Проводник. Трилогия (СИ)

Мы говорили обо всем: о своих чувствах, о мировоззрениях, о насилии, сексе, об убийствах, о Древних. Валентина рассказывала о тайных операциях Отдела, о своих подвигах в постели и о длинной цепочке мертвых любовников. Ее рассказы были насыщены похотью и порой становились подробны до откровенности. Жаждущий говорил о своих ощущениях при убийствах. Он рассказал нам о той первой — рыжеволосой; о том, как впервые сознательно убил человека. Он перемешивал свой рассказ о Смерти с отступлениями — туманными воспоминаниями детства. Его монологи всегда выходили слишком эмоциональными. Он то ругал, то восхвалял себя, провозглашая себя чуть ли не новым Иисусом — все зависело от того, в какой момент между приступами ломки начинал он свой рассказ. Однажды он договорился до того, что объявил мух своими вестниками, которые якобы только для того и существуют на свете, чтоб напоминать людям о его существовании. В такие моменты он становился совершенно несносен и, чувствуя приближение очередного приступа, мы кутали его в самодельную интерпретацию смирительной рубахи. Мне же рассказывать было нечего. Слишком вялой и обыденной была моя жизнь до знакомства с Жаждущим.

Рассказы Викториана были мрачны и фантастичны. Во многие детали верилось с трудом даже нам, коснувшимся Искусства. Многое из того, о чем он говорил, полностью противоречило нашему мировоззрению, которое все еще оставалось полностью материалистическим. А Викториан пытался заставить нас поверить в Колодец, в Древних. Мы знали, что они существуют; знали, что Викториан может в любой момент встать, выйти в соседнюю комнату и вызвать этих существ. Мы понимали это разумом, но наши сердца отказывались верить в тот фантастический кошмар, что существовал параллельно государствам, революциям, режимам. Древние в Колодце были вечными, с нашей точки зрения, и такие события, как две мировые войны, волновали их не больше, чем нас — нашествие Чингисхана.

Но время шло. Жаждущему становилось все хуже.

Участвуя в подготовке нашего грандиозного эксперимента (Викториан называл его «ритуалом»), я в глубине души сомневался в его целесообразности. Уверенный, что лекарство должно быть материальным, и не веривший, как Викториан, в иные миры и измерения — в идеалистическую конструкцию мира — я шел на поводу у Викториана и Валентины, в перерывах между посещениями ресторанов и беседами готовя необходимые отвары, снадобья и зелья.

Викториан объявил, что на весь «ритуал» потребуется максимум три дня. Но, может быть, удастся провернуть все гораздо быстрее. Если же за три дня экзорцизма ничего не изменится, то нам нужно будет искать другой способ излечения Жаждущего.

Три дня нам предстояло не спать. Три дня! Валентина сварила нам огромную кастрюлю кофе, Викториан приготовил корешки, отгоняющие сон, но я все равно не верил, что смогу трое суток бодрствовать. Викториан же настроен был более оптимистически.

— Понимаешь, — объяснял он нам, — внутренний мир каждого человека — это совокупность миров, этакая множественная вселенная. Реально, конечно, она не существует, иначе бы люди были богами. Каждый из нас существовал бы тогда лишь в собственном мирке, где творил, что хотел. А мир реальный, мир человеческой цивилизации, выглядел бы довольно грустно, быть может, и вовсе не существовал. Но тем не менее в каждом человеке кроется своя вселенная, закрытая для ее же хозяина. Теперь представим, что каждой черте характера человека отвечает определенная часть — определенный фрагмент вселенной. Выявим тот, на который оказывает давление Искусство. На этом основана идея нашего эксперимента. Часть души (назовем это так) Валентины проникнет во внутренний мир Павла. Несколько точных ударов женщины-воина, и стержень этого внутреннего мира погибнет. Искусство покинет разум больного.

