Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)

Теперь дрогнуло что‑то в душе баронессы.

«А ты хочешь знать, что ему известно? – вовремя остановила она готовый сорваться с губ вопрос. – Мало ли что могло статься с твоей близняшкой по ту сторону?..»

– Все это интересно, – оборвала она мужчину на полуслове. – Но у нас с вами очень мало времени. Собирайтесь. Я выйду, если это необходимо.

– Зачем? – Князь поднялся на ноги и одернул летный комбинезон. – Я как древний грек – Omnia mea mecum porto.[13]

– Удивляюсь я вам, Александр, – вздохнула баронесса. – При вашей жизни, да не позабыть латынь… Хорошо, пойдемте. Не желаете захватить с собой ваше занимательное чтиво? – не удержалась она от колкости. – Дорога будет дальней.

– Ничего. Надеюсь, что попутчик будет интересным, – вернул шпильку Александр.

* * *

Александр открыл глаза и долго не мог отождествить с чем‑нибудь знакомым звук, вырвавший его из крепкого сна.

«Черт, – постарался он уснуть снова – часы утверждали, что сейчас третий час ночи. – Наверное, приснилось…»

Но стоило ему смежить веки, как звук повторился.

Тихая печальная мелодия неслась откуда‑то из смежного со спальней кабинета, но припомнить, что там могло ее порождать, он не смог, как ни напрягал плавающий в мутной полусонной одури мозг. Вроде бы ничего такого…

«Поминальник!.. – пришло вдруг озарение. – Конечно же, поминальник!»

Сменив хлопотную жизнь жандарма на вполне респектабельную карьеру гвардейского полковника (не по своему желанию, однако), он и думать забыл, каково это – вскакивать в два часа ночи от заполошного звонка. Благо все возможные полковые дела, не требующие отлагательства, вполне могли потерпеть и до утра. Поэтому и поминальник, с которым прежде не разлучался даже, пардон, в сортире, бывало, забывался то в прихожей, то в столовой, то вообще – в кармане мундира, повешенного в шкаф… Теперь, вероятно, он оставил его на письменном столе в кабинете.

«Неужели нельзя подождать до утра… – проворчал полковник, откидывая одеяло и шаря ногами по полу в поисках удобных домашних туфель. – Что у них там – кобыла жеребится или кто‑то из унтер‑офицеров загулял и угодил в полицию?..»

Он, убей, не мог вспомнить, чей номер пометил в памяти приборчика аллегро мольто из «Осени» Вивальди.[14] Но, видимо, ни с чем радостным данный номер не ассоциировался, если для него была избрана эта напоминающая о бренности всего живого музыка…

«О господи! – хлопнул себя по лбу, окончательно сбрасывая дрему Бежецкий. – Это же номер Маргариты!»

Точно. Именно на эту мелодию сменил он «Весну» того же Вивальди, когда их с баронессой отношения окончательно разладились. Все же не повернулась рука ни стереть, ни закрепить за строчкой сухих цифр что‑нибудь другое, менее эмоциональное.

Действительно. На дисплее высвечивался знакомый до последнего знака номер.

«Что ей понадобилось в такой час? – думал он, не решаясь прикоснуться к клавише вызова. – Неужели…»

– Вы спите, полковник? – раздался в мембране волнующий голос. – Только не говорите мне, что я вас разбудила.

– Конечно же, нет, – отчего‑то засмущался он вполне естественного в ночное время, да еще для человека его положения, занятия. – Я засиживаюсь допоздна, сударыня.

– Важные дела, – понимающе протянула трубка. – Разводы, караулы, маневры… Фураж.

– Ну почему же…

– Извините, Александр, за некоторую интимность… – перебила его Маргарита фон Штайнберг, судя по шумам в трубке, находящаяся где‑то за тридевять земель, если вообще не на другой стороне земного шара или в космосе. – Мы с вами давно не виделись: вы не располнели, часом, на гвардейских хлебах?

– Позвольте, а почему, собственно… – Бежецкий просто потерялся от подобного вопроса, совершенно неожиданного притом – сотни мыслей встревоженными пчелами кружились у него в мозгу.

– Да или нет?

– Извините, но я отказываюсь отвечать на подобные вопросы.

