из плена Леонард занял в Совете далеко не последнее место, потому как его боевую славу не получалось перебить интригами или подкупом. Разве что вот сейчас настал момент, который нельзя упустить.

   Но, самое главное -- Анасис не представлял степени осведомлённости Леонарда о том, что произошло внутри Совета во время эпопеи с обрами. Возможно, находясь в плену, Леонард много чего и пропустил. Его племянничек Савватий всё же решил помалкивать. Как думал Анасис, из опасений публично раскрыть правду, потому что ещё не известно, к каким последствиям для всего клана знание такой правды приведёт: устоит ли в таком случае Эллизор вообще? И ведь правильно сын и племянник героических защитников решил молчать, очень даже премудро поступил! Даже история с Чужестранцем покажется детским лепетом по сравнению с тем, что произошло тогда, уже четверть века назад... Однако что же именно знает Леонард или о чём может догадываться? Ведь даже Деора кое-что знает о тайнах Закона... Откуда спрашивается? Не иначе как покойная жена Анасиса и разболтала в своё время... При воспоминании о жене у Анасиса начало портиться настроение. Всё-таки он её любил, и если бы она не сошла с ума, многое могло быть по-другому.

   В камере Анасис присел напротив Леонарда за тем же столиком, что и в прошлый раз, и осмотрелся. Тюрьма как тюрьма, камера как камера. Ничего за несколько дней не изменилось. Леонард выглядел неплохо. Нисколько не удручён, скорее, напротив, вид вполне сосредоточенный, разве что прибавилось седины или, точнее, тёмных волос сильно поубавилось, так что почти и не осталось уже. Главный хранитель, как всегда, попытался не выходить из своей роли добрячка, взял тон искренний, сочувственный, но очень скоро заметил, что переигрывает. То, что раньше получалось само собой и со стороны выглядело как настоящая расположенность к собеседнику, сейчас давалось со страшным трудом через имитацию сочувствия. И вот теперь в камере у Леонарда Главный хранитель ощутил, что его былые навыки, как сказали бы некоторые философы прошлого, "к осуществлению себя в симулятивной реальности", явно иссякли и что очень хотелось бы не расточать словеса, но как следует избить этого упрямца своим руками, точнее -- кулаками! В кровь, вдрызг, до выбитых зубов и сломанной челюсти... Глухое томящее раздражение, ранее таившееся в сердце Анасиса, перестало скрывать себя и выросло в яростного зверя, рвущегося из клетки вон, пытающегося грызть металлические прутья, хотя это не могло дать ни свободы, ни окончательного самоуспокоения. Да, для деятеля, облечённого властью, неумение сдерживать себя крайне опасно и однажды может поставить под сомнение саму способность обладать вожделенной властью. Но Анасис уже утратил другую не менее важную способность: критически осмыслять своё поведение применительно к окружающей действительности.

   -- Да пойми ты наконец, Леонард, -- говорил Анасис пока ещё спокойным и задушевным тоном, -- я ж тебе и твоему сыну не враг! И даже этому твоему Чужестранцу я вовсе не желаю зла! Но нужно найти определённый компромисс...

   -- Ты хочешь сказать, -- усмехнулся Леонард, -- как в прошлый раз: чтобы и волки были сыты и овцы целы?

   -- Леонард! Брось ты эти афоризмы! -- Главный хранитель уже не помнил, какие слова произносил он недавно в этой камере. -- Ситуация слишком трагичная, не до шуток!

   -- Почтенный хранитель, а когда ж ситуация была принципиально иной? В Эллизоре и вокруг него и не бывает иначе!

   Анасис помолчал, стараясь подавить в себе нарастающую злобу. Пока ему это ещё удавалось, но с большим трудом.

   -- Понимаешь, Леонард, поскольку история с Чужестранцем стала достоянием гласности, то судебного процесса уже не избежать... Чужестранец арестован и заключён здесь же, в тюрьме... Арестованы и те, кто был с ним!

   Анасис сделал паузу, стараясь понять, как это заявление подействует на Леонарда, но тот остался спокоен и в ответ сказал:

   -- Только не надо меня шантажировать. Я знаю, что Оззи и Белла на свободе. Но если ты попытаешься причинить зло Эндрю и Силентиусу, то не думай, что я буду помалкивать на суде, который ты задумал. Единственное, о чём мы можем договориться: пусть все обвинения будут предъявлены мне, и тогда я постараюсь промолчать о некоторых фактах настоящего и прошлого, которым я свидетель и от обнародования которых может быть худо и тебе, почтенный хранитель!

   Анасис чуть не задохнулся от нахлынувшей ненависти. Кто из служителей тюрьмы мог донести Леонарду о том, кто арестован по делу Чужестранца, а кто -- нет? Да, в этом нет ничего удивительного, у Леонарда везде имеются доброжелатели, если исключить возможность подкупа. Анасис не смог более сдерживаться, выхватил из-за пазухи письма, взятые Корнилием у слуги Леонарда Рона, бросил их на стол и заорал:

   -- Вот, посмотри, какие у меня есть доказательства твоего заговора! Что ты сможешь против этого возразить?! Твоего слугу уже съели собаки, а всех твоих сыновей я, если захочу, привлеку к суду только на основании этих писем, Леонард!

   Гнев душил Анасиса, он брызгал слюной и размахивал руками. Ранее Анасис лучше управлял собой и вряд ли позволил бы овладеть собой такой вспышке ярости. Но сейчас происшедшие из-за болезни изменения взяли верх над Главным хранителем -- и уже не Анасис владел собой, но страсть гнева владела им.

   Леонард не остался равнодушен к известию о гибели своего старого слуги. И если Анасису недавно мерещилось, что он готов в кровь разбить лицо своего недруга, то это всего-навсего было плодом разгорячённого воображения. Анасис в физическом плане не был бойцом и драться совершенно не умел, чего нельзя было сказать о Леонарде. Отец Оззи молча поднялся из-за тюремного стола и коротким, но сильным движением руки ударил Главного хранителя в челюсть.

   Тот, громко всхрюкнув, мешком повалился на пол. Не теряя ни секунды, Леонарад заколотил в дверь камеры, крича:

   -- Помогите! Главному хранителю плохо!

   Тюремный страж, раненный Оззи, умирал. Сама по себе рана не была смертельной, но занесённая инфекция вызвала заражение крови. И не было соответствующих лекарств, чтобы победить развившийся сепсис. Оззи находился в карцере и ещё не знал об этом, но зато знала Белла, которая ухаживала за человеком, умирающим от раны, нанесённой любимым ею человеком. В том, что в её душе живет любовь к Оззи, она уже не сомневалась. И с особой остротой она осознала это, глядя на умирающего стража, слушая его хриплое дыхание и бред, в котором он часто звал какую-то Ольгу. Чего только не побеждает любовь! Говорят даже, она сильней самой смерти. Но, к сожалению, не всегда, увы...