— Но ты уверен, что именно так все и сработает? Что такое вторжение не окажется своего рода лоботомией?

Викториан в ответ лишь пожал плечами.

— А у нас есть выбор?..

И после паузы добавил:

— В книгах говорится об обратном. Человек, несущий Искусство, вторгается в невинный разум и чернит его краской позора. Но, по-моему, такой процесс должен быть обратим…

— Насколько велик риск с моей стороны? — голос Валентины напоминал голос насытившейся, довольной кошки. Хотя нет, в такие минуты она больше напоминала мне вампира.

— Почти никакого, — ответил Викториан. — Ты как бы увидишь волшебный сон. Уснешь… и проснешься через три дня. Только тебе надо не забыть, что во сне ты кое-что должна сделать. Мысль о главной цели должна быть все время с тобой. Иначе, если даже колдовство сработает, мы можем не достигнуть результата.

— Но какой же будет черная часть его души? На что будет похоже это путешествие?

— Понятия не имею, — спокойно отвечал Викториан.

— И ты вот так бросишь меня в лапы неизвестности? — тон Валентины приобрел некую игривость.

Викториан тяжело вздохнул. Неопределенность исхода пугала и его, но, кроме решимости, в его характере, как и у всех причастных к Искусству, присутствовала изрядная доля «пофигизма» — смеси маниловщины с равнодушием. Все идет своим чередом, раз нужно провести ритуал, спасти Жаждущего — проведем. Чем дело кончится? Скорее всего, спасем. А если не спасем, то значит, так тому и быть, и так будет — хотя Жаждущего, конечно, жалко.

И вот настал день, когда все было готово.

* * *

Начало того дня запомнилось мне совершенно отчетливо. Мы проснулись поздно. Последняя мазь должна была быть готова лишь к вечеру, остальное все было сделано, и торопиться было некуда. Томно потянувшись, я отправился готовить яичницу с каким-то импортным консервированным мясом, вроде нашего «завтрака туриста». Викториан остался нежиться в постели, а Жаждущий еще крепко спал. Накануне у него был страшный приступ. Он метался. Глаза его бешено сверкали. Он пытался хотя бы зубами дотянуться до нас. Все время призывно звал Светлану, осыпая ее при этом грубой бранью.

Часов в одиннадцать, когда мы с Виктором сели за стол, заявилась Валентина. Ей с отгулами было намного сложнее, чем нам. «Завуч» и его коллеги даже подозревать не должны были о нашем существовании. Красавица принесла с собой море грязи, потому что на улице «все потекло»; долго убирала ею же натоптанные следы…

Однажды, удивляясь неистощимости ее похоти, я попытался узнать у Валентины, есть ли предел ее жажде секса. На это она мне ответила встречным вопросом: есть ли предел Жажде Запаха у Жаждущего? В первый момент мне показалось странным, что она связала эти два понятия — но почти сразу же параллель насилия и секса, которую психологи рассматривали со времен Фрейда, тоже стала мне очевидна. Глупый вопрос и очевидный ответ. Искусство, кроме всего прочего, рождает ненасытность желаний, и неважно, чего хочет человек: чувствовать Запах Смерти или трахаться до потери сил. Искусство ведет к исступленности…

* * *

Как мы готовились к ритуалу?

Мы начали серьезно готовиться часов в девять вечера, чтобы начать ровно в полночь. Пересмена дат.

В этом часе сокрыт мистический смысл — злая сила, сродни силе Древних.

Пока Валентина брила голову Жаждущего (необходимо было втереть в кожу его черепа несколько мазей, а делать это, путаясь в гуще волос, было неудобно), мы с Викторианом подготовили место. Сдвинули в сторону письменный стол, перенесли на каменный пол одеяла с кровати, разложили подушки. Викториан очень боялся, что Жаждущий и Валентина станут метаться, мы не сможем их удержать, и они свалятся с кровати и очнутся раньше, чем Валентина исполнит задуманное.