Ностальгия

лядываюсь. Ловлю взгляд сержанта. Грешным делом, я и сам теперь почти уверен, что стрелял в партизана, а не в эту мразь. Спасибо тебе, братан. Даст бог, сочтемся.

Меня запирают в одну из клеток. Наручники не снимают. Капрал просит меня снять знаки различия.

— Не положено, сэр, — словно извиняясь, говорит он.

Сижу в сырой полутьме, безучастно уставившись через прутья на некрашеную коридорную стену. Туда-сюда продолжают водить арестованных. Да тут целый конвейер! Поточное производство. Слышу знакомый голос. Показалось? Нет, точно знакомый.

— С арестованными говорить не положено, сэр, — говорит кому-то охранник.

— На положено член положен, — отвечает ему Гус, — Уйди с дороги, сынок, пока я тебе твои яйца в уши не забил. Чего уставился? Сегодня там — завтра тут. Никто не застрахован. Посторонись.

Часовой сдается. Оглядывается по сторонам.

— Только недолго, сэр. Ничего не передавать.

— Учи ученого… Ну что, Француз? Опять в говне по шею?

— И я рад тебя видеть, Гус, — улыбаюсь я.

— Штрафбат?

— Ага. Год первой категории.

— Это жопа, чувак, — резюмирует Гус.

— Я знаю, дружище.

— Бабу твою в два-два перевели. Железная девка.

— Цела хоть?

— Тьфу-тьфу. Твоих пораскидали, кто остался. Я их найду. И подругу твою тоже.

— Ей не говори. Просто привет передай, больше ничего не говори.

— Как будто сама не узнает. На вот, пригодится, — он достает из-за пазухи блок сигарет и сует сквозь решетку.

— Я же не курю.

— Бери, там все курят. Пригодится. — и часовому, — Ты не видел ничего, понял?

— Понял…

— Спасибо, что забежал, Гус.

— Да все путем будет, Француз. Ты везучий, сукин сын. Может и выберешься.

— Удачи тебе, Эрнесто.

— И тебе семь футов, амиго…
2

Времена, когда свежеиспеченных штрафников, приучая к новому для них статусу, неделями держали стоя по колено в ледяной воде в бетонном колодце — карцере, канули в лету. Больше никаких издевательств и насилия над личностью. Не в прифронтовой полосе, это точно.

— Значит так, солдат, — втолковывает мне усталый топ-сержант в возрасте, — Забудь, кем ты был раньше. Все свои заслуги и звания — забудь. Удаль свою и дурь — тоже. Кем ты был? Морпехом? Тем более прижми задницу. Тут все равны. Как перед богом. Отлучка без разрешения командира далее пятидесяти метров от расположения наказывается болью. Свыше ста метров — автоматически. Драки, неуставные отношения, крамольные речи — болью. Невыполнение распоряжения — болью. Нерадивость по службе — болью. Чтобы ты перестал ухмыляться, дружище, я покажу, что такое боль.

Сержант щелкает кнопками на небольшом пульте на рукаве своей брони.

— Присядь-ка, солдат, — требует он и тычет пальцем в рукав.

Жгучая лава окутывает меня со всех сторон. Я вдыхаю воздух, но вместо него в легкие течет расплавленный свинец. Боль разрывает меня на кусочки. Расчленяет тело. Раскладывает по полочкам мои органы. Трещат от огня пересохшие кости. Я в океане огня. В сердце звезды. Я горю внутри и снаружи и никак не могу сгореть