Планета битв

– Выступаем двумя колоннами, — распорядился француз. — Мои бойцы и арбайтеры двинутся по краю леса и отбросят противника в степь. Ваши люди, мсье Лапин, должны пройти вдоль ущелья и разрушить плотину. Думаю, господин Елисеев согласен с таким планом?

– Согласен, — кивнул Клим. — Мы с Цендоржем поддержим вас огнем, патронов достаточно. Ну, с Богом!

Вечерело. Лиссаж увел своих, и вскоре темная масса ощетинившихся пиками солдат исчезла на фоне темного леса. Над нестройной колонной рабочих заполыхали факелы. Потрясая топорами и шипастыми дубинами, сибиряки бросились вперед, на ходу ругаясь самыми черными словами. Клим послушал-послушал — и усмехнулся.

– Зачем смеешься, Клим-сечен? — серьезно спросил монгол, шагавший рядом. — Ничего смешного нет. Злятся люди. Убивать будут. Какой тут смех…

– Наверное, ты прав, — кивнул Елисеев. — Но уж больно забористо умеют сибиряки крыть — заслушаешься! Да и не думаю я, что они будут Скорбящих убивать. Помнут крепко, накажут по-свойски — это да. А до смерти вряд ли. Эти парни отходчивы. По жизни такие — только до работы жестоки.

Клим ошибся — лапинцам не удалось наказать коварных Скорбящих. То ли у тех была налажена своя разведка, то ли Хранитель посчитал свою миссию выполненной, но на полдороги колонну встретили секретчики, оставившие свои ухоронки.

– Ушли они! — развел руками кадыкастый разведчик. — Часа два назад снялись — и ушли на запад. Двое наших следом двинулись — поглядеть.

– Может, вернутся еще? — задумчиво спросил Клим.

– Нет, — уверенно ответил парень. — Они все с собой взяли — прыгунов увели, ящики унесли, даже дрова на телегах повезли.

– Ну и, слава царице небесной, обошлось без крови. — Прохор Лапин повернулся к своим, зычно крикнул: — Айда, мужики, плотину ломать! Время дорого!

К утру поднявшиеся на несколько метров воды реки получили свободу — и с ревом хлынули через пробитые лапинцами бреши. Опасность затопления берега миновала. Перемазанные грязью рабочие хмуро шагали по раскисшей от дождей лесной опушке, зевали, вяло переговаривались. Лиссаж оставил у разрушенной плотины два взвода. Солдаты заняли опустевшую после ухода Скорбящих и снейкеров ферму, выставили посты. Секретчики, ходившие в степь, вернулись со странными новостями — противник, не останавливаясь, скорым маршем уходил на запад, в самое сердце Великой равнины.

– Мы совсем близко подходили, слушали, что говорят, — рассказывал Климу высокий белолицый парень по имени Анти.

– Ну и?

– Про какого-то Бигбрассу все больше. Мол, вот Бигбрасса узнает, что божьих людей обидели, — придет и накажет.

– Это еще кто кого обидел! — хохотнул Прохор Лапин.

– И кто кого накажет! — рявкнул за плечом Клима Цендорж.

Лиссаж нахмурился, тронул Елисеева за рукав.

– Насколько мне известно, Бигбрассой, то бишь Большим братом называют какого-то степного князька. Не удивлюсь, если ему и подчиняются снейкеры. Я, пожалуй, выдвину в степь конные разъезды. Чем раньше мы обнаружим врага — тем лучше.

– Валяйте. — Клим не удержался, тоже зевнул в кулак. — Но будем надеяться, что до прихода Барбарассы мы закончим работу и покинем эти гостеприимные места…

В землянке тихо посвистывал чайник, подвешенный над четырехфитильной масляной лампой. Иеремия Борчик хмуро посмотрел на человека, сидевшего перед ним на складном стуле — высокий, тонкий в поясе, с черными глазами, коварными, как арабская ночь. Смуглая кожа, низкие брови, тонкий нос с горбинкой, полные губы. «Такое лицо должно быть у профессионального жиголо, а не у эмиссара Бигбрассы», — подумал предводитель снейкеров, вздохнул и заговорил:

– Стебли утешника надо брать только те, у которых есть сердцевина. Пустые не дают накипи. Смотри и запоминай…

Поднявшись, Борчик снял с кипящего чайника крышку, взял с низкого столика охапку мясистых стеблей и принялся ломать их, кидая в бурлящую воду. Черноглазый внимательно следил за движениями Бигбрассы.

– Считай до тридцати. Вслух! — приказал Иеремия.

