Невозвращенцы (СИ)

К тринадцати годам все изменилось как по волшебству. Старик жрец отправился на форум к Единому, и в их доме появился новый. Был этот священник однорук, потому что всю свою жизнь провел в одном из приграничных с северными варварами легионов. Также был он не такой уж и старый, и ну очень уж мудрый. Быстро раскусив парня он не стал даже пытаться сломить его. На несколько первых подначек он ничего не ответил, а в ответ на особо крамольно коварный вопрос на уроке, за который раньше обламывали об спину аж пять розог, ответил такой крамолой, что если бы услышал это предыдущий учитель, умер бы от праведного гнева на месте.

Как уже говорилось, жрец был очень мудр, да и служба легионным жрецом многому его научила. Легионерам нужно немного другое освещение веры, и некоторые послабления, за которые, к примеру раба бы запороли на месте, также дозволялись. Рассказы о легионерской жизни, о битвах и схватках, о северных варварах очаровали молодого парня и сделали его таким послушным, каким еще не был ни разу. Молодой Квинтус в это время как раз уже стал задумываться о своем месте в жизни, и роль старого, седого, в шрамах, римского легата, огнем, мечем и словом Единого несущего свет северным варварам казалась ему очень привлекательной. На большее он не мог рассчитывать из-за системы наследования в Римской империи.

В Империи, в отличие от остальных варварских стран, существовала мудрая политика: «Все наследует первый, манор не дробится никогда.» Поэтому даже второй, не говоря уже о пятом, сын получал совсем мизерную ренту и полную свободу. В основном не первые дети шли на службу в армию, часто вырастая до высоких чинов и состояний, посвящали свою жизнь службе Единому, плавали на кораблях и судах, торговали — в общем, занимались всякими различными делами, своеобразно одаренности Единым. Иногда бывали и смешные истории, как первый сын разорялся из-за своего идиотизма а второй, сколотив состояние во вне родного дома, покупал у старшего поместье. Это не возбранялось, а даже негласно приветствовалось, что добавляло усердия и первенцам, и остальным. Политика эта была весьма действенной, не только потому, что обеспечивала приток свежей крови высшего качества во все аспекты жизни империи, но и потому, что приводила к укрупнению через браки и так не мелких угодий знатных родов, усилению Рима, общему благосостоянию и много еще к чему. А уж на столько укрупненные, усиленные и благосостоящие рода, что отваживались лезть в большую политику, бывшую прерогативой только двух высших родов, быстренько становились либо частью одного из них, либо, в худшем случае, просто не становились. В смысле — не оставалось носителей данной фамилии.

Из-за этого Квинтусу в скором времени, по наступлению пятнадцати лет, пришлось покинуть родной дом. Он уже решил идти к ближайшему вербовщику, когда ставший его самым лучшим другом священник посоветовал и попросил его.

— Прошу тебя, Квинтус, не спеши с легионом.

— А что ты предлагаешь?

— Я думаю, что тебе следует начать свой жизненный путь со службы Святой наше Церкви Единого.

— Ты думаешь, у меня не хватит сил справиться с вербовщиком? Да я у тебя два из семи боев выигрываю! — возмутился Квинтус. Дело в том, что по обычаю для рассмотрения принятия в легион следовало победить на вербовочном пункте одного из вербовщиков, набираемых из увечных или старых легионеров.

— Нет, что ты. И в мыслях такого не было. Просто поверь мне, там ты придешься к месту. Обещаешь?

— Обещаю… — надулся Квинтус.

— Ну и хорошо. Прощай Квинтус.

— Свидимся еще может быть…

Жрец оказался совершенно прав. Стоило ему придти в главный храм Единого в Каны и назвать свое имя, как не успев опомниться он оказался на корабле, идущем в сам Рим, в жреческую школу при Великом храме Единого! А сразу после прибытия в школу, не слушая его лепета, Квинтуса посвятили в младшие жрецы под именем Ретус, сказав что почти собачья кличка Квинтус не по разряду жрецу Единого. Случай уникальный, причины которого он понял только позднее.

