Ностальгия

енными красными лицами. “Малышка Мэри любила меня, Малышка Мэри вся из огня, Малышку Мэри не любила родня, Малышка Мэри — все для меня…” — задыхаясь, речитативом декламируют салаги. На перекрестке небольшая очередь в армейскую лавку, продают всякую дрянь — тропические вкусности, дезодоранты, средства от насекомых, презервативы. В очереди сплошь довольные жизнью и собой тыловые крысы, те, что выстрелы слышат только со стрельбища неподалеку — снабженцы, технари, летуны штабные. Гомоня, выбираются из свежепостроенного борделя, похожего на склад, счастливые морпехи, видно им халявы отвалили — кинули на переформирование. Все как в Форт-Марве. Цивилизация наступает. Персонал борделя почти полностью из местных жительниц. Стратегия завоевания симпатий в действии. Мы их настолько завоевали, симпатии, что местные толкутся у внешнего ограждения косяками, стремясь угодить господам военным и попасть на любую работу. А может, им просто детей нечем кормить. Был я в этом борделе. Ничего особенного. Сплошь забитые серые мыши какие-то с приклеенными улыбками.

Никакой войны вокруг. Будто во времени назад перенесся. Только пузатые транспортники низко над головой один за одним с ревом на посадку заходят — снабжение группировки не прекращается ни на минуту. Никто не обращает на них внимания. К грохоту двигателей над головой привыкаешь быстро. В госпитале я перестал обращать на него внимание уже на третью ночь. Меня там так основательно подштопали, что я теперь как новенький. Сплю, как убитый и ем с удовольствием. К тому же психи так поковырялись в моей черепушке, что теперь любая мысль или реакция на что-то для меня — целое открытие. Будто влез в тело чужого человека. И привыкаешь к нему постепенно. Даже тяга к жизни какая-то появилась. Тоже мне — подсолнух на помойке. Коррекция личности, вот как это называется у психов. Прямо при выписке на меня и напялили наручники, едва успел влезть в новый комбез. Пока я валялся на чистой шконке и горстями жрал всякую химию, военным следователям вполне хватило времени нарыть против меня приличную кучу дерьма.

— Нам сюда, сэр, — говорит один из конвойных, пехотный капрал, показывая на поперечный проезд.

Надо же. Барак, где расположен военно-полевой суд, расположен наискосок от борделя. Очень символично. Меня сразу проводят в зал, мимо череды клеток с сидящими рядом конвоирами. Капитан с петлицами военного юриста — председатель суда. Выглаженный до стрелок на рукавах и чистый до неприличия полевой комбинезон смотрится в помещении с неровными бетонными стенами неестественно. Сверкающие ботинки. Надраенные наградные колодки. Плесень штабная. Пара членов суда. Сержант-морпех и лейтенант-артиллерист. Оба чувствуют себя не слишком уютно в непривычной обстановке. Сразу видно — недавно с фронта. Сбоку, на жесткой лавке — военный следователь. Молодой чернявый лейтенант с щегольскими усиками.

Меня пристегивают наручниками к вертикальному металлическому поручню. Усаживают на лавку. Что-то мне этот поручень напоминает. Никак не могу