Тот послушно начал:

– Один, два, три…

Когда он дошел до двадцати девяти, над чайником начала расти пенная желто-серая шапка. В землянке остро запахло жимолостью. Борчик быстро схватил ложку, ловким движением снял посудину с огня и на числе «тридцать» в несколько приемов собрал всю накипь в медную пиалу.

– Теперь смотри… — Борчик вытянул из кармана кожаный кисет, запустил туда пальцы и бросил в пиалу щепоть синего порошка. Пена тут же с шипением осела, в воздухе повисло легкое облачко дыма.

– Это купорос. Ты получишь такой же запас, как и у меня, этого хватит надолго. Ну, все, теперь препарат готов. Я называю его эликсиром. Давать три раза в день — после пробуждения, в полдень, и перед сном. Без этого лекарства Юный пророк умрет. Все запомнил?

Черноглазый кивнул. Борчик передал ему кисет с порошком, устало откинулся на подушки, наваленные на лежанке.

– Иди. Выезжай сегодня же. Твой предшественник протянет в лучшем случае дней десять.

– Позволено ли мне будет спросить Бигбрассу, что с ним случилось? — не глядя Борчику в глаза, тихо спросил эмиссар.

– Он наступил на шипохвоста. В тех краях водятся такие ящерицы.

– Да, Бигбрасса, их яд смертелен. Уколотый умирает максимум через двадцать дней.

– Вот и хорошо. Так что поспеши. Если с Юным пророком что-нибудь случится, я найду тебя даже в аду. И жестоко покараю. Ступай.

– Сила и Воля! — выпалил черноглазый и, низко кланяясь, упятился в узкую дверь. Иеремия, нервно шевеля пальцами, выждал несколько секунд, потом быстрым движением подхватил пиалу и жадно выпил густую маслянистую жидкость…

Эликсир действовал на него всегда одинаково. По телу пробегала огненная волна, потом конечности расслаблялись, взор затуманивался, и в голове начинали возникать картины прошлого. Борчику было приятно возвращаться к истории собственной жизни — в большинстве моментов это была история победителя, история личного успеха человека, которого не всегда звали Иеремия Борчик. Большую часть жизни он прожил под именем Сазерленд Фолл.

Вот маленький Сазерленд сидит за столом в кабинете отца, крупного биржевика. Семья Фоллов уже перебралась в Северную Америку из Претории. Африка охвачена беспорядками, и Фолл-старший предпочел не дожидаться, когда мутные волны всеобщего хаоса захлестнут белый островок стабильности на юге континента.

– Человек должен всегда стремиться наверх, как можно выше, — говорит отец. — То, как он это делает, неважно. Важна цель. Запомни это.

Сазерленд кивает круглой лобастой головой. Он понял. Он не подведет отца. Пусть на новой родине кое-кто из местных посматривает на них свысока. Пусть завывают в решетчатых конструкциях антикварных мостов злые ветры перемен — он все равно не прогадает, не окажется на обочине. Никогда.

Вот экзамены в университет, престижнейший Йель. Ряды терминалов, благоговейная тишина, тихое шуршание кондиционеров, склоненные головы абитуриентов. Фолл — третий в левом ряду. Пальцы бегают по сенсорам клавиатуры. Он заканчивает экзамен первым. Еще бы — накануне ему пришлось потратить две с половиной тысячи кредиток на то, чтобы нанять виртмена, который взломал для него университетский сервер и вытянул файл с вариантами правильных ответов. Деньги юный Сазерленд добыл, продав через сеть какому-то извращенцу в Австралии съемки собственного хом-видео. Впрочем, это неважно. Важна цель.

Вот он уже молодой, преуспевающий адвокат. Он участвует в процессах, он выступает, он говорит — и люди слушают его. Слушают — и слушаются. Секрет прост. Сазерленд вывел три правила успешности. В них нет ничего сверхъестественного, но, соблюдая их, он обеспечил себе быстрое продвижение вверх по рейтинговой шкале.

Борчик усмехнулся и в который раз с удовольствием повторил про себя эти правила. Первое: будь комфортным. Адвокат должен нравиться всем — и клиенту, и судье, и присяжным, и журналистам. Одежда, прическа, манеры — это очень важно. Второе: сначала говори то, что люди хотят услышать. Этим ты потешишь их самолюбие и усыпишь их бдительность. Затем можно начинать гнуть свою линию. И третье: никогда никого не жалей. Жалость — враг адвоката. Пожалеешь потерпевшего — пострадает клиент. Пожалеешь клиента — пострадаешь сам.