Дело в том, что Квинтусом интересоваться церковь стала приблизительно тогда же, когда новопосвященный Ретус стал интересоваться Книгой и Церковью. После первых вопросов и порок возмущенный жрец отправил в храм запись монологов Квинтуса по разным вопросом теологии. Прочитавший это письмо секретарь, младший жрец главного храма города Каны, ответственный за переписку, схватился за палку, которую собирался лично обломать об непокорного мальчишку. В этот момент в зал, который скромно назывался келией, зашел отец-настоятель храма, в прошлом и настоящем видный теолог, к которому и бросился с праведным гневом служка. Начав читать письмо с улыбкой, его сильно развеселило негодование жреца, настоятель окончил читать его схватившись свободной рукой за голову. Служка тут же получил строгую епитимью за небрежение и обет молчания о случившемся на пару лет, а жрец с письмом ускакал в Рим, на спешно собранный форум теологов. Дело в том, что Квинтус, не понимая ничего в теологии, сумел обнаружить одно несоответствие в Книге. Малое — но все же… За это ему на том же форуме заочно положили звание младшего теолога с правом доступа один раз в год на главный форум теологов. Поэтому такой алмаз, каким в понятии теологов был мальчик, следовало аккуратно огранить, ради чего испуганному старику-жрецу поручили регулярно отсылать монологи будущего великого теолога в столицу, что тот не переменул делать, правда используя это для дополнительного запугивания мальчика.

Церковь Единого одной из самых первых в Риме поняла, что людей, высовывающихся из общего стада, которому они были пастырями, не следует укорачивать на голову, по крайней мере сразу. Плебса море, а чем-то необычных, тем более так, рождается всегда мало. Их этого мальчика может вырасти либо еретик, который вскоре окончит свою жизнь в очищающем пламени костра, либо великолепный проповедник, который с той же силой будет обращать язычников к Книге. А для этого всего лишь следует правильно огранить этот крупный камень, превратив его из невзрачной стекляшки в великолепный брильянт. Ну а если не получиться, или у мастера-ювелира по людским душам дрогнет рука, что ж — церковь всегда беспощадно огнем и мечом боролась с ересью, в том числе и в собственных рядах…

Ретус замолчал, охваченный воспоминаниями, потом вытер небольшую старческую слезинку, вытекшую из его глаза, и махнув на все рукой, достал бутылку и налил себе еще одну стопку. Выпил резко, втянул воздух, и продолжил рассказ о своей жизни затаившему от интереса дыхание Яру.

… Поначалу, лет этак до двадцати, молодым теологам позволяли все. Свобода была не только физическая — в пище, в женщинах и выпивке (они не знали, что эта свобода является одним из самых серьезных испытаний — сможешь ли ты сам преодолеть тягу к легкой жизни), но и в рассуждениях. Наставники мудро позволяли своим воспитанникам сначала наесться до отвала разнообразной ересью, чтобы потом уже со всем пылом обратиться к Книге, а не наоборот. Тех разговоров или тех вопросов, которые молодые теологи задавали своим наставникам, тех книг, которые они читали, хватило бы на столько «горячих приговоров», что этими кострами можно было бы согреть небольшой город. Они не знали что уже приносят огромную пользу церкви своими еретическими вопросами укрепляя веру и понимание Книги у своих наставников.

После восьми лет пребывания в высшей школе жрецов каждый ученик, в том числе и Ретус, должен был сделать то, что студенты вашего мира назвали бы дипломом. К каждому «студенту», из тех, кто преодолел различные ловушки и явные и неявные стадии отсева, по его выбору прикреплялся нераскаявшийся еретик одной из мировых ересей. Ретус, помня о своих детских мечтах, выбрал росского волхва, которого, закованного в цепи, ему и предоставили спустя месяц. Еретик был матерый, держать его пришлось все время в цепях, но своих проповедей, или как он это называл «правдивых сказов», он не прекращал.

У Ретуса не получилось сломить еретика в его поганой вере, найти в его язычестве слабые места и белые пятна. Разозлившись, он оповестил наставником об окончании своей «дипломной работы», сдача которой подразумевала в том числе и костер еретику. После сдачи, полюбовавшись на яркий огонек, в котором сгорел его материал, Ретуса посвятили в жрецы и отправили бороться с ересью.