– Не сердитесь, Александр. Да или нет?

– Насколько я могу судить, – буркнул полковник. – Не особенно. По крайней мере, сшитые несколько лет назад мундиры мне пока еще впору.

– Чудесно! – непонятно чему обрадовался поминальник. – Не могли бы вы в таком случае приготовить один из ваших парадных комплектов? А еще лучше – два.

– Зачем?!!

– Вопросы потом, сударь. Через… э‑э‑э… сорок пять минут я буду у вас. Я не прощаюсь, Саша…

В мембране раздались частые гудки и, поймав себя на том, что стоит у стола с отвисшей челюстью, Бежецкий медленно опустил поминальник на полированное благородное дерево…

16

– Жизни пациента ничего не угрожает, – констатировал корабельный врач, бегло осмотрев спасенного. – Я сделал укол, и теперь ему необходим лишь покой. Полный покой. Вы поняли?

– Очень хорошо, – кивнул головой лейтенант Топорков. – Я распорядился приставить к каюте часового.

– Думаю, что это не будет лишним. Понимаете, спасенный нами излишне возбужден, требовал срочно дать ему поминальник… Извините меня, но я решил, что укол, сделанный ему, должен иметь не только общеукрепляющее действие…

– И?..

– И он в данный момент спит. Спит, как младенец, мирным здоровым сном. И проспит, думаю, до самого Або…[15]

«Стерегущий» вошел в гавань ранним утром. На пирсе его уже ожидала целая толпа.

Едва дождавшись, пока моряки установят трап, на борт взбежал человек, поразивший всю команду сходством со спасенным с контрабандистского суденышка.

– Брат, наверное, – шептались матросы, бросая исподтишка взгляды на офицеров. – Близнец… Сперли, поди, братана, да выкуп требовали… А сам из знати наверняка – стали бы из‑за нашего брата, к примеру, столько кораблей снаряжать… Я слыхал, «Новика» с базы сняли, «Стремительного», «Отчаянного»… Когда такое бывало? Точно из князей, братцы, отвечаю!..

Генерал Бежецкий – а торопливым господином был, конечно же, он – нетерпеливо распахнул дверь каюты и склонился над сладко спящим в койке субъектом.

– Это же не он! – возмущенно обернулся генерал к стоящему за его спиной лейтенанту.

– Не могу знать, – насупился Топорков, чувствуя, что вместо награды на него сейчас обрушится начальственный гнев. Среди сопровождающих близнеца их «найденыша», мнущихся на пирсе, он разглядел контр‑адмирала Петроничева, которому непосредственно подчинялся. – Он назвался князем Бежецким. Да и физиономия его с присланным по фототелеграфу портретом совпадает.

– Как же совпадает? – возопил «близнец‑неблизнец». – С чем совпадает?

– Вот, – моряк с готовностью извлек из нагрудного кармана кителя чуть смятый лист бумаги с мутным оттиском фото. – Тютелька в тютельку.

– Да вы не с бумажкой этой сравнивайте! – оттолкнул генерал фототелеграмму. – Вы со мной сравните!

– Ну да, – вынужден был признать лейтенант после пятиминутного пристального сличения оригинала с копией (или наоборот). – Лицо другое… Но сходство есть. И кроме того, – резонно заметил он, – у меня ведь вашей личности для сличения в море не было…

– Все понятно! – огорченно махнул рукой Бежецкий. – Вас не виню, вы все сделали, как надо. Наши олухи напортачили – надо было не факс… тьфу, фототелеграмму присылать, а сразу на ваш информ полный комплект фото. Не волнуйтесь, неприятных последствий для вас и команды не будет.

Он повернулся к двери.

– А с этим что делать? – спросил в спину визитера Топорков, несколько ободренный последними словами: пусть и без крестов, но и без выволочки остаться – тоже дело для служивого. – С самозванцем?

– Самозванца сдадите с рук на руки моим людям. Только не ведите на берег сами, а пусть они сами за ним придут и наручники оденут. Чувствую, что не простой это двойничок, ох не простой…

Генерал покинул каюту, а отвергнутый двойник, не просыпаясь, перевернулся на другой бок и сладко причмокнул во сне губами. О сгустившихся над ним тучах он пока даже не подозревал…