Псы границы

— Ну? И кто мне объяснит, что это такое вы тут вчера попытались исполнить? — я обвёл взглядом весь отряд, собранный в палатке.

Да, красавчики, нечего сказать… Разбитые носы, под глазами наливаются всеми цветами радуги сочные синяки. Кто-то держится за бок, кто — за ушибленную руку или ногу.

Вообще-то, вчера они устроили мне «тёмную». Точнее — попытались. Результат, как говориться, на лице. Точнее — на лицах.

Я, кстати, тоже пострадал. Кулак, вон, расшиб… Да и колено правое саднит чего-то. Видать, попал куда-то неудачно… Ну и вообще… бока побаливают… Так, о чём это я? А, да! «Тёмную» они мне вчера решили устроить.

А началось всё вчера утром, когда я проснулся. Просыпаюсь я, значит, а вокруг какая-то странная тишина. Никто не сопит, не храпит. Да и нет никого в палатке. «Что за чёрт, — думаю, — куда все подевались? Или, может, я слишком долго спал, а все уже поднялись? Так и снаружи тоже, вроде, тихо…»

В общем, поднялся я с тюфяка, оделся, вышел из палатки. Вокруг никого нет. Что за дьявольщина? Я уже начал психовать. Сначала даже подумал — может, сбежали? Но на коновязи все лошади были на месте. Это меня слегка успокоило.

Побродив немного по лагерю, я сделал кое-какие наблюдения, сопоставил их и уже гораздо увереннее направился на склон горы, густо поросший колючим кустарником. Тем самым, который не так давно рубил Одуванчик. Он там вырубил довольно приличную полянку, могущую служить неплохим местом, если вдруг кто пожелает укрыться от слишком любопытного взора.

Как и ожидалось, всю кучку я застал именно там. И в самом живописном виде. Попросту говоря, весь отряд спал, будучи упитым, что называется, в усмерть. Пили, похоже, до глубокой ночи, меры не зная. Потому и «спалились». Сил не рассчитали…

Обойдя всё пьяное сборище, я направился обратно в лагерь. Набрал два полных ведра холодной воды из родника и пошёл обратно. Первым, кто получил от меня освежающую порцию, был Степняк. Подскочив от вылитого на него ведра ледяной воды, он разлепил глаза и непонимающе уставился на меня.

— Чего смотришь? — поддразнил я его, — А ну, бегом за водой! Остальных будить будем.

Степняк помотал головой, приходя в себя, огляделся вокруг и вновь собрал глаза в кучку на моём лице.

— Господин сержант…

Голос с похмелья хриплый, язык заплетается, руки подрагивают… Не говоря ни слова, я вылил ему на голову второе ведро. Парень вскочил с земли, покачнулся, хватаясь рукой за ведро и уже более осмысленно глянул мне в глаза.

— Господин сержант?..

На этот раз голос более твёрдый и… растерянный. Значит, соображать начал.

— Он самый, — ухмыляюсь я и сую ему в руки оба ведра, — бегом за водой!

Степняк кивнул и, подхватив вёдра, кинулся исполнять приказание. Назвать его движение «бегом», да ещё по прямой — язык не поворачивался. Но, в целом, сойдёт…

Пока Степняк бегал за водой и поливал своих собутыльников, я обошёл всю полянку, разглядывая следы грандиозной попойки. Да, ребятки не поскупились. Отвели душу, что называется, на славу. Я насчитал аж целых три ведёрных бочонка из-под домашнего деревенского вина. И ещё один, в котором, похоже, содержалось то самое жуткое пойло, которое в народе называется «перегонка».

Разбираться, с чего бы вдруг такой праздник и кто это всё притащил, сейчас было не время. Надо было срочно предпринимать самые радикальные меры. Ну, я и предпринял…

Следующим очнулся Цыган. Увидев стоящего над собой меня, грозного и свирепого, он неловко перевернулся на живот и, опираясь на все четыре кости, поднялся на ноги, не забыв при этом пару раз поскользнуться в луже воды, налитой вокруг него.

— Здра-жла, сп-дин сжант, — пьяно кося глазами, прожевал он.

— Здорово, — буркнул я и повернулся к Степняку, — добавь…

Тот, отведя назад руки с ведром, с размаху выплеснул на Цыгана всё его содержимое.

— А! а-а-а, — взвыл страдалец, извиваясь под холодной струёй.

Однако это значительно поспособствовало приведению его в чувство.

— Ну, как? — поинтересовался я.

— У! угу-у, — только и смог промычать освежённый Цыган, обнимая себя за плечи и тряся головой.

— Отлично! — кивнул я и сунул ему в руки горн, — На! Играй!

