Планета битв

– Снейкеры! — выдохнул кто-то из солдат Лиссажа, и слово это пошло гулять по лагерю, заставляя людей хмурить брови и испуганно вглядываться в серую пелену, повисшую над степью.

На лебедке перемотали барабан, и работы возобновились. К обеду в штаб прибежал мокрый Цендорж.

– Клим-сечен, первый контейнер подняли!

Елисеев, устроивший после ночного боя ординарцу выволочку за то, что монгол вовремя не разбудил его, только кивнул, разглядывая карту. Цендорж, виновато шмыгнув, козырнул и ушел. Следом за ним на берег отправились Прохор Лапин и Шерхель. Немец, как и обещал, не смотрел в сторону Клима и не говорил с ним. Впрочем, это Елисеева заботило мало. Хуже было, что Шерхель как-то сразу не нашел общего языка с Лиссажем. Впрочем, француз платил ему той же монетой, и между ними возникла стойкая неприязнь.

Вот и сейчас, оставшись вдвоем с Климом, премьер-майор немедленно высказался в адрес Шерхеля в том смысле, что знающих начальников тут и без бошей хватает, что ночью вовсе не нужно было бросать в бой арбайтеров, его люди прекрасно, и главное, с меньшими потерями, справились бы и сами, и так далее, и в таком же духе…

– Перестаньте, Лиссаж. — Клим поморщился. — Лучше поясните мне по местности. Вот это что?

Француз глянул на раскрашенную в два цвета карту.

– Речка. Называется Говорящая Вода. Вытекает из озера Скорби и дальше течет мимо леса, через Ласточкино ущелье — и вдоль гор на юго-запад.

– Неплохо было бы отправить туда людей, на разведку. Нам надо знать, где у этих гадов логовище.

Лиссаж обиженно поджал губы.

– Господин уполномоченный! Довожу до вашего сведения, что мною уже отправлено шесть разведывательных партий по разным направлениям, и в том числе в указанный вами район. Если же вы предпочитаете взять военное командование на себя, я ни минуты не задержусь…

– Все, все! — Клим поднял руки. — Не сердитесь, Лиссаж.

Елисеева здорово раздражало, что имевшаяся в наличии карта, нарисованная безвестным умельцем из числа жителей Крайнего хутора, не давала точной информации об окрестностях озера. Нужно было уточнить некоторые моменты, но Клим, поговорив с рабочими, понял, что дело плохо — никто толком не ориентировался в здешних местах.

В конце концов, рассудив, что никто не знает территорию вокруг озера так, как прожившие тут четыре года Скорбящие, Клим позвал Цендоржа и отправился к замку.

Угрюмая серая громада встретила их тишиной. Запертые ворота, высокие башни, пустые бойницы, похожие на слепые глаза каменных черепов. Монгол обухом топора постучал в створку — ответа не было. Клим несколько раз окликнул часовых, чьи черные капюшоны виднелись среди зубцов на стене, — никакого результата.

– Клим-сечен, там совсем тихо, — сказал Цендорж, приложив ухо к воротам. — Никого нет.

– Руби! — кивнул на выкрашенные черной краской доски Елисеев и, поплевав на ладони, сам тоже взялся за топор. Вдвоем им за полчаса удалось пробить дыру, в которую могла пролезть рука.

Откинув бронзовый засов, они вступили в цитадель Скорбящих. Клим сделал несколько шагов и невольно остановился. Перед ним лежал внутренний двор крепости, в который выходило множество дверей. Цендорж поднялся на стену и скинул вниз черный плащ. Скорбящие ушли, оставив охранять свое убежище чучела. Обойдя несколько помещений, видимо, жилых келий, Клим убедился: замок покинут. В очагах лежала холодная зола.

– Давно ушли, — уверенно сказал Цендорж. — Когда бой был. Никто не видел — все воевали.

Клим согласился с монголом. Скорбящие бросили крепость. И теперь никто не знал, куда они отправились и зачем.

День прошел трудно. Настроение у людей было подавленным. Выделенная Жемчужниковым группа вырыла на берегу братскую могилу, в которой похоронили погибших солдат Лиссажа и арбайтеров. Пятерых снейкеров зарыли отдельно, в стороне, и навалили на холм мокрой земли большой черный камень. Клим, перед тем как тела опустили в яму, попросил Цендоржа прикрыть его от дождя плащом и тщательно срисовал изображение змеи с груди одного из убитых. Зачем — он и сам не мог ответить на этот вопрос, действуя скорее по наитию.

Радовало одно: работы по подъему медикаментов вошли, что называется, в решающую фазу. Теперь водолазы каждые двадцать минут попарно уходили под воду, поднимая на поверхность контейнер за контейнером. Вскрыв на выбор несколько из них, Клим убедился — внутри было именно то, что нужно. Аварийные аптечки лежали в контейнерах ровными рядами, совершенно не пострадав от влаги. Спасительный комплекс номер четыре вполне годился к немедленному использованию. У быстро растущих штабелей выставили усиленную охрану. Прохор Лапин распорядился готовить первый караван, который должен был доставить бесценный груз к Лимесу. С караванам собирался уезжать и Шерхель.

– Здесь мне делать нечего. Лебедка работает, паровая машина в норме, — сказал он сибиряку. — Теперь важно довезти вакцину и организовать ее отправку по магистрали на запад. Этим я и займусь. Вдоль дороги выставим усиленные посты, в степь я выведу мобильные группы огневой поддержки на бронепаровиках. Если снейкеры попробуют напасть, то я им не завидую.

Тусклый закат догорел, но подъем контейнеров решено было продолжать и ночью. В темном чреве модуля не имело значения, какое время суток на поверхности. Бронированные скаты дважды тревожили водолазов, но не нападали, отпугнутые светом фальшфейеров. Были опасения, что ночью они активизируются, однако ничего такого не случилось.

Арбайтеры свободных смен отдыхали под навесами. Несколько человек низкими голосами пели старую песню уральских партизан-штурмовиков:

Начали возвращаться разведчики, отправленные накануне Лиссажом. Пять групп «сходили» вхолостую, не обнаружив противника. Дольше всех задержалась группа, отправленная вниз по течению Говорящей Воды. Когда они вернулись, стояла глухая ночь. Все так же лил дождь.

Клим, одуревший от сидения в штабной палатке и бесконечной пикировки Шерхеля и Лиссажа, вышел пройтись. Он побрел к лесу, проверяя посты охранения. Шелест падения множества капель воды глушил все иные звуки, и когда разведчики вынырнули из мрака, Елисееву показалось, что эта облаченная в мокрые плащи троица просто возникла из ничего на границе зарослей.

Потом, в палатке, обжигая руки, разведчики пили чайкофский и устало отдувались. Шерхель прохаживался вдоль гудящей печки, задумчиво напевая что-то про «майне кляйне».

– Ну? — нетерпеливо спросил Клим, барабаня пальцами по столу. Командир группы, носатый и кадыкастый парень лет двадцати пяти, отставил кружку и красной, словно распаренной рукой вытер с лица выступивший пот.

– Они перегородили Говорящую Воду. В полукилометре ниже Ласточкиного ущелья. Настоящая плотина — камни, глина, бревна.

Клим удивленно вскинул голову:

– Плотина? Но зачем?

– Не знаю, — развел руками разведчик. — Только охрана там плотная, не подойти.

– А что с логовом?

– Нормально. Ну, в смысле, есть оно. В лесу между двух холмов. Там, наверное, раньше ферма была. Это километрах в шести от плотины. Мы насчитали с десяток домов, сараи всякие, конюшни для прыгунов. На холмах дозорные вышки.

– Как оцениваете общее количество противника? — быстро спросил Лиссаж.

– Скорбящих человек сто пятьдесят. Ну, может, сто семьдесят. И снейкеры с ними. Немного, десятка три.

Шерхель присвистнул. Премьер-майор поморщился. Клим скользнул взглядом по разведчикам, наблюдая, как они среагируют на слова старшего группы. Те вели себя спокойно, один даже кивнул в подтверждение слов командира.

– Хорошо. Идите, отдыхайте…

Когда разведчики ушли, унеся с собой запах сырой кожи и ночного леса, Клим уселся перед картой, жестом подозвал Шерхеля и Лиссажа.