— Чего? — не понял Цыган, цепляясь за инструмент непослушными пальцами.

— Играй, я сказал!

— А ч-чего играть-то?

— А что хочешь, то и играй. «Подъём!» «Сбор!» Что угодно. Лишь бы громко!

Неуверенно поднеся трясущимися руками горн ко рту, Цыган выдал такую визгливую и протяжную ноту, каких не исполнял и в самом начале своего обучения. Виновато оглянувшись на меня, он сказал:

— Не получается…

— Не моя забота, — отозвался я, — играй, что велено!

Тяжело вздохнув, Цыган повернулся обратно к лежащим тут и там товарищам по попойке и принялся «играть»…

Первым от его музыки очнулся Грызун. Приподнявшись на локтях, он повёл глазами из стороны в сторону и невнятно прохрипел:

— Цыган, твою душу… когда ж ты угомонишься?.. прибить тебя, что ли…

Руки его начали шарить вокруг в надежде найти что-то, чем Цыгана можно было бы «прибить». После коротких поисков рука его наткнулась на сапог и попробовала подтащить обувку поближе к телу. Однако сапог не двинулся с места. Удивлённый Грызун повернул голову и уставился на непослушный сапог. Потом подёргал его. Сапог не шевелился. Видимо, начав понемногу соображать, Грызун повёл глазами вверх. Оказалось, что сапог одет на чью-то ногу. Проведя взгляд ещё выше и по пути разглядывая кожаные штаны, пояс с привешенным к нему мечом и белую полотняную рубаху, он в конце концов наткнулся на встречный, очень мрачный и не предвещающий ничего хорошего, взгляд. Вглядевшись в лицо стоящего над ним человека, Грызун с тихим ужасом понял, что пытается стянуть сапог с ноги своего сержанта, стоящего над ним, уткнув руки в боки и явно недовольного всем происходящим.

— Встать, — тихо скомандовал я ему.

Он меня услышал, даже не смотря на трубный рёв, раздавшийся всего в десятке шагов от нас. Со всей возможной поспешностью утвердившись на ногах, Грызун постарался принять как можно точнее положение «Смирно!» и, старательно говоря в сторону от меня, заплетающимся языком выдал:

— Сподин сржант! Рьдавой Хрызун п-по вашему прказнью прибл… — и, задержав дыхание, уставился на меня самым наипреданнейшим взглядом осоловелых глаз.

Критически осмотрев его, я скомандовал стоящему рядом наготове Степняку:

— Лей!

История с вопящим Цыганом повторилась. Только Грызун переорал даже изгаляющегося над горном и нашими ушами трубача. Да настолько громко, что от его воплей подскочил на месте Циркач…

Короче говоря, в течение получаса был разбужен, поставлен на ноги и приведён к палатке весть страдающий тяжёлым похмельем личный состав отряда. За исключением Полоза, в ту ночь нёсшего службу на смотровой площадке. А значит — не пившего и, на свою удачу, избежавшего того, что происходило дальше.

…Спустя ещё несколько минут после построения возле палатки, весь неопохмелённый отряд, спотыкаясь, шатаясь и едва не падая, довольно резво рысил по дороге по направлению к реке, протекавшей по южному краю плато. А позади я, на лихом коне и с кнутом в руках.

— Бегом марш! Шире шаг! — не переставая, покрикивал я, щёлкая в воздухе инструментом воспитания.

С бодуна бежалось не очень… Грызун был первым, кто решил прикинуться помирающим от обезвоженности организма. Повалившись в пыль, он вдруг начал хрипеть и корчиться, выпуская на губы какую-то пену и непрестанно прося воды. Не долго думая, я тут же приказал Циркачу и Степняку подхватить его на руки и продолжить движение.

— К реке бежим. Там и напьёшься, — ответил я на его просьбы подать хоть глоток воды.

Парни, втихую ругаясь и скрипя зубами, потащили симулянта на себе. Не забыв при этом пару раз «случайно» уронить его в дорожную пыль. Грызун, поняв, что на данный момент его представление в народе не популярно, с рук слез и погрёб дальше самостоятельно.

Следующим был Дворянчик. Как обычно, начав высказывать своё возмущение по поводу нечеловеческого обращения, он размахивал руками и всячески грозился. Но после того, как совсем рядом с ним дважды просвистел хлыст, предпочёл, покачиваясь, продолжить бег молча. Короче говоря, в той или иной мере возмущение своё высказали все. Даже обычно молчаливый и скромный Одуванчик попытался вставить свою монетку в мой зад. Ему я посоветовал просто заткнуться. Просто по молодости лет. Так, мило беседуя на бегу (я — на скаку), мы добрались до